Глава 2 Одиночество юноши

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 2

Одиночество юноши

1

Ниже будет показано, что женщина всегда тяжелее мужчины переносит одиночество. Одиночество для нее — та оскалившаяся реальность, которой она стремится избежать. Именно поэтому тема одиночества для женщины всегда нечто более очевидное, чем для мужчины. В заглавии этой книги одиночество женщины не случайно вышло на первый план. Однако в юности — в эпоху естественного одиночества, — как ни странно, именно одиночество юноши представляется чем-то более очевидным. Объяснением этому может служить тот факт, что девушка созревает значительно раньше и в большей мере несет в юности черты самодостаточной личности. Этот самодостаточный характер подарен ей всей эволюцией вида «гомо сапиенс»; юный же мужчина достигает самодостаточности благодаря индивидуальному волевому порыву. Такой порыв в значительно большей степени предполагает одиночество, более того, требует его.

Юная воля юного мужчины требует мечтаний в корне отличных от тех, которым предаются девушки. Это мечтания о своей исключительности, которая должна быть реализована вне семейного благополучия или во всяком случае — не благодаря ему. Это мечтания о неповторимом воздействии на жизнь человеческого мира, и такие мечтания всегда требуют одиночества. Эти мечтания в юности и есть форма реального самопознания и возвышения над коллективом.

Именно мечтания делают подростка юношей. Речь идет не просто об интенсивности мечтаний, — подросток мечтает достаточно много и страстно, — а об их оригинальности. Мечтания подростка слишком стадны, по сути дела, это желания (как правило, сексуальные и танатические), одетые в фантастические формы в силу невозможности их удовлетворения. Они не требуют воли для своего воплощения — подросток не обладает такой волей. Он, например, может желать сексуального обладания красивой учительницей и смерти своего врага из параллельного класса, реализуя эти желания в изощренных фантазмах. Именно в это время закладываются устойчивые архетипы сексуальных и танатических фантазий, сопровождающих человека в течение всей его жизни. Они наполнены таким подростковым голодом, что последующее насыщение взрослого не способно снять их. Ясно, что подобные фантазии либо не требуют одиночества вообще, либо ограничивают подростка кратковременным и сугубо геометрическим одиночеством…

В отличие от подростка мечтания юноши направлены на раскрытие себя и своей воли за пределами фантазии. Поэтому они прорастают на почве более фундаментального одиночества. Это одиночество — бездонная пропасть между психикой подростка и юноши.

Психическое же различие между девочкой-подростком и девушкой, несмотря на разительную перемену во внешности, — несущественно. Мечты о себе как прекрасной принцессе и о прекрасном принце, выражающиеся в трогательных рисунках на последних страницах тетрадей, плавно переходят в мечту о реальной свадьбе с реальным лицом мужского пола. Качество романтических иллюзий достаточно просто воплощается в количество воображаемых комнат, платьев и, наконец, денег. Каждая девочка есть маленькая женщина и, перейдя от подростка к девушке, лишь утверждается в этом качестве.

Двигаясь к юноше, мальчик-подросток всегда должен пройти сквозь огонь одиночества. Этот огонь опаляет его первобытные мечты, оставляя в них только его самого и превращая в дым родовое и коллективное. «Я одинок, и значит я существую», — говорит юноша своим бытием.

2

Одиночество избавляет юношу от чувства вины перед родителями, которым обладает любой ребенок. Но это не простое чувство вины за преждевременные сексуальные фантазии, сжавшиеся перед догадками взрослых (как считают психоаналитики). Чувство вины гораздо глубже и связано с самим фактом рождения, который расстраивает любовную пару родителей. Одиночество юноши как самопознание и самотворение помогает ему выйти из пространства вины за пределы родительской семьи, стать из привязавшегося существа самодостаточной личностью.

3

Юноша есть подросток, осознавший себя как волю к власти либо волю к созерцанию. И то, и другое есть воля к уединению. И воля к власти, и воля к созерцанию (в терминологии Шопенгауэра — к представлению) начинаются лишь в пространстве одинокого. Юноша овладевает стихией одиночества, преобразует ее в уединение и тем самым созидает внутри себя космос и зажигает в этом космосе свет.

4

Все это позволяет нам провести различие между одиноким и уединившимся юношей. Первый случайно падает в стихию одиночества и, страдая, стремится вернуться обратно. Уединившийся сознательно приходит в нее, стремясь найти новую полноту жизни, еще неведомо роду.

Обыденное мышление склонно видеть в уединении только форму полового извращения, и это проистекает из глубинной жажды назвать извращением саму волю к уединению.

5

Юноша уединяется с книгой, а затем с мыслью и переживанием, возвышающим его фантазии над мечтаниями подростка. Безудержное желание обладать и иметь (женщин, мускулы, деньги) переходит в стремление быть и становиться собой. Однако подобное возвышение возможно только через книгу, которая во многом сама является результатом одиночества автора. Книга — в отличие от фильма и спектакля — дает возможность максимально уединенного сотворчества и сопереживания — ту концентрацию духовной свободы, которая строит личность. В отличие от музыки, растворяющей нас в бытии — Божественном, природном или родовом, — книга наполняет нас стремлением к самопознанию и отстранению от бытия, помогая найти в бытии границы и безграничность экзистенции.

Однако книга призвана сыграть свою роль и отойти в сторону. Мышление и переживание прочитанного должно быть заменено мышлением и переживанием жизни. Именно это позволит перейти к творчеству как полноте, выходящей за рамки чтения и написания книги, — творению себя как Поступка. Иначе рождается книжный инфантилизм иных писателей, академиков и религиозных фанатиков, демонстрирующих миру превращенную форму юношеского одиночества…