§ 18. Непосредственные и опосредствованные, аналитические и синтетические суждения

§ 18. Непосредственные и опосредствованные, аналитические и синтетические суждения

Непосредственные суждения суть те, которые предполагают только связанные в них представления, чтобы соединить их как субъект и предикат с сознанием значимости. Посредственные, или опосредствованные, суждения суть те, которые нуждаются для этого еще в дальнейшей предпосылке.

Кантовское различение аналитических и синтетических суждений касается лишь отношения предиката к обозначенному служащим в качестве субъекта словом понятию, которое принимается как данное. Оно не применяется Кантом к тем суждениям, в которых субъект является единичным наглядным представлением. Все суждения отношения должны затем, с кантовской точки зрения, рассматриваться как синтетические суждения, хотя они и покоятся на анализе данного сложного представления.

1. Если после анализа функции, в каких выполняется простое суждение, мы поставим вопрос о происхождении суждения, то вопрос этот будет касаться не происхождения тех представлений, которые связывают суждение, – ни тех, что являются субъектом, ни тех, что являются предикатом. Напротив, там, где мы говорим лишь об анализе фактического акта суждения, мы предполагаем их данными. Но вопрос касается лишь генезиса самого акта суждения, и притом с обеих его сторон, т. е. как со стороны объединения в единство субъекта и предиката, так и со стороны сознания его объективной значимости.

Генезис этот может быть непосредственным или посредственным. Непосредственным он является тогда, когда само суждение, чтобы быть выполненным с сознанием объективной значимости, не предполагает ничего иного, кроме связанных в нем представлений субъекта и предиката. Посредственным генезис является тогда, когда это выполнение становится возможным благодаря привхождению других предпосылок; так, взаимоотношение между субъектом и предикатом совместно с мыслью об их единстве в форме суждения вообще может нуждаться еще в известном посредстве; или же сознание их объективной значимости должно во всяком случае заимствоваться из какого-либо иного источника. То, что создает объединение в одно целое субъекта и предиката, назовем предварительно основанием суждения. В таком случае непосредственным суждением будет то, основание которого заключается в самих связанных представлениях как таковых. Посредственным же суждением будет то, основание которого заключается в этих представлениях совместно с чем-либо другим. В то же время здесь возможно одно из двух – или указанное посредство вообще впервые создает отношение между субъектом и предикатом, так как оно приводит к вопросу «есть ли А В»; или же оно, помимо того, дает вместе с тем и ответ на этот вопрос, и ручается за достоверность значимости суждения «А есть В».

Если основание должно заключаться лишь в самих связанных суждением представлениях, то согласно сказанному выше их отношение должно быть таковым, чтобы выраженное в суждении единство могло познаваться непосредственно. При суждении наименования я без дальнейшего посредства сознаю совпадение настоящего и воспроизведенного представления, которое обозначено выражающим предикат словом. Если я говорю: «это ель», – то в настоящем наглядном представлении я нахожу именно то, что совпадает с общим представлением ели. В непосредственных суждениях о свойствах и деятельностях соответствующее предикату представление есть составная часть представления, служащего субъектом. Когда я разлагаю это последнее и подчеркиваю здесь какой-либо определенный элемент, например цвет, то я познаю его сходным с каким-либо знакомым цветом. Опять-таки мне не требуется ничего, кроме данного сложного представления субъекта, чтобы открыть в нем соответствующую предикату составную часть.

В суждениях отношения разложение служащего субъектом представления не может, конечно, само по себе давать совпадающего с предикатом элемента. Я могу как угодно вертеть и переворачивать представление о стоящей передо мною лампе, но я не могу найти в нем того, что лампа стоит слева от письменного прибора. Но теперь мне дано содержащее в себе два объекта и их отношение – сложное наглядное представление. Я разлагаю его на его элементы и тем самым получаю суждение, для которого не требуется ничего, кроме связанных в нем представлений; данное сложное представление есть основание для утверждения «лампа стоит слева от письменного прибора».

Все непосредственные суждения являются, следовательно, необходимо аналитическими – если аналитические суждения суть такие, которые соединяют лишь элементы, добытые путем сравнения и анализа данного представления. В них, следовательно, как в суждениях наименования и в суждениях о свойствах и деятельностях, содержание предиката уже сопредставляется в субъекте; или, как в суждениях отношения, субъект и предикат вместе с их отношением являют собой лишь составные части данного комплексного представления. А синтетическими в таком случае должны были бы быть суждения, полученные путем умозаключения, а также те, которые вообще нуждаются в основании, лежащем вне данных представлений, для того чтобы осуществить синтез суждения.

2. То, что все непосредственные суждения в этом смысле суть аналитические, – это отнюдь не противоречит сущности суждения: быть ??? ???? ????????. Ибо анализ или разложение есть лишь подготовление к акту суждения, но не самый этот акт. Акт суждения, напротив, создает единство различных элементов (ср. § 8, 1).

3. Введенное Кантом словоупотребление мешает, однако, применять без дальнейших рассуждений термины «аналитический» и «синтетический» в указанном выше смысле. Ибо указанное выше различение непосредственных и опосредствованных суждений стоит на существенно иной почве, нежели кантовское различение аналитических и синтетических суждений. Ведь для первого различения все сводится исключительно к данному генезису суждения в совершающем акте суждения субъекте – безразлично, возникло суждение непосредственно или посредственно, путем разложения или соединения. И грамматическое выражение суждения обыкновенно ничего не в состоянии сказать нам об этом генезисе. Тогда как Кант прежде всего опирается на предпосылку определенного, выраженного в понятии значения тех слов, которые выступают в качестве субъектов.

«Во всех суждениях, – говорит он в известном месте „Критики чистого разума“[16], – в которых мыслится отношение субъекта к предикату, это отношение может быть двояким. Или предикат В принадлежит субъекту А как нечто содержащееся (в скрытой форме) в этом понятии А, или же В находится вне понятия А, хотя и стоит в связи с ним. В первом случае я называю суждение аналитическим, а во втором – синтетическим. Следовательно, аналитический характер имеют те суждения (утвердительные), в которых связь предиката с субъектом мыслится вследствие тождества, а те суждения, в которых эта связь мыслится без тождества, должны называться синтетическими. Первые можно было бы также называть поясняющими, а вторые – расширяющими, так как первые своим предикатом ничего не присоединяют к понятию субъекта, а только разлагают его путем анализа на части, которые уже мыслились в нем (хотя и в смутной форме), между тем как последние присоединяют к понятию субъекта предикат, который вовсе не находился в нем и не мог бы быть извлечен из него никаким анализом. Например, если я говорю: „Все тела протяженны“, – то это суждение аналитическое. В самом деле, мне незачем выходить за пределы понятия, соединяемого мною со словом «тело», чтобы найти, что протяжение связано с ним, мне нужно только расчленить это понятие, т. е. дать себе отчет в многообразии, всегда мыслимом в нем, чтобы найти в нем этот предикат; следовательно, это аналитическое суждение. Наоборот, если я говорю: „Все тела тяжелы“, – то этот предикат есть нечто иное, чем то содержание, которое я мыслю в простом понятии тела вообще. Следовательно, присоединение такого предиката дает синтетическое суждение».

Именно поэтому, добавляют Пролегомены § 2, б, все аналитические суждения суть также суждения a priori, хотя понятия их суть эмпирические; например, «золото есть желтый металл». Ибо для того чтобы знать это, я не нуждаюсь ни в каком дальнейшем опыте, кроме моего понятия о золоте, которое заключало бы в себе, что это тело есть желтое и металл; именно это и составляет мое понятие.

«Эмпирические суждения как таковые, – продолжает Кант во втором издании, – все имеют синтетический характер. В самом деле, было бы нелепо основывать аналитические суждения на опыте, так как, высказывая эти суждения, я вовсе не должен выходить за пределы своего понятия и, следовательно, не нуждаюсь в свидетельстве опыта. Суждение, что тела протяженны, устанавливается a priori и вовсе не есть суждение опыта. Раньше, чем приступить к опыту, я имею все условия для своего суждения уже в этом понятии, из которого мне остается только извлечь предикат согласно закону противоречия, и благодаря этому я в то же время могу сознавать необходимость этого суждения, которая никоим образом не могла бы быть указана опытом. Наоборот, в понятие тела вообще я вовсе не включаю предикат тяжести, однако этим понятием обозначается предмет опыта через некоторую часть опыта, к которой я могу, следовательно, присоединить другие части того же самого опыта, сверх тех, какие находятся в первом понятии. Но вслед за этим я расширяю свое знание, и, обращаясь к опыту, от которого я отвлек это понятие тела, я нахожу, что с вышеуказанными признаками всегда связана также тяжесть, и таким образом, присоединяю синтетически этот признак к понятию тела как его предикат. Следовательно, возможность синтеза предиката тяжести с понятием тела основывается на опыте, так как оба эти понятия, хотя одно из них и не содержится в другом, тем не менее не принадлежат друг к другу, хотя бы лишь случайным образом, как части одного целого, именно опыта, который есть не что иное, как синтетическое соединение наглядных представлений».

Мы подробно привели эти места, так как важно отдать себе ясный отчет о тех предпосылках, на которых покоится это различение. Прежде всего Кант – согласно традиционному пониманию суждения – имеет в виду исключительно понятие, которое обозначается выражающим субъект словом и которое конституирует значение последнего. Вопрос в том, есть предикат один из тех признаков, которые я мыслю в понятии субъекта, «хотя и в смутной форме», или же он еще не содержится в этом понятии, как я его именно мыслю. Точно так же в частном суждении «некоторые тела тяжелы», которое употребляется в Пролегоменах в качестве примера, вместо общего суждения, употребляемого в «Критике чистого разума», речь идет лишь о том, что предикат «тяжелый»«действительно не мыслится в общем понятии тела». Кант предполагает при этом в избранных им примерах, что понятие отвлечено из опыта, но оно составляет лишь часть опыта об этом предмете, или, как он выражается в первом издании, оно обозначает полный опыт через его часть. Тут содержится двоякое: во-первых, что понятие образовано путем отвлечения; что его признаки, следовательно (как общие признаки того отличного, от чего они отвлечены), уже фиксированы; а затем что речь идет не об исчерпывающем понятии предмета опыта, а о чисто субъективном образовании, и в силу случайных для сущности вещи причин часть признаков, действительно присущих определенному классу вещей, объединяется в этом субъективном образовании и применяется для обозначения этого класса вещей. Таким образом, лишь на основании фактически общезначимого или предполагаемого общезначимым значения слова «тело» можно сказать, что суждение «все тела протяженны» есть аналитическое, а другое – синтетическое.

Что Кант считает при этом случайным для эмпирических понятий, какие именно признаки употребляются для конституирования такого понятия – это с несомненностью вытекает из соображений, развитых в учении о методе (с. 728 и сл. первого издания). Там доказывается, что в эмпирической области дефиниций в строгом смысле вовсе нет, так как никогда не могут быть исчерпаны все признаки, присущие предмету, например золоту или воде, и следовательно, никогда не может быть выполнено требование совершенной полноты дефиниции. В свои понятия мы всегда включаем лишь столько признаков, сколько необходимо для различения предметов. Никогда не может быть уверенности в том, что один раз мы не мыслим под словом, обозначающим тот же самый предмет, больше признаков, в другой раз – меньше. Мнимые дефиниции суть лишь словесные определения, номинальные дефиниции. С этим согласуются также §§ 99-106 кантовской «Логики».

Если Кант, следовательно, считает суждение «все тела притяженны» аналитическим, а суждение «все тела тяжелы» признает синтетическим, то он может предполагать лишь фактически общезначимую номинальную дефиницию. Против этого прежде всего направлена критика Шлейермахера, в которой (Dial. § 308, с. 264) различие аналитических и синтетических суждений признается лишь относительным, ибо понятие всегда находится в состоянии становления. То же самое суждение («лед тает») может быть аналитическим, если в понятие льда было уже включено его возникновение и исчезновение благодаря определенным условиям температуры; оно может быть синтетическим, если этого еще не было сделано. Разница, следовательно, свидетельствует лишь о различном состоянии образования понятий. В применении к кантовскому примеру это значит: прежде чем я делаю опыт, дающий мне право построить суждение «все тела тяжелы», я образовал уже понятие тела лишь при помощи признаков протяженности и т. д. Но после того как я уже проделал опыт, я могу и должен включить в понятие тела признак тяжести, чтобы выразить точный опыт. И мое суждение «все тела тяжелы» является теперь аналитическим. Я могу теперь приступить с этим понятием к дальнейшему опыту; например, я могу сказать, что все тела электрические, все тела теплы. Если бы мое понятие было выражением полного познания, что, конечно, было бы возможно лишь при завершении знания вообще, то все суждения этого вида были бы аналитическими.

Эта критика совершенно правильна с точки зрения собственных рассуждений Канта. Есть ли суждение об эмпирических предметах аналитическое или нет – никогда нельзя решить этого, если я не знаю того смысла, какой рассуждающий связывает со словом, служащим субъектом; если я не знаю совокупности тех признаков, какие он объединяет в нем на этой определенной стадии образования понятия. Но слово может прогрессировать от одного значения к другому благодаря синтетическому суждению. Суждение это – чего не следует упускать из виду – есть результат индуктивного умозаключения, ибо лишь это последнее в состоянии дать обоснование общему суждению, выведенному из опыта; но именно поэтому (как настойчиво подчеркивает учение о методе) суждение это не есть необходимое и аподиктическое. Ненадежность эта отпадает при математических понятиях, но только потому, что они созданы преднамеренно и заключают в себе произвольный синтез.

Если суждение само по себе должно рассматриваться как аналитическое, то в этом случае, очевидно, предполагается, что нет никаких субъективных различий между теми понятиями, какие различные люди могут связывать с одним и тем же словом. Следовательно, если предположить совершенно определенное и замкнутое значение слов, то могут быть такие суждения, которые несомненно суть аналитические. В этом случае они бывают даны вместе с признанным значением слова. Кантовский пример строго правилен, если предполагается, что со словом «тело» всякий всегда связывает признак «протяженный», но никогда не связывает с этим признака «тяжелый».

Но таким образом ясно, что благодаря этому отпадает всякий мотив, который мог бы разумным образом побудить меня высказывать такие суждения, так как они сплошь суть самоочевиднейшие истины, которые никому ничего не говорят. Кому охота пробавляться такого рода суждениями, как «все треугольники треугольны», «все четырехугольники четырехугольны»? Аналитическое в этом смысле суждение может высказываться всегда лишь для того, кто находится в опасности позабыть значение слова, или кто склонен бывает мыслить признаки понятия лишь «в смутной форме», или склонен расширять понятие за его пределы и т. д., т. е. для кого, строго говоря, суждение не является уже аналитическим. Ибо до тех пор, пока он сам мыслит признаки в смутной форме, он не в состоянии еще совершать акта суждения. Таким образом, аналитические в этом смысле суждения сами собой приводят к тем, которые указывают несведущему непонятное значение слова, которые в своем утверждении касаются уже не мыслимого, а только слов. Строго аналитическими они являются лишь для того, кто овладел языком. Но кто еще изучает язык, тот совершает синтетические суждения, причем судит он не на основании своего собственного знания, а на основании веры в высказывание другого.

4. Но эти соображения одинаково как у Канта, так и у Шлейермахера ничего не говорят еще о том, как именно обстоит дело с теми суждениями, которые не подпадают под указанную предпосылку Именно потому не подпадают, что субъекты их вовсе не суть понятия и из грамматического обозначения вовсе нельзя определить, какое представление имеет тот, кто совершает акт суждения; ведь тут высказывается нечто не о содержании представления в его всеобщности, представления, обозначенного выражающим субъект словом, а о конкретной вещи, и последняя хотя и подпадает под общее понятие, но, как единичная и конкретная, она не может вполне обозначаться выражающим субъект словом³¹. Но такой характер носят все действительные и первоначальные эмпирические суждения. Свой опыт мы делаем на единичном, синтез в синтетическом суждении «все тела тяжелы» обусловлен суждениями, субъектами которых являются определенные тела; в последней инстанции он обусловлен единичным восприятием и наблюдением. Представим себе тот процесс, который лежит в основе какого-либо суждения о восприятии, например «эта роза желтая», «эта жидкость кислая» и т. д. Если обратить внимание на слова и их значение, то вполне очевидно, что тут имеется налицо синтез. Ибо из понятия розы не вытекает, что она должна быть желтой; из понятия жидкости не вытекает, что она должна быть кислой; и в значении «эта» – что выражает простое отношение – нет ничего такого, откуда можно было бы извлечь нечто. Но тут и речи даже нет о значении слов, всегда являющихся общими. «Эта роза» есть обозначение конкретной вещи, которая лишь весьма несовершенно может обозначаться словом в своей конкретной обособленности. «Эта» имеет своей функцией лишь преднести при помощи указательного местоимения присутствующему то наглядное представление, которое вовсе не выражено словами; и эта наглядная вещь есть субъект моего суждения, о котором я высказываю, что он желт.

Я мог бы довольствоваться тем, чтобы сказать: «Это есть желтое»; субъект, о котором я сужу, был бы тот же самый, но он был бы выражен в языке лишь еще менее определенно. Когда я говорю: «Эта роза желтая», – то здесь собственно заключается двоякое суждение. Во-первых, суждение наименования «эта роза»; при помощи этого суждения наименования я подвел свое конкретное представление под общий образ; по своей форме, по своему строению и т. д. конкретное наглядное представление совпадает для меня с общим образом. Но это суждение наименования высказывается лишь мимоходом; оно проявляется не как таковое, а лишь в своем результате, в выражающем субъекте слов, при помощи которого я обозначаю эту вещь.

Но само данное суждение высказывает, что то, что я называю розой, есть желтое. На каком основании? Не на основании синтеза между «розой» и «желтым», а на основании анализа моего наглядного представления, в котором в нераздельном единстве с формой и строением дан также и желтый цвет. Один элемент моего наглядного представления тождествен с тем, что я называю желтым, и именно это я приписываю целому в своем суждении о свойствах.

Или точнее говоря, если описать процесс с самого начала, в своем наглядном представлении я прежде всего заметил те элементы, благодаря которым оно совпадает с общим образом розы, – отсюда наименование субъекта; я заметил здесь затем дальнейший элемент, который еще не выражен при помощи наименования, – отсюда суждение.

Конечно, отношение понятий «роза» и «желтый» имеет при этом значение. Если бы «желтый» аналитически содержалось в «розе», как «белый» в снеге или «холодный» во льду, – то вообще у меня не было бы никакого мотива настойчиво утверждать это. Вместе с наименованием «роза» было бы выражено уже и это. Но так как этого нет, то для того, чтобы вполне описать свое наглядное представление, я должен к обозначению «роза» присоединить еще предикат «желтый». И тот, кто слышит, например, в описании мое суждение, – тот совершает синтез: к тому образу, какой пробуждает в нем слово «роза», он присоединяет особую определенность цвета. Но я, совершающий акт суждения, – я попросту подверг анализу свое представление, служащее субъектом.

Но другой пример: «эта жидкость кислая». Разве здесь не происходит синтеза? Конечно, происходит, но до суждения, а не благодаря суждению. Пример этот отличается от предыдущего тем, что здесь сталкиваются различные чувства. Есть ли нечто жидкость или нет – я обыкновенно различаю это при помощи глаз. Предположенное суждение наименования движется, следовательно, среди чистых зрительных представлений. Теперь я пробую жидкость на язык и открываю ее кислый вкус; я высказываю свое восприятие в суждении «эта жидкость кислая». Чтобы иметь возможность высказать суждение, я должен был уже отнести свое вкусовое ощущение к тому же самому объекту, который мне был знаком благодаря зрению. Я должен быть уверен, что то, чего касается мой язык, есть то же самое, что я до этого видал в стакане. Иначе у меня не будет для предиката «кислый» никакого субъекта и я не могу совершить акта суждения, я не могу отнести предикат «кислый» к субъекту «жидкость», я не могу высказать это отношение в суждении о свойствах. Мое суждение анализирует, следовательно, ту комбинацию, которая образует собой процесс восприятия. Но функция отношения вкусового ощущения к его объекту есть отличные от функции суждения. Первые функции, выраженные в суждении, гласит: «То, что имеет кислый вкус, есть то же самое, что раньше я видал как жидкость». Вторая функция гласит: «Эта жидкость имеет свойство быть кислой». Прежде чем иметь возможность предицировать кислый вкус, я должен был уже узнать его на жидкости и в жидкости.

5. Вернемся к кантовскому примеру. Если приглядеться точнее, то тут имеется достаточное, хотя самим Кантом нигде не указанное основание, которое давало ему право считать синтетическим суждение «все тела тяжелы». Только основание это кроется не в понятии «тело», а в сущности предиката. Строго говоря, «тяжелый» есть предикат, выражающий отношение; он касается не того, чем является тело само по себе, как могущий быть изолированным предмет моего наглядного представления и моего мышления; а того, чем он является в отношении к другим телам. Суждение «все тела протяженны» имеет совершенно то же значение и по отношению к всякому отдельному телу, хотя бы я мыслил его единым в мире. Суждение «все тела тяжелы» выражает отношение всякого отдельного тела ко всем другим и не может, следовательно, еще заключаться в «понятии тела вообще».

Если это, как я думаю, наряду с историческим влиянием со стороны старой картезианской дефиниции тела, является скрытым основанием для того (берем избранный пример), по-видимому, немотированного различения Канта, то отсюда падает также некоторый свет и на его синтетические суждения a priori, ибо даваемые им примеры таковых все суть суждения отношения. То, что (7 + 5 = 12) – это есть суждение отношения о тех числах, которые выражены (7 + 5) и 12; суждение утверждает и к равенство. Предикат «равно В», само собой разумеется, никогда не может сам по себе заключаться и сомыслиться в субъекте А, он не может быть открыт путем анализа последнего, так как кроме представления об А нужно также представление о В, чтобы вообще его мыслить. Совершенно правильно, что в выражении (7 + 5) не заключается аналитически равенства с 12, а оно открывается лишь путем действительного сложения, путем перехода к числу, которое на 5 больше, нежели 7. Суждение вообще возможно лишь тогда, когда выполнено сложение и тем дано два сравнимых числовых выражения. Но оно является затем аналитическим, поскольку наглядное представление о равном числе единиц, тем или иным способом добытых, дает основание для суждения. Не в самом акте суждения совершается выход за пределы представления (7 + 5), а в том, что предшествует суждению и впервые делает возможным сравнение; раз последнее возможно, суждение является простым анализом данного отношения. То же следует сказать и о геометрическом примере Канта, что прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками. «Кратчайшее расстояние» есть точно так же предикат отношения, который сам по себе может еще не заключаться в представлении о прямой линии; он предполагает сравнение с другими линиями. Но представление о прямой линии никогда невозможно в наглядном представлении без пространства, в котором она проведена и которое наряду с ней может заключать в себе другие линии. И то сложное наглядное представление, какое прямая линия являет собой среди других соединяющих те же точки линий, есть то самое, что лежит в основе суждения и что анализируется в нем. Но таким образом, поскольку эти «синтетические суждения a priori» непосредственны, они поистине суть аналитические суждения, ибо в них дело идет ведь не об объяснении понятия, выраженного означающим субъект словом, а о комплексном объекте, который хотя и обозначается отчасти выражающим субъект словом, но помимо субъекта суждения заключает в себе еще нечто другое. В том, что не обозначено выражающим субъект словом, кроется основание суждения.

Об основоположении причинности мы должны будем сказать ниже.

6. Кантовское различение суждений на аналитические и синтетические в области эмпирических понятий касается суждений с совершенно различными субъектами; тем самым оно затрагивает различное основание их значимости. Его аналитические суждения суть такие, в которых объясняется лишь содержание так или иначе фиксированного в слове понятия, безо всякого отношения к представленному в наглядном представлении сущему. Его синтетические суждения предполагают наглядное представление и синтетическую связь наглядных представлений в опыте. Их субъекты суть вещи, которые подпадают под слово, но обозначаются им лишь неполно. Первые суть объяснительные суждения, последние – суждения описательные.

Итак, мы убедились в том, что анализ имеет место также и в суждениях восприятия; но это анализ не понятия, а анализ наглядного представления, который стал возможен, конечно, лишь благодаря синтезу, но не тому, что выполняется в суждении, а тому синтезу, что предшествует суждению. Раз это так, то с этой точки зрения нужно рассмотреть также и кантовское утверждение, что в аналитических суждениях связь субъекта и предиката мыслится благодаря тождеству, а в синтетических не благодаря тождеству. Выше мы показали непригодность термина «тождество». Но здесь мы будем его применять. И вот оказывается, что нельзя понять, каким образом какое-либо (утвердительное) суждение могло бы высказываться без тождества, т. е. без сознания единства субъекта и предиката. Суждение восприятия ставит свой предикат в то же отношение к своему субъекту, как и суждение о понятии. А то, что в эмпирическом суждении не мыслится никакое тождество, – это справедливо лишь тогда, когда имеется в виду не собственный субъект эмпирического суждения, а значение того слова, которым он обозначается, или же если понятие тождества ограничивается областью одних только понятий, что является произвольным.

Но Кант прав в том отношении, что значимость его аналитических и его синтетических суждений a posteriori имеет различное основание. Первые предполагают лишь привычку связывать с известным словом определенные представления; они нуждаются, следовательно, лишь в постоянстве представлений и в согласии относительно словоупотребления, чтобы всегда вновь и вновь совершаться. У последних же конечным основанием значимости служит индивидуальный факт наглядного представления, который как таковой даже не может стать общим достоянием. Необходимость тех суждений покоится на так или иначе созданном составе наших общих представлений; необходимость последних основывается на законах, по которым из ощущений мы образуем представления о единичном с сознанием их объективной реальности. И здесь вновь появляется то различие в значении суждения, с которым мы познакомились выше, изучая двусмысленный характер связки. В суждениях, какие Кант называет аналитическими, вовсе нет речи о бытии их субъектов; в тех же, какие он называет синтетическими, служащее субъектом слово обозначает «предметы возможного опыта».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.