Глава 6. Х. Патнэм: в поисках адекватной концепции реализма
Глава 6. Х. Патнэм: в поисках адекватной концепции реализма
Тема реализма занимает особое место в творчестве американского философа Хилари Патнэма (р. 1926). Стремление найти позицию, которая, с одной стороны, сохраняла бы наши реалистические интуиции, а с другой — учитывала бы новейший уровень философского осмысления ключевых проблем человеческого бытия и познания, является одним из главных импульсов, определяющих направление поисков Патнэма. О том, насколько труден этот поиск и насколько последователен Патнэм в своей решимости «провести корабль реализма» между «Сциллой догматизма» и «Харибдой релятивизма», говорит то многообразие концепций, которые он выдвигал и отстаивал в разные периоды своего творчества: научный реализм, внутренний реализм, реализм с маленькой буквы, естественный реализм и т. п. Хотя, в отличие от Даммита, Патнэм не занимался метафилософским исследованием природы современного реализма, его размышления о том, почему несостоятелен реализм в прежней его трактовке, связанной с признанием объективного и независимого от сознания существования разных категорий сущностей, и каким должен быть «умудренный» реализм, имеют ценность для понимания того, что такое аналитический реализм, ибо, как мы увидим, отправной точкой для этих размышлений стали исследования Патнэма в философии языка, касающиеся значения, референции и истины. Отметим также, что вслед за многими другими философами он стал называть реализм в прежнем, традиционном, понимании «метафизическим».
В начале своего творческого пути Патнэм занимался главным образом философскими проблемами математики, физики, квантовой механики, космологии и т. п., стремясь «решать конкретные вопросы в философии науки с определенной реалистической позиции» [Putnam, 1975а, p. vii]. Эту реалистическую позицию, связанную с признанием реального существования сущностей и объектов, обозначаемых теоретическими терминами, принято называть научным реализмом и противопоставлять инструменталистской трактовке теоретических объектов как удобных инструментов или соглашений, используемых для систематизации эмпирических данных. В этот период Патнэм был убежден в том, что научный реализм — «это единственная философия, которая не делает из успеха науки чудо» [Putnam, 1975а, p. 73]. Он последовательно отстаивал эту точку зрения в широкой дискуссии, развернувшейся в первой половине 1960-х годов между научными реалистами и представителями исторической школы в философии науки. Как известно, основываясь на трактовке развития науки как процесса смены обособленных и несоизмеримых концептуальных структур (научных парадигм), Т. Кун и П. Фейерабенд сделали вывод о несовместимости онтологий, устанавливаемых этими концептуальными структурами. Этот вывод обосновывался тем, что смена научных теорий сопровождается радикальным изменением референции научных терминов, поскольку референция термина определяется его значением, а значение научного термина зависит от основоположений теории, которые радикально меняются при смене теорий. В своей статье «Как нельзя говорить о значении» (1965) Патнэм подверг резкой критике этот вывод. Его основное возражение состояло в том, что при таком подходе стирается различие между лингвистическим значением термина и теми представлениями, которые складываются у людей о явлении, обозначаемом данным термином. В значении термина всегда существует некоторое устойчивое ядро («существенная лингвистическая информация»), которое остается инвариантным при переходе термина из одной теории в другую. Устойчивость этого ядра определяется тем, что термин всегда обозначает вполне определенное явление природы или объект, т. е. он как бы «пришпиливается» к некоторому фрагменту реальности. Подобная трактовка значения требовала серьезного обоснования, что побудило Патнэма обратиться к интенсивным семантическим исследованиям. Их результатом стало создание «новой теории референции».
Параллельно с Патнэмом, хотя и независимо от него, несколько других философов (С. Крипке, Р. Маркус, Д. Каплан и др.) выдвинули близкие идеи по проблеме значения. Патнэма отличало то, что основное внимание он сосредоточил на так называемых терминах естественных классов (natural kind terms), образующих ту категорию общих терминов, которые обозначают природные вещества, животных, растения и физические величины (например, «вода», «тигр», «дуб», «электрический заряд» и т. п.). В этом нет ничего удивительного, поскольку к этой категории относится большинство научных терминов.
Патнэм начинает с демонстрации неадекватности традиционного подхода к трактовке значения терминов естественных классов. В целом под традиционным подходом он имел в виду следующую совокупность положений. 1. Каждый термин имеет экстенсионал (референцию) и интенсионал (смысл), т. е. он обозначает отдельный объект или класс объектов и выражает некоторую информацию об этом объекте или классе объектов. Считается, что человек понимает термин, если ему известен связанный с ним интенсионал. 2. Интенсионал термина представляет собой множество дескрипций. Интенсионал общего термина включает в себя дескрипцию признаков, общих для всех объектов, входящих в экстенсионал данного термина. 3. Интенсионал термина определяет его экстенсионал в том смысле, что некоторый объект входит в экстенсионал термина, если и только если он имеет характеристики, включенные в интенсионал данного термина. 4. Механизм установления экстенсионала термина опирается на понятие аналитической истины. Если P — свойство, входящее в интенсионал термина T, то утверждение «Все T есть P» является аналитически истинным, а стало быть, необходимо истинным и априорным. В силу этого обладание признаками, включенными в интенсионал термина, образует необходимое и достаточное условие для отнесения объекта к экстенсионалу данного термина.
По существу, Патнэм выдвигает два основных аргумента против традиционной трактовки значения терминов естественных классов. Первый аргумент сформулирован им в статье «Возможна ли семантика?» (1970), и его основная идея состоит в том, что свойства, обычно включаемые в интенсионал термина естественного класса[124], не годятся для аналитического определения этого класса — ни по отдельности, ни в конъюнкции друг с другом. С одной стороны, они не могут служить необходимым условием для принадлежности объекта к данному классу, поскольку естественный класс может иметь аномальных членов, которые не удовлетворяют соответствующей конъюнкции свойств, но тем не менее принадлежат к данному классу. Например, «зеленый лимон (который так никогда и не пожелтеет) все же является лимоном, тигр с тремя ногами — все же тигр, а золото в газообразном состоянии не перестает быть золотом» [Putnam, 1975b, p. 140]. С другой стороны, невозможно указать такую конъюнкцию свойств, которая позволила бы выделить естественный класс единственным образом. Никогда нет гарантии, считает Патнэм, что не будет обнаружено такое вещество или животное, которое полностью удовлетворяет дескрипции свойств соответствующего естественного класса, но которое тем не менее в силу своей внутренней природы не принадлежит к данному классу Ситуацию не изменит и включение в интенсионал термина каких-либо существенных свойств; например в дескрипции, связанной с термином «золото», будет указан атомный вес золота, который позволяет однозначным образом распознать этот химический элемент. Дело в том, что хотя мы и считаем утверждение «Золото имеет атомный вес 197» необходимо истинным, оно не является ни аналитическим, ни тем более априорным.
Второй аргумент, изложенный Патнэмом в статье «Значение и референция» (1973), поднимает более глубокий пласт проблем. Согласно этому аргументу, традиционная теория значения опирается на допущение, которое вкупе с другими положениями этой теории ведет к неадекватным следствиям. Это допущение, по мнению Патнэма, заключается в том, что понимание слова связывается с пребыванием в определенном ментальном состоянии, ибо интенсионалы отождествляются здесь с концептами (понятиями), а также признается, что концепты должны каким-то образом опосредоваться ментальными репрезентациями. Но если интенсионал термина определяет его экстенсионал, отсюда следует, что «происходящее в нашей голове» должно детерминировать то, на что указывают наши слова.
Чтобы убедить читателя в нелепости подобного вывода, Патнэм предлагает аргумент, который сразу стал знаменитым в аналитической философии. Аргумент строится в виде научно-популярного рассказа о Земле-Двойнике. Представим себе, что где-то далеко в космосе существует планета Земля-Двойник, во всем похожая на Землю, за тем лишь исключением, что океаны, моря и реки на этой планете заполнены жидкостью, которая при нормальной температуре и нормальном давлении неотличима от воды, но не описывается формулой H2О. Эта жидкость имеет вкус воды и способна утолять жажду, но ее химическое строение выражается очень сложной формулой, которую для краткости можно записать в виде ХYZ. Земля-Двойник населена людьми, идентичными жителям Земли, и некоторые из них говорят по-английски. Их английский язык имеет только одно отличие от земного: слово «water» («вода») обозначает у них указанную выше жидкость ХYZ. Допустим, что ни на Земле, ни на Земле-Двойнике не известна химическая формула воды. Если мы возьмем двух человек с Земли и Земли-Двойника, которые являются точным подобием друг друга по внешности, испытываемым чувствам, внутренним монологам и т. д., то следует признать, что, думая о воде, и тот, и другой находились бы в одинаковом ментальном состоянии. Однако слово «water» имеет разную референцию на этих двух планетах: на Земле оно обозначает жидкость с химической формулой Н2О, а на Земле-Двойнике — жидкость, имеющую иное химическое строение. Таким образом, различию в референции слова «water» на Земле и Земле-Двойнике не соответствует никакое различие в ментальном состоянии жителей этих планет, а это в итоге означает, что экстенсионал терминов естественных классов не определяется концептом, локализованным в голове говорящего.
Вывод, который делает Патнэм из этого и многих других аналогичных примеров, сам по себе не нов: референция терминов естественных классов устанавливается напрямую — без посредничества смысла[125]. В определенном отношении это является возрождением расселовского подхода к значению, однако в отличие от Рассела Патнэм и другие создатели этой теории «прямой» референции не отождествляют значение термина с его референцией. Кроме того, новизна их подхода заключается в предложенном ими механизме, обеспечивающем «прямую» референцию. Патнэм этот механизм характеризует следующим образом: референция терминов естественных классов устанавливается в результате действия внешних нементальных факторов, что свидетельствует о его выраженной экстерналистской и антименталистской позиции в трактовке значения. Среди этих внешних нементальных факторов им выделяются два: природный и социальный.
Действие природного фактора, по словам Патнэма, заключается в том, что «сами естественные классы играют определенную роль в установлении экстенсионалов терминов, которые на них указывают» [Putnam, 1983, p. 74]. Эта их роль связана с тем, что у членов любого естественного класса (будь то биологический вид, природное вещество или физическая величина) предполагается наличие общей внутренней природы, или сущности, выражающейся в общей структуре, общих существенных свойствах или общих объективных законах, управляющих поведением или развитием членов данного естественного класса. Отсюда Патнэм делает вывод, что мы включаем в экстенсионал термина естественного класса только те объекты, которые обладают той же внутренней природой, что и «образцовые» или «стереотипные» представители этого класса, к которым данный термин был применен в «церемонии первого именования». Это означает, что когда некоторый образец жидкости был назван людьми «водой», природный фактор автоматически включил в экстенсионал этого термина все то, что обладает той же самой внутренней природой, в данном случае — тем же самым химическим строением, выражаемым формулой Н2О. Конечно, до того как наука открыла внутреннюю природу того или иного естественного класса, люди могли ошибочно применять соответствующий термин к тому, что этой внутренней природой не обладает, но затем в результате научного исследования и усовершенствования методов распознавания эти ошибки становятся очевидными. Таким образом, отмечает Патнэм, «в определении экстенсионала парадигмы и исследовательские программы, открывающие законы (или повышающие точность имеющихся законов), занимают место, которое ранее отводилось жестко сформулированным необходимым и достаточным условиям» [Putnam, 1983, p. 71]. Этот вывод подкрепляется тем, что открываемые наукой теоретические тождества вроде «вода есть Н2О», «молния есть электрический разряд» и т. п. носят необходимый характер[126], а стало быть, обладание химическим строением Н2О может служить критерием распознавания воды. Сказанное имеет несколько важных следствий для отношения референции, связывающего термины естественных классов с тем, что они обозначают.
Во-первых, это отношение референции носит однозначный и фиксированный характер. Согласно Патнэму, английское слово «water» не применимо к внешне не отличимой от воды жидкости, которой наполнены водоемы на Земле-Двойнике, поскольку эта жидкость имеет иное химическое строение. Крипке выразил эту особенность прямой референции с помощью понятия «жесткий десигнатор». Этот термин был введен в созданной им семантике возможных миров для модальной логики, где он был определен как термин, обозначающий один и тот же объект в любом возможном мире, в котором данный объект существует[127]. Термины естественных классов потому являются жесткими десигнаторами, что классы обладают необходимыми свойствами, т. е. свойствами, присущими им во всех возможных мирах, в которых эти естественные классы существуют.
Во-вторых, жестко фиксированное отношение референции между естественными классами и обозначающими их терминами поддерживается благодаря каузальному взаимодействию между носителями языка и референтами этих терминов[128]. Каузальное взаимодействие лежит в основе процедуры первоначального присвоения термина представителям естественного класса, которые тем самым становятся «парадигмальными», или «стереотипными» образцами этого класса, хотя эта процедура не исключает использования некоторой дескрипции для закрепления референции[129], а в случае введения теоретических терминов без использования дескрипции вообще нельзя обойтись. После установления референции термина с помощью «экзистенциально данных вещей» [Putnam, 1983, p. 73] этот термин затем начинает передаваться от одного члена языкового сообщества к другому. В ходе этой передачи его референция сохраняется благодаря каузальным цепочкам, связывающим тех, кто его использует, с событием введения этого термина. Кроме того, каузальные связи играют важную роль в процессе усвоения того или иного термина и в ситуациях его употребления.
В-третьих, для того чтобы определить, входит ли тот или иной объект в экстенсионал некоторого термина естественного класса, т. е. связывает ли отношение референции данный термин и объект, необходимо установить наличие «тождества природы» у этого объекта с парадигмальным представителем рассматриваемого естественного класса, а для этого может потребоваться применение довольно сложных методов распознавания, которыми владеют очень немногие специалисты. На первый взгляд, отсюда следует, что только специалисты могут правильно употреблять термины естественных видов. Так, если человек не способен отличить вяз от бука, то в его употреблении экстенсионал слова «вяз» должен включать не только вязы, но и буки. Исключить подобную возможность, по мнению Патнэма, призван социальный фактор, участвующий в установлении референции терминов естественных классов.
Действие социального фактора Патнэм описывает в виде социолингвистической гипотезы, согласно которой в вопросах референции терминов мы обычно полагаемся на экспертов, в распоряжении которых находятся подробные сведения о естественных классах и методы их распознавания и благодаря которым ими (сведениями и методами) владеет все языковое сообщество. Поэтому есть основания предположить, что в обществе существует разделение лингвистического труда, связанное со знанием и использованием разных аспектов «значения», и к определению референции терминов естественных видов имеют отношение не обрывочные и неполные «смыслы», локализованные в головах отдельных людей, а та детальная информация и методы распознавания, которыми владеют эксперты. Отсюда следует, что когда человек, неспособный отличить вяз от бука, произносит слово «вяз», и в его употреблении это слово указывает на вязы в силу существующего разделения лингвистического труда.
Таким образом, согласно Патнэму, человек, понимающий значение некоторого термина естественного класса, безусловно, имеет в своем сознании определенную репрезентацию этого класса, однако подобные репрезентации никоим образом не определяют референцию терминов естественных классов. Вместе с тем именно референция, по мнению Патнэма, играет ключевую роль в отношении между языком и миром: «сущность этого отношения такова, что язык и мысль асимптотически соответствуют реальности, по крайней мере в определенной степени. Теория референции является теорией этого соответствия» [Putnam, 1975b, p. 290]. Благодаря референции осуществляется корреляция между «параметризацией мира» и «параметризацией языка», причем таким образом, что формулируемые нами «предложения имеют тенденцию в далекой перспективе коррелировать с реальными положениями дел (в смысле параметризации)» [Putnam, 1975b, p. 289–290]. Понятая в этом ключе референция лежит в основе трактовки истины как соответствия реальности (пусть приблизительного и отнесенного к «далекой перспективе»). Эти два тезиса — о референциальном характере научных терминов и о приблизительной истинности зрелых научных теорий — и составляют, как считал Патнэм, существо научного реализма, для обоснования которого он разработал свою теорию референции. Однако довольно скоро (уже в 1976 г. в статье «Реализм и разум») он отказался от подобной трактовки научного реализма, обозначив ее как «метафизический реализм» и противопоставив ей концепцию «внутреннего реализма». В результате Патнэм оказался в рядах философов, развернувших наступление на научный реализм под лозунгом его «метафизичности», «догматичности» и «наивности».
Произошедшая метаморфоза в философской эволюции Патнэма свидетельствует о том, что он признал свое прежнее обоснование научного реализма с помощью новой теории референции несостоятельным. Это не означало, однако, что он убедился в ошибочности своего взгляда на референцию; скорее, наоборот: сохранив основные положения теории референции, он пришел к выводу, что правильно понятая референция требует иного представления о связи между языком и миром, об истине и реальности, чем предлагаемое научным реализмом. Что же послужило поводом для столь радикального вывода? Наиболее развернутый ответ на этот вопрос Патнэм дал в книге «Разум, истина и история» (1981), где он обвинил метафизический реализм в создании неразрешимых философских трудностей, которые легко устраняются во внутреннем реализме. Он сформулировал несколько аргументов против метафизического реализма (аргумент о «мозгах в сосуде», теоретико-модельный аргумент и др.), которые вызвали очень широкое обсуждение, но прежде чем их рассматривать, следует отметить ряд обстоятельств, которые, на наш взгляд, повлияли на решение Патнэма.
Как мы видели, описывая действие природного фактора в установлении референции, Патнэм опирается на допущение о том, что естественные классы конституируются присущей им внутренней необходимой природой. По этой причине многие критики обвинили его и Крипке в эссенциализме, расценив это допущение как возврат к «давно дискредитировавшей себя» локковской (или даже аристотелевской) идее реальной сущности. В отличие от Крипке Патнэм всерьез воспринял эти обвинения. Представление о том, что в мире объективно существуют естественные классы, что природа сама «сортирует» вещи по родам, безусловно, составляет важный аспект научной картины мира, но чем оправдывается и оправдывается ли вообще это представление? Если же мы откажемся от данного допущения, то что взамен объективной и необходимой внутренней природы может конституировать естественный класс? В поисках ответа на этот вопрос Патнэм обратил внимание на то, что не существует независимого от теории способа представления внутренней природы того или иного естественного класса, и сделал отсюда выводы, о которых речь пойдет ниже.
Новая теория референции показала, что к определению референции (и, стало быть, значения) термина имеет отношение не столько концептуальный анализ, сколько эмпирическое исследование, в ходе которого происходит каузальное взаимодействие с тем или иным представителем естественного класса. Одно время Патнэм даже увлекся идеей «физикалистской» теории референции, предложенной Хартри Филдом (см.: [Field, 1972, p. 347–375]). Исходя из того, что референция только тогда имеет место, когда использование термина говорящим стоит в определенном каузальном отношении к той вещи, на которую говорящий имел намерение указать, Филд выдвинул гипотезу, что это отношение должно быть установлено эмпирической наукой в том же смысле, в каком наука установила, что вода — это Н2О; иначе говоря, согласно этой гипотезе, референция имеет физикалистскую природу. Однако против этого предположения говорит тот простой факт, что, употребляя термин, человек может ссылаться как на тех представителей естественного класса, с которыми он имел каузальное взаимодействие, так и на тех, с которыми его не связывают никакие каузальные отношения. Таким образом, размышления над природой референции привели Патнэма к выводу, что каузальные связи между говорящим и тем, о чем он говорит, не раскрывают этой природы, поэтому каузальная теория референции, являясь описанием того, как устанавливается референция, не может дать ответа на вопрос, что такое референция, «фактически она предполагает понятие референции» [Putnam, 1978, p. 58]. Поскольку же референция и истина — это центральные понятия в нашем осмыслении связи между языком и реальностью, постольку задача определения референции приобретает кардинальное значение.
Впрочем, для Патнэма, отстаивавшего до этого корреспондентную теорию истины, не менее проблематичным стало и понятие истины. Во многом его сомнения в трактовке истины как соответствия реальности были вызваны проблемой существования эмпирически эквивалентных теорий, т. е. теорий, имеющих разное теоретическое содержание и постулирующих разные теоретические объекты, но в равной мере подтверждаемых имеющимися эмпирическими данными. При выборе между такими теориями ученые не могут основываться на эпистемических соображениях, а должны руководствоваться прагматическими критериями (экономичностью, простотой и т. п.), поэтому многие философы вслед за Г. Рейхенбахом сочли эмпирически эквивалентные теории сильным аргументом против понимания истины как соответствия реальности, поскольку, устанавливая совершенно различные концептуализации одной и той же совокупности наблюдаемых фактов и считаясь одновременно истинными, эти теории разрушают саму идею соответствия. Полагая, что «реалист в XX в. не может игнорировать существование эквивалентных описаний» [Putnam, 1978, p. 50], Патнэм пришел к необходимости создания такой концепции реализма, которая опиралась бы на более адекватное понимание истины.
Придя, таким образом, к выводу, что «нельзя серьезно решать реальные философские проблемы, не будучи более чутким и внимательным к своей эпистемологической позиции» [Putnam, 1983, p. vii], Патнэм подверг резкой критике позицию, которой раньше придерживался сам и которой продолжают придерживаться многие его коллеги, обозначив ее как «метафизический реализм». Итак, что же представляет собой метафизический реализм в его понимании и в чем его главные недостатки?
В теоретической реконструкции Патнэма метафизический реализм сводится к следующей совокупности тезисов. 1. «Мир состоит из некоторой фиксированной совокупности независимых от сознания объектов», т. е. имеется один вполне определенный мир, существование которого не зависит от сознания. 2. «Существует только одно истинное и полное описание „того, каким является мир“». 3. «Истина представляет собой особое отношение соответствия между словами и мыслями-знаками, с одной стороны, и внешними предметами и множествами предметов, — с другой» [Putnam, 1981, p. 49]. Эта совокупность тезисов имеет под собой ряд допущений, которые, считает Патнэм, будучи представлены в явном виде, показывают несостоятельность данной позиции. Во-первых, в метафизическом реализме сознание, перцептивно реагирующее на мир и репрезентирующее его в своих ментальных образах и концептах, оказывается наблюдателем, помещенным «вне» этого мира, ибо только с такой позиции можно претендовать на знание реальности, как она есть сама по себе, независимо от сознания. В результате мир и сознание оказываются разделенными «эпистемической пропастью», через которую сторонники метафизического реализма пытаются перебросить мостик в виде идеи соответствия. Патнэм следующим образом описывает проблему, с которой они при этом сталкиваются: «вовне находятся объекты, имеется сознание/мозг, осуществляющее(ий) мышление/вычисление. Каким образом знаки осуществляющего мышление человека вступают в единственное соответствие с объектами и множествами объектов, находящихся вовне?» [Putnam, 1981, p. 51]. Шансы решения этой проблемы, с его точки зрения, ничтожны. Во-вторых, утверждая возможность единственного истинного и полного описания мира, как он есть сам по себе, метафизический реалист приписывает познающему субъекту позицию, которую может занимать только Бог и которая, говоря словами Томаса Нагеля, дает нам «вид из ниоткуда»[130], поскольку только таким образом можно было бы преодолеть ограниченность и контекстуальную обусловленность каждой конкретной точки зрения и «объективно» сравнить объекты, находящиеся в мире, и их репрезентации в сознании человека. Люди же, как известно, не боги, и утопичность такого эпистемологического подхода должна быть очевидной. Впрочем, Патнэм не только выявляет философские допущения метафизического реализма, но и демонстрирует его несостоятельность в решении многих философских проблем.
Во-первых, по мнению Патнэма, с позиций метафизического реализма невозможно понять природу референции, если только не предположить, что между репрезентациями (физическими и ментальными) и их референтами существует необходимая связь. Теории, в которых подобная связь постулируется, например сознанию приписывается такая способность, как интенциональность, Патнэм называет «магическими» теориями референции и для их опровержения предлагает очередной научно-фантастический рассказ. Допустим, существует планета, населенная людьми, которые во всем похожи на нас, за тем лишь исключением, что они никогда не видели деревьев. Однажды пролетающий мимо космический корабль роняет на эту планету листок с изображением дерева. Вполне вероятно, что после длительного рассматривания этого изображения у жителей указанной планеты складывается точно такой же ментальный образ, каким обладаем и мы, но если для нас этот образ является репрезентацией дерева, то для них — нет, ибо они никогда не имели каузального взаимодействия с деревьями. Это доказывает, полагает Патнэм, что «даже большая и сложная система репрезентаций, как вербальных, так и визуальных, не имеет внутренней, встроенной, таинственной связи с тем, что она репрезентирует» [Putnam, 1981, p. 5].
Но если магические теории референции не верны, то как объяснить наличие референции к тем представителям естественных классов, с которыми мы не имели каузального взаимодействия? Согласно Патнэму для метафизического реалиста возможно только такое объяснение: сначала имеются объекты сами по себе, например лошади, затем человек с помощью своеобразного «лассо» заарканивает часть из них благодаря каузальному взаимодействию и вводит соответствующий термин, который охватывает не только заарканенных лошадей, но и всех лошадей вообще в силу того, что они принадлежат к тому же самому естественному классу, т. е. являются, как говорит Патнэм, «самоидентифицирующимися» объектами. Но что означает принадлежность «к тому же самому классу»? По мнению Патнэма, это выражение утрачивает смысл вне концептуальной системы, которая определяет, какие свойства выражают сходство, а какие — нет, поэтому для метафизического реалиста, который говорит о мире, независимом от каких бы то ни было концептуальных схем, референция становится совершенно непостижимой. Забегая чуть вперед, отметим, что, с точки зрения Патнэма, если принять, что объекты и знаки являются внутренними по отношению к схеме описания, то любой знак, «используемый определенным образом и определенным сообществом пользователей, может соответствовать определенным объектам в рамках концептуальной схемы этих пользователей» [Putnam, 1981, p. 52]. И тогда определение референции сводится к совокупности тавтологий типа: «заяц» обозначает зайцев; «инопланетянин» обозначает инопланетян и т. д. А раз так, то у нас есть основания полагать, что объекты, из которых состоит мир, в большей степени являются «продуктами нашего концептуального изобретения, а не „объективного“ фактора в опыте, фактора, независимого от нашей воли» [Putnam, 1981, p. 54]. Именно такое представление об объектах и референции Патнэм связывает с внутренним реализмом.
Однако метафизический реализм повинен не только в неспособности объяснить референцию, но и в уязвимости перед скептическими доводами; в частности, с его позиций, считает Патнэм, нельзя опровергнуть предположение о том, что человеческие существа в действительности являются «мозгами в сосуде», тогда как с позиций внутреннего реализма это опровержение построить несложно.
Для начала представим себе, что мозг человека помещен в сосуд с питательной средой, поддерживающей его в живом состоянии. При этом нервные окончания мозга соединены со сверхмощным компьютером, который, посылая разнообразные электронные импульсы, рождает в мозге ощущения и впечатления, совершенно идентичные ощущениям и впечатлениям обычного живого человека. Мозгу кажется, что его окружают люди и привычные предметы, он «ощущает» свое тело и чувствует совершаемые им движения. Более того, предположим, что все человеческие существа являются подобными мозгами в сосуде, т. е. функционирование компьютера запрограммировано таким образом, что создает у всех мозгов, помещенных в сосуды, коллективную галлюцинацию.
Согласно Патнэму, опровержение этого предположения основывается на том, что высказывание «Я являюсь мозгом в сосуде» является самоопровергающимся в том смысле, что из признания его истинности вытекает его ложность. Для того чтобы это высказывание было истинным, входящие в него слова должны иметь референцию к реальным объектам и эти объекты (в данном случае мозг и сосуд) должны находиться в указанном отношении друг к другу. Если это высказывание произносится живым человеком, то слова «мозг» и «сосуд» имеют реальных референтов, но высказывание является ложным, поскольку описывает несуществующее положение дел. Если же высказывание произносится мозгом в сосуде, то данные слова имеют референцию лишь к совокупностям чувственных впечатлений или электронных импульсов; они не могут иметь референции к внешним объектам, поскольку между мозгом в сосуде и внешними объектами отсутствует каузальное взаимодействие, а допущение о необходимой связи между словами и их референтами является неверным. В силу этого указанное высказывание, произнесенное мозгом в сосуде, также является ложным. Итак, допустив истинность высказывания «Я являюсь мозгом в сосуде», мы в ходе рассуждения пришли к его ложности, доказав тем самым его самоопровергаемый характер.
Согласно Патнэму, метафизический реалист не может воспользоваться данным доказательством, так как он не способен объяснить отношение референции, тогда как, если мы откажемся от метафизического реализма, то сможем отбросить гипотезу о мозгах в сосуде как «чисто лингвистическую конструкцию» или «историю», поскольку нельзя найти наблюдателя, кроме Бога, с позиции которого эта история могла бы быть рассказана, ибо эта гипотеза «с самого начала предполагает понимание истины с точки зрения Бога» [Putnam, 1981, p. 50]. Таким образом, согласно Патнэму, скептицизм — это порождение метафизического реализма, неизбежная расплата за «эпистемический разрыв» между сознанием и миром. Этот вывод, как, впрочем, и способ преодоления скептицизма, не новы: их предложил в свое время Кант (говоривший, правда, не о метафизическом, а о трансцендентальном реализме), однако Патнэм и не скрывает, что его концепция внутреннего реализма имеет корни в философии Канта.
Теоретико-модельный аргумент Патнэма, названный так потому, что он опирается на теорию моделей[131] и известный результат, полученный в этой теории, — теорему Левенгейма — Сколема[132], также призван выявить проблематичность референции, как она понимается в метафизическом реализме. Поскольку этот аргумент носит довольно технический характер, мы укажем лишь его основную идею. Непосредственным объектом критики для Патнэма в этом аргументе выступает распространенное представление о том, как устанавливается интерпретация нашего языка, т. е. как присваиваются экстенсионалы или интенсионалы словам и выражениям. По его словам, «трудность, с которой сталкивается общепринятая точка зрения, связана с тем, что здесь делается попытка установить экстенсионалы или интенсионалы отдельных терминов через установление условий истинности предложений в целом» [Putnam, 1981, p. 32–33]. Однако, как показывает Патнэм в своем аргументе, можно задать абсолютно различные интерпретации языка, которые тем не менее сохранят истинностное значение каждого предложения в неизменном виде, т. е. никакого приписывания истинностных значений какому-либо классу целых предложений не может быть достаточно для установления референции терминов и предикатов. А это означает, что невозможно выделить какое-либо единственное отношение референции между терминами и их референтами в качестве отношения соответствия, а стало быть, это опровергает метафизический реализм, связанный с допущением такого выделенного отношения соответствия между языком и реальностью.
По сути, полученный Патнэмом результат согласуется с тезисом непостижимости, или неопределенности, референции Куайна, но здесь есть два важных различия. Во-первых, вывод Патнэма является более сильным: если у Куайна переинтерпретации, сохраняющие в неизменном виде истинностное значение предложения, тесно связаны со стандартной интерпретацией (так, «гавагай» из известного примера может обозначать кролика, временной срез кролика и т. п.), то Патнэм своим доказательством устраняет все ограничения для интерпретации и поэтому, с его точки зрения, один и тот же термин может иметь в качестве референтов и столы, и трубы, и звезды, и все что угодно. Во-вторых, в отличие от Куайна Патнэм полагает, что как только мы отбросим метафизический реализм, для которого теоретико-модельный аргумент несет разрушительные последствия[133], отношение референции перестанет быть проблематичным, поскольку оно будет жестко установлено в рамках принятой концептуальной схемы.
В целом, по мнению Патнэма, метафизический реализм ответствен и за появление многих других «дихотомий», которые как оковы сдерживают мышление философов и обычных людей. К ним он относит противопоставление объективности и субъективности в понимании истины, антитезу «факт-ценность», истолкование рациональности или как некоторого вечного и неизменного Органона, или как набора норм и правил, специфичного для каждой отдельной культуры, и многие другие. Свою задачу Патнэм видит в том, чтобы сформулировать альтернативную «философскую перспективу», в которой указанные полярности и прежде всего проблематичность референции оказываются преодоленными. Эту философскую перспективу он назвал интерналистской и ее истоки усмотрел в философии Канта[134], а свою концепцию, как уже отмечалось, определил как внутренний реализм.
Согласно Патнэму, внутренний реализм соединяет в себе следующие тезисы. 1. «Вопрос: „Из каких объектов состоит мир?“ имеет смысл задавать только в рамках некоторой теории или описания» [Putnam, 1981, p. 49]. Это означает, поясняет Патнэм, что «„объекты“ не существуют независимо от концептуальных схем. Мы разрезаем мир на объекты, когда вводим ту или иную схему описания. Поскольку и объекты, и знаки являются одинаково внутренними по отношению к схеме описания, то можно сказать, что к чему относится» [Putnam, 1981, p. 52]. 2. Возможно более одного «истинного» описания мира, ибо «не существует точки зрения Бога, которую мы можем знать или даже представить себе; существуют только разнообразные точки зрения конкретных людей, отражающие их разнообразные интересы и цели, которым служат теории и описания» [Putnam, 1981, p. 50]. 3. Истина — это «своего рода (идеализированная) рациональная приемлемость, некий вид идеальной согласованности наших представлений друг с другом и с нашим опытом в той мере, в какой этот опыт находит выражение в нашей системе представлений» [Putnam, 1981, p. 49–50]. Слово «идеализированная» в этом определении означает, что истинным считается такое высказывание, которое является рационально приемлемым (оправданным) при «эпистемически идеальных условиях». По словам Патнэма, «истина не может быть просто рациональной приемлемостью в силу одной фундаментальной причины: истина является свойством высказывания, которое не может быть утрачено, тогда как оправдание вполне может быть утрачено» [Putnam, 1981, p. 55]. Высказывание «Земля является плоской» было рационально приемлемым 3 тыс. лет назад, но не является таковым сейчас, хотя его истинностное значение не изменилось. Патнэм уподобляет эпистемически идеальные условия самолетам без трения: мы никогда не сможем создать такие самолеты, но, снижая коэффициент трения, мы постоянно к ним приближаемся. Стремясь избежать релятивизма, Патнэм по сути превращает истину в некую недостижимую цель (ибо эпистемические условия никогда не будут идеальными), хотя не вполне понятно, на каких основаниях мы можем приписать высказываниям такое в общем-то абсолютное свойство.
Итак, согласно Патнэму, описывая мир, мы используем ту или иную концептуальную схему, и каждая такая схема задает нам свою онтологию. Эти онтологии могут идти вразрез друг с другом. В соответствии с нашим обыденным взглядом на мир мы воспринимаем окружающие предметы, например столы, как нечто плотное и непрерывное в своей текстуре, тогда как физика говорит нам, что они представляют собой облако невидимых частиц, находящихся в постоянном движении и пространственно разделенных друг с другом. Бессмысленно задаваться вопросом, какое из этих представлений является правильным; по мнению Патнэма, они оба имеют право на существование, ибо онтология относительна, а реализм «многолик» (см.: [Putnam, 1987]). Но в то же время Патнэм считает необходимым защитить реализм здравого смысла («реализм с маленькой буквы») от непомерных притязаний научного реализма («Реализма с большой буквы»), который претендует на обоснование веры обычных людей в реальность внешнего мира и возможность объективного знания, но фактически, стремясь защитить эту веру от скептицизма, отвергает все то, что как раз и составляет ее существо и служит надежным заслоном от скептицизма.
Внутренний реалист отвергает различие между объективным и субъективным как принадлежащими к противоположным сферам. Люди живут в человеческом мире, где трава объективно является зеленой, где вода объективно имеет химическое строение Н2О, где некоторые картины объективно прекрасны, а намеренное убийство человека объективно является злом. Говорить об объективности можно только в рамках такого человеческого мира. Это объективность «для нас», с нашей точки зрения, но никакой иной объективности, считает Патнэм, у нас быть не может. Из такой трактовки объективности вытекает, что ценности так же объективны, как факты. Более того, «каждый факт нагружен ценностями и каждая из наших ценностей нагружает собой какой-либо факт», ибо «существо, не имеющее ценностей, не имеет также и фактов» [Putnam, 1981, p. 201]. Понятие ценностно нагруженного факта, согласно Патнэму, опирается на обширный массив норм, которые можно определить как «когнитивные» ценности (к ним относятся релевантность, когерентность, функциональная простота, инструментальная эффективность и т. д.) и которые, в свою очередь, связаны с ценностями в их обычном понимании. Таким образом, в человеческом мире оказывается нераздельно слитым субъективное и объективное, то, что идет от внешнего «природного» фактора, и то, что идет от человека, от его особой организации как социального и биологического существа. А это означает, полагает Патнэм, что реализм должен быть «с человеческим лицом» (см.: [Putnam, 1990]).
Подведем итоги. Патнэм, как и многие его предшественники, исходит из того, что адекватную онтологическую концепцию можно построить лишь на базе правильной теории значения. Но он не ставит перед собой задачу создания всеохватывающей семантической теории; в центре его внимания оказывается лишь одна категория языковых выражений — термины естественных классов. Как мы видели, усилиями Патнэма были выявлены особенности значения этих терминов, которые нельзя не учитывать при построении онтологии на основе языка.
Традиционно под естественным классом понимали категорию объектов, обладающих модальным статусом в том смысле, что если объект является членом некоторого естественного класса, то он принадлежит к этому классу с необходимостью. Так, если Сократ — человек, а слово «человек» выделяет естественный класс, то Сократ является человеком с необходимостью. Идея о том, что природа устанавливает определенные видовые признаки в качестве правильных классификационных категорий, позволяющих выделять классы предметов, своими корнями уходит в философию Платона и Аристотеля. Разделение изучаемых предметов и явлений на естественные классы, безусловно, составляет одну из ключевых особенностей научного познания. Однако далеко не все философы признают модальный аспект естественных классов. Так, Куайн полагал, что идея естественных классов коренится в донаучных интуитивных оценках сравнительных сходств и по мере того, как эти интуитивные классификации будут вытесняться классификациями, основанными на научных теориях, их модальное значение будет постепенно исчезать. Патнэм вслед за Крипке и в противовес Куайну настаивал на том, что термины естественных классов, используемых в науке, действительно обладают модальным статусом и именно поэтому мы можем ссылаться на такие классы, указав лишь их конкретных представителей.
Термины естественных классов наглядно демонстрирует важную особенность референции. С одной стороны, наряду с другими видами общих терминов термины естественных классов образуют основной «костяк» концептуальной системы, связываемой с тем или иным языком, т. е. каждый такой термин связывается с определенным концептом и соотносится с некоторым классом объектов. Таким образом, референция является отношением между термином и тем, что этот термин обозначает, и с ее помощью, как отмечал Патнэм, осуществляется корреляция параметризации (концептуальной схемы) языка с параметризацией (онтологической структурой) мира. В силу того, что язык прежде всего — социальный инструмент, это отношение оказывается конвенциально закрепленным. С другой стороны, как отмечает Патнэм, концепты не относятся к «ментальным репрезентациям, которые с необходимостью указывают на внешние объекты, по той серьезной причине, что они вовсе не являются ментальными репрезентациями. Концепты — это знаки, употребляемые определенным образом» [Putnam, 1981, p. 18]. Поэтому обладать концептом (и, следовательно, понимать связываемый с ним термин) — значит быть способным использовать знаки ситуативно-надлежащим образом. В этом смысле референция не может быть отделена от способностей и действий носителей языка. Люди способны думать и говорить о предметах в силу того, что они манипулируют ими, используют их в своих целях, реагируют на них. Поскольку вербальная деятельность людей неразрывным образом переплетается с их невербальной деятельностью, референция оказывается связанной с каузальным взаимодействием между носителями языка и миром.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.