Глава 3 Сексуальное и эротическое одиночество: трагизм позиции Вейнингера

Глава 3

Сексуальное и эротическое одиночество: трагизм позиции Вейнингера

1

Вернемся к намеченной выше противоположности сексуального одиночества мужчины и женщины. Кто когда-либо ухаживал за женщинами, может сказать, что женщина в целом легче мужчины переносит сексуальное одиночество; ей проще дается воздержание. Обладая внесексуальной полнотой общения с мужчиной, она может забывать о сексе.

Эротическое и сексуальное одиночество воспринимаются женщиной как абсолютно разные вещи. Для большинства мужчин, напротив, эротическое и сексуальное одиночество — одно и то же. Для них принципиально важно обладать любимой женщиной как сексуальным партнером. Лишенный этого обладания мужчина чувствует себя одиноким.

Отношение женщины к сексуальному одиночеству является одной из причин, которая позволяет говорить, что женское и женственность есть метафизическое начало.

2

Уже одно это позволяет полемизировать с позицией Отто Вейнингера, который отождествляет женское и материю.

«Мужчина только тогда окажется в состоянии уважать женщину, когда она сама оставит свое желание служить объектом и материей для мужчины, когда она начнет стремиться к истинной эмансипации женщины, а не к эмансипации проститутки», — пишет он и добавляет: «Еще до сих пор не было откровенно сказано, где следует искать корень рабской покорности женщины: в державной, боготворяемой власти над ней фаллоса мужчины»[8].

В этих словах есть безусловная доля истины. Далее, Вейнингер говорит о вине женщины перед человечеством и идеей человечества. Рабски подчиняясь сексу, женщина толкает человечество в пучину все новых и новых рождений. Позиция Вейнингера здесь приближает его к ереси катаров, считающих материальный мир миром дьявола и мечтающих вернуть человечество небу через отказ от рождения. Вейнингер презрительно спрашивает людей, мотивирующих свою сексуальность заботой о продолжении рода: «Совершал ли кто-нибудь половой акт, руководствуясь тем соображением, что он обязан предотвратить гибель человечества?..»[9].

Точто так же, как и катары, Вейнингер отрицает какую-либо ценность телесного человечества. Его воинствующий идеализм, наполненный юношеской страстностью и отвергающий любой компромисс, обжигает нас:

«Это поразительное опасение, для которого самой страшной мыслью представляется возможность вымирания рода, является не только выражением крайнего неверия в индивидуальное бессмертие и вечное существование нравственной личности. Оно не только отчаянно иррелигиозно: им доказывается собственное малодушие и неспособность жить вне стада.

Кто так думает, для того земля представляется в виде толкотни и суетни людей на ее поверхности. Мысль о смерти пугает его меньше, чем мысль об одиночестве»[10].

Вейнингер убежден, что женщина есть глубинная причина земного несовершенства человеческого рода. Женская эмансипация должна стать, по его мнению, эмансипацией женщины от нее самой. Однако его вывод о будущем этой эмансипации пессимистичен:

«От такой эмансипации женщина счастливее не станет, блаженства она ей не может обещать, а до Бога все еще далека дорога. Ни одно существо, находящееся между свободой и несвободой, не знает счастья. Но тогда окажется ли женщина способной сбросить с себя цепи рабства для того, чтобы стать несчастной?

Речь не может идти о том, чтобы сделать женщину святой; вопрос скорее заключается в следующем: может ли женщина честно подняться к проблеме своего существования, к понятию вины? Проникнется ли она, по крайней мере, желанием свободы?»[11]

Итак, судьба женщины трагична; выходя за пределы обыденности, она становится одинокой по отношению ко всему миру, а главное — по отношению к своей собственной сущности. Однако Вейнингер сам впадает в трагическое противоречие: отказывая женскому быть бессмертным и нематериальным началом, он вместе с тем заявляет о том, что высшее существо, как он говорит, Самосущее, не может быть ни мужчиной, ни женщиной.

«…Женский вопрос будет существовать, — пишет он, — пока существуют два пола; он заглохнет только вместе с вопросом о человечестве. В этом смысле Христос, по свидетельству отца церкви Климента, сказал Саломее без той оптимистической мишуры, которую впоследствии нашли для пола Павел и Лютер, следующее: смерть будет существовать до тех пор, пока женщины будут рожать и правда сойдет не раньше, чем из двух не станет одного, из мужчины и женщины — третье. Самосущее, что не есть ни мужчина, ни женщина»[12].

Разрешение этого трагического противоречия возможно только следующим путем: ощущение вины женщины перед человечеством должно быть доведено до ощущения вины мужчины перед женщиной, который делает ее самкой. Женщина никогда не становится самкой сама по себе, она превращается в нее лишь тогда, когда находятся мужчины, которые хотят видеть ее такой. Именно они дарят ей бытие самки, задавая горизонты и время этого бытия.

3

Все приведенные выше размышления Вейнингера есть не просто фразы, а вехи его бытия. Эти размышления выступают шрамами его чувства по отношению к женщине, а последнее, высшее противоречие — незаживающей раной этого чувства. Вейнингеру безумно хочется увидеть метафизическую, абсолютную женственность и поверить в нее, но он не может этого сделать.

Речь идет о той самой женственности, по отношению к которой одинок любой мужчина на земле и видение которой Гете выразил в заключительных словах «Фауста»:

Лишь символ все бренное,

Что в мире сменяется;

Стремленье смиренное

Лишь здесь исполняется;

Чему нет названия,

Что вне описания,

Как сущность конечная

Лишь здесь происходит,

И женственность вечная

Сюда нас возводит.[13]

Конечно, проще всего было бы приписать все противоречия позиции Вейнингера его сексуальному одиночеству. Человек, ушедший из жизни двадцати с небольшим лет, почти не знавший женщин и их ласки, озлобившись, решает сравнять женщину с материей.

Однако ситуация, вероятно, гораздо глубже. Она — в эротическом одиночестве Вейнингера. Человек с безусловными гениальными задатками, он так и не смог найти в мире женщин то понимание и ту любовь, которые могли бы стать рядом с его гениальностью. Отсюда трагический апокалиптизм и пессимизм Вейнингера по отношению к женщинам. Однако желание найти женщину, близкую по духу, не оставляет его на протяжении всей книги. Интимным признанием звучат слова: «Мужчина хочет не женщину-рабыню: он часто ищет в ней подругу, которая его понимала бы»[14].

4

Но Вейнингер был достаточно слаб и женственен, а потому не сумел признать глубинную причастность мужчины к ничтожеству женщины. О женственности Вейнингера свидетельствует вся направленность его книги.

Сама гениальность Вейнингера есть результат сосуществования в его Я рядом с мужским мощного женского начала. И это полностью согласуется с его глубинным пониманием гениальности. Но женское весьма болезненно звучит в его Я. Это приводит к обожествлению мужского. Поэтому, говоря о спасении женщины от нее самой, Вейнингер говорит о себе, и не случайно забывает о том, что сам мужчина далеко не свободен, и мужское тоже требует очищения. Вейнингер закрывает глаза перед важнейшей истиной бытия мужчины и женщины: эмансипация женщины есть совместное дело женщины, и мужчины, более того, она с необходимостью предполагает и эмансипацию мужчины. Эротическое одиночество Вейнингера есть тайная причина его несвободы и зависимости от женского рода, которую он пытается разорвать, отправляя этот род в царство животных. Презрение к женскому есть попытка освободиться от себя; она создает иллюзию усиления и увеличения мужского.

5

Не найдя достаточно мужественной женщины-дополнения, он начинает ненавидеть женщину в себе. Эта ненависть выплескивается в презрение ко всему женскому роду. Итак, отношение Вейнингера к женственности во многом есть отношение женственности к себе. Однако это отношение к себе ущемленной женственности. Обиженный невниманием к женщине внутри него самого. Вейнингер стремится уничтожить женщину во всем, кроме телесных признаков и связанных с ними — слишком тесно связанных! — особенностей психики. Женщина внутри погибает, но вместе с ней должен погибнуть сам Вейнингер…