10–12. Плоть Христа не душевна, а душа – не плотского характера; как утверждают еретики

10–12. Плоть Христа не душевна, а душа – не плотского характера; как утверждают еретики

10. Теперь я обращаюсь к другим, которые тоже себе на уме и утверждают, что плоть Христова душевна (animalis), потому что раз душа стала плотью, то и плоть стала душою, и как плоть душевна, так душа – плотская. И здесь тоже я доискиваюсь причин. Если Христос, чтобы спасти душу, принял эту душу в Себя, – ибо она не могла быть спасена иначе, как через Него, – то я не вижу причин, почему, облекшись плотью, Он должен был сделать и плоть эту душевной: как будто Он не мог спасти душу иначе, чем сделав ее плотской. Но если Он спасает наши души – не только не плотские, но и отделенные от плоти, то сколь легче было Ему спасти ту душу, которую Он принял Сам, хоть она и не была плотской! Далее, поскольку они полагают, что Христос пришел избавить не тело, но одну лишь душу, то крайне странно, прежде всего, что, намереваясь избавить одну только душу, Он сделал ее телом такого рода, которое и не собирался спасать. Затем, если Он намеревался освободить наши души с помощью той, которую принял, то эта последняя должна была уподобиться нашей, то есть принять нашу форму; а сколь бы таинственной по облику своему ни была наша душа, она во всяком случае не имеет плотского вида. Кроме того, если Он имел душу плотскую, Он не спас нашу душу, ибо наша душа не плотская. Далее, если Он спас не нашу душу, ибо спас душу плотскую, то нам не доставил ничего, потому что спас не нашу душу. Но та душа, которая не наша, и не должна была приуготовляться к спасению именно как душа плотская. Ведь она не подвергалась бы опасности, если бы не была наша, то есть неплотская. Однако хорошо известно, что она спасена. Значит, она не была плотской; и она была нашей, той, которую надлежало спасать, потому что ей грозила опасность. Итак, если во Христе душа не была плотской, то и плоть не могла быть душевной.

11. Теперь мы приступим к другому их доводу и рассмотрим, почему представляется, что Христос имел плотскую душу, если Он принял душевную плоть. Дело в том, говорят они, что Бог пожелал представить душу видимою для людей и сделал ее телом; а прежде она пребывала невидимой и по природе своей сама ничего не видела, даже саму себя, так как плоть ей мешала. Поэтому-де еще вопрос – рождена душа или нет, смертна она, или нет][101]. Для того, значит, душа во Христе стала телом, чтобы мы могли видеть ее при рождении и при смерти, а также (что гораздо важнее) при ее воскресении. Но как, однако, могло быть, что посредством плоти душа, которую нельзя было распознать из-за плоти же, являлась бы себе самой или нам, и, чтобы так являться всем, она становится тем, от чего была скрыта, то есть плотью? Значит, она приняла тьму, чтобы светить?

Итак, сначала нам нужно разобрать, должна ли была душа являться подобным образом, и представляют ли они ее совершенно невидимой до этого; далее, представляют ли они ее бестелесной или же имеющей какой-то род собственного тела.

Они хоть и называют ее невидимой, представляют ее телесной, но обладающей свойством невидимости. Ибо как может называться невидимым то, что не имеет в себе ничего невидимого? Но ведь она и существовать не может, не имея того, благодаря чему существует. Но поскольку она существует, то необходимо обладает тем, благодаря чему существует. А если она имеет нечто такое, благодаря чему существует, то это будет ее тело. Все, что существует, есть своего рода тело; бестелесно лишь то, что не существует[102]. Поэтому, раз душа имеет невидимое тело, Тот, Кто решил сделать ее видимой, поступил бы, вне сомнения, более достойно, сделав видимым в ней то, что считалось невидимым, ибо и здесь не приличествуют Богу ни обман, ни слабость; однако был обман, – если Он представил душу не тем, что она есть, и была слабость, – если Он не смог показать душу тем, что она есть.

Никто, желая показать человека, не надевает на него шлем или маску. А именно это сделалось с душой, если она, превратившись в плоть, приняла чужой облик. Но и если бы душа считалась бестелесной, так что была бы некой таинственной силой разума, а все, что есть душа, не было бы телом, – это точно так же не было бы невозможно для Бога и более сообразовалось бы с Его намерением представить душу в новом, телесном виде, отличном от общеизвестного и требующем уже другого представления; у Него была бы какая-то причина сделать душу видимой из невидимой, такой, что она давала бы основание для подобных вопросов, ибо в ней сохранилась бы человеческая плоть. Но Христос не мог быть зримым среди людей, если Он не был человеком. Поэтому верни Христу Его честность: если Он желал явиться как человек, то являл и душу человеческого свойства, – не делая ее плотской, но облекая ее плотью.

12. Допустим теперь, что душа открывается через плоть, если будет сохранено утверждение, что она вообще должна была каким-то образом обнаружиться, не будучи известна ни себе, ни нам. В последнем случае, впрочем, различение напрасно, – можно подумать, что мы существуем отдельно от души, в то время как все, что мы есть, и есть душа[103]. Одним словом, без души мы – ничто, даже не люди по названию, а просто трупы. Поэтому, если мы не знаем души, то и она себя не знает. Значит, остается исследовать лишь, действительно ли до такой степени душа не знала саму себя, что желала стать известной любым способом.

Природа души, я полагаю, наделена ощущением (sensualis). Поэтому нет ничего душевного без чувственного ощущения (sine sensu) и ничего чувствующего без души. И, – чтобы выразиться короче, – ощущение есть душа души. Стало быть, поскольку душа сообщает ощущение всему и сама чувствует не только свойства (qualitates), но и ощущения всего, кто сочтет вероятным, что с самого начала она не наделена ощущением самой себя (sensus sui)[104]? Откуда у нее знание того, что ей нужно в силу естественной необходимости, если ей неведомо собственное свойство судить о необходимом? Это, – я разумею знание себя (notitia sui), без чего никакая душа не смогла бы управлять собою, – можно распознать во всякой душе. Прежде всего это относится к человеку, единственному разумному существу, наиболее способному и предназначенному к обладанию душой, которая и делает его существом разумным, ибо сама она прежде всего разумна. Затем, как могла бы душа быть разумной, если сама она, делая человека разумным существом, не знает собственного разума (ratio) и не ведает о себе самой? Но она и знает как раз потому, что ей известны ее Создатель, Судья и ее собственное положение. Не учась еще о Боге, она произносит имя Божье; не узнав еще ничего о Суде Его, она объявляет, что препоручает себя Богу. Слыша только, что со смертью исчезает всякая надежда, она поминает умершего добрым или злым словом. Об этом полнее сказано в небольшой книге «О свидетельстве души», написанной нами.

Впрочем, если бы душа от начала пребывала в неведении о самой себе, она и от Христа должна была бы узнать лишь то, какова она. Теперь же она узнала от Христа не облик свой, а свое спасение. Сын Божий сошел и принял душу не для того, чтобы душа познала себя во Христе, но чтобы познала Христа в себе. Ибо опасность грозит ей не от незнания себя самой, а от незнания Слова Божьего: В Нем, – говорит апостол], – открылась вам жизнь (1 Иоан. 1:2), а не душа, и так далее. Я пришел, – говорит Он, спасти душу (Лук. 9:56), – но Он не сказал «показать». Конечно, – если считать, что душа невидима, – мы не могли бы знать, как она рождается и умирает, если бы она не представлялась нам телесно (corporaliter). Это и будет то, что нам открыл Христос. Но и это Он открыл в Себе не иначе, чем в некоем Лазаре, у которого плоть не была душевной, а душа – плотской. Итак, что нам стало лучше известно о состоянии прежде неведомой души? Что в ней было такого невидимого, что требовало бы проявления через плоть?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.