Работа с кухонным столом

Работа с кухонным столом

Вот почти дословный отчет о примере выполнения этого упражнения; я сделал изменения только для сохранения анонимности людей, о которых идет речь.

Горы в Тасмании

Луиза: Я не жила дома много лет, так что я вернулась в свою семью, чтобы снова их узнать. Это самое трудное, что я когда-либо делала. … В моей семье есть что-то такое мертвое…такое неприятное и приглушенное, почти удушающее… в семейном прошлом—Холокост и огромная утрата. В нем насилие и смерть; только один человек в семье это пережил, и это был мой отец. Концентрационные лагеря, газовые камеры, гетто – это тяжело. Теперь ум моего отца слегка… и он очень много говорит о том ужасном историческом периоде своей жизни, даже хотя раньше он никогда об этом не говорил.

В этой семейной ситуации меня беспокоит роль, которую играет его супруга. Ее доводит, когда он становится более необычным, более иным, и она не может этого выносить.

О слабоумии она сказала: «Тут действительно думаешь об эвтаназии». Когда она это сказала, я подумала, о боже, ему снова предстоит столкнуться с той же силой, которая раньше уже угрожала убить его – то есть если ты не нормальный, то должен умереть!

Роли и энергии в этой семейной ситуации – это я, та, кто пытается привносить в ситуацию осознание, и жестокая или холодная природа моей мачехи. Брр! Типичная обстановка или атмосфера семьи – это кухня. Я ненавижу эту кухню! Она просто…пустая… и…непрочная…в кухне стоит этот ужасный стол, вокруг которого все сидят. Он шатается. Если ты подвинешься определенным образом, что-нибудь свалится. И стулья по-настоящему неудобные, и все, что они делают с этой кухней, чтобы ее улучшить, только еще ужаснее!

Поразмышляв над атмосферой той кухни, Луиза продолжала упражнение.

Луиза: Сущность и атмосфера места, где стоит тот кухонный стол. гмм. чем-то напоминает мне очень гористую часть Тасмании – острова у побережья Австралии. Там полно этой острой травы…если задеваешь за нее ногами, остаются большие царапины.

Но горы потрясающие. Это холодное и красивое место… великолепное… когда я отправляюсь туда…ох, у меня внезапно вспыхнула догадка, исходящая от земли. Тасмания говорила: «Где мой народ?» Я думаю о геноциде коренного населения Тасмании – их полностью истребили… (плачет, глубоко вздыхает).

Затем Луиза входит в квантовый театр, который создает и фасилитирует ее процессуальный ум, и разыгрывает роли и процесс между собой и своей мачехой.

Луиза (как мачеха): Как супруга, я должна сказать, что тоже страдаю… Я видела эту невероятную ТВ программу об эвтаназии – убийстве людей для избавления их от страданий.

Луиза (слушает и затем реагирует): Я должна преградить вам путь, мачеха! Я не хочу, чтобы вы говорили такие вещи! Нет! Только не еще один Холокост. (Затем спокойнее и более отстранившись от своего переживания процессуального ума.) Мачеха, я хочу вам помочь. Я думаю, вам нужно с кем-то поговорить. Мне кажется, вы так одиноки во всем этом переживании, я думаю, ой, как же, должно быть, тяжело вам было подумать об этом… как ужасно и как вы должны страдать. Ах! Как огорчительно… как ужасно думать так о своем муже. Действительно жестоко… смотреть эту телепередачу и думать, что в конце всего этого… смерть была бы облегчением. Мне так грустно за вас.

Луиза (как мачеха): Я чувствую, что сейчас заплачу… я не буду… да, буду… Боже, я действительно могла бы заплакать.

Луиза вышла из сцепленного процесса и сказала: «Я никогда не понимала, как невероятно одинока моя мачеха. Что за прозрение».

На этом закончился театр семейной сцепленности Луизы с нами. Он помог ей вернуться домой и завершить там ее процесс «работы с миром». Она сообщила нам, что когда она вернулась за тот кухонный стол, у нее был первый из нескольких более интимных и поддерживающих разговоров с мачехой, непохожих на все, что у них когда-либо было за 35 лет их взаимоотношений. Она также сообщила, что примерно месяц спустя ее мачеха купила новый стол – прочный деревянный стол, за которым могла более удобно сидеть вся семья.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.