5 Либеральная демократия

Настало время перейти от фундаментальных вопросов об онтологических предпосылках наших поступков к более практическим вопросам о том, в каком обществе нам следует жить, учитывая описанные онтологические характеристики. Для того чтобы жить автономной жизнью, мы должны иметь возможность выбирать между различными вариантами поступков и образов жизни, а такому плюрализму среди всех политических систем более всего соответствует либеральная демократия.

Либеральной демократии совершенно несвойственно впадать в иллюзию, что рай на земле возможен, ведь в любом обществе всегда будут жить индивиды и группы, обладающие противоречащими друг другу ценностями и интересами, которые они стремятся соблюсти и внушить всем окружающим, чтобы все общество в результате жило в соответствии с этими ценностями и интересами. Таким образом, задачей либеральной демократии является создание такого свода правил, который позволит разрешить противоречия мирным образом. Кроме того, либеральная демократия должна обеспечить условия для реализации личной свободы всех членов общества. Разумеется, существуют и другие формы правления и идеологии, со своими концепциями свободы, однако по сравнению с либеральной демократией все они кажутся малоубедительными и неактуальными. Меня можно заподозрить в том, что я симпатизирую идеям, изложенным в эссе Фрэнсиса Фукуямы о конце истории[140]. Однако я, подобно многим другим, считаю, что изложенная Фукуямой концепция истории после крушения коммунизма слишком оптимистична. Можно добавить также, что основная его мысль очень точно схвачена и исчерпывающим образом сформулирована в песне «West End Girls» (1984) группы «Pet Shop Boys», где поется:

Не существует ни исторического прошлого, ни исторического будущего, поскольку история подошла к концу. Она достигла своего финального состояния, в котором нам и предстоит жить, и это касается всего мира – от Женевского озера, являющегося центром европейского капитализма, до Финляндского вокзала в Санкт-Петербурге, куда Ленин прибыл из Швейцарии 3 апреля 1917 года. Впрочем, потом оказалось, что история возобновила свой ход.

Философские основания для своей концепции истории Фукуяма почерпнул в толковании идей Гегеля Александром Кожевом, согласно которому история достигла своего финала в воплощении «Феноменологии духа» Гегеля в 1807 году[141]. В тот момент история дошла до того пика, когда человечество осознало, что идеальным государством является либеральная республика, все граждане которой считаются и признают друг друга равными. Гегель, разумеется, понимал, что едва ли на земле существует государство, в котором все обстоит в точности так. Однако для Гегеля это было всего лишь незначительным эмпирическим фактом, поскольку сама идея о либеральном государстве уже укоренилась в мире и неизбежно должна была распространиться. Фукуяма подхватил эту идею после того, как два соперника либерального государства – коммунизм и фашизм – потерпели поражение, и заявил, что отныне либеральная демократия начнет свое победное шествие по всему миру.

Последняя книга Фукуямы, «Происхождение политического порядка», начинается с признания того, что в начале двухтысячных мы скорее наблюдали откат в развитии либеральной демократии и укрепление авторитарных режимов в странах бывшего СССР, Иране, Венесуэле и Китае[142]. Несмотря на то, что треть всего населения Земли живет в условиях диктатуры и тоталитарных режимов, Фукуяма продолжает утверждать, что его предположения верны, поскольку признанных философских альтернатив либеральной демократии не существует.

Впрочем, в этой работе Фукуяма прибегает к новым аргументам. Как в своем эссе, так и в новой книге он рассматривает либеральную демократию как лучшую форму правления, основанную на трех столпах: сильном государстве, правовой системе и ответственности власти перед народом. Однако если ранее он считал распространение либеральной демократии исторической необходимостью, теперь он видит в вопросе о том, насколько либеральная демократия распространена на Земле, совершенно иное содержание. По всей видимости, он заменяет гегельянскую метафизическую концепцию истории дарвинистской, а дарвинистская вселенная является продуктом цепи случайностей, в ней отсутствует телос – конечная цель[143]. Однако тогда возникает вопрос, удастся ли Фукуяме сохранить свое нормативное представление о превосходстве либеральной демократии в рамках новой дарвинистской концепции. Подробное рассмотрение этого вопроса не входит в наши задачи.

В своей последней статье по данному вопросу, носящей название «Будущее истории», Фукуяма пишет, что либеральная демократия является стандартной идеологией в большинстве стран отчасти потому, что она является решением проблем определенных социоэкономических структур и способствует их укреплению[144]. Существуют исключения, такие как Иран и Саудовская Аравия, избравшие своей формой правления теократию, однако «арабская весна» явно указывает на то, что и в этих странах началось движение по направлению к либеральной демократии, пишет Фукуяма. Единственным реальным соперником либеральной демократии является Китай, в котором авторитарная форма правления сочетается с рыночной экономикой, так что государство принимает в экономике гораздо больше участия, чем в других странах. По разным причинам Фукуяма не считает китайскую модель реальной альтернативой либеральной демократии где-либо за пределами Восточной Азии, а кроме того, он высказывает предположение, что растущая прослойка среднего класса приведет к изменениям в китайской модели, поскольку политические предпочтения среднего класса в Китае не отличаются от политических предпочтений среднего класса в других странах. Согласно Фукуяме, самой серьезной угрозой либеральной демократии является то, что экономическое развитие, основанное на передовых технологиях, приведет к увеличению социального неравенства и исчезновению среднего класса. Это важно, поскольку политической базой либеральной демократии является именно средний класс. Описанная тенденция может привести к разочарованию широких масс в либеральной демократии и созданию новой идеологии, «идеологии будущего», которая, однако, пока еще не сформулирована. Нынешняя позиция Фукуямы сильно отличается от позиции, которую он занимал в «Конце истории», поскольку теперь он признает, что историческое развитие продолжается, а либеральная демократия больше не рассматривается как высшая и конечная точка истории.

Однако в чем-то Фукуяма прав: либеральная демократия распространилась с поразительной быстротой. В 1892 году в мире не было не одной настоящей либеральной демократии, и лишь годом позднее Новая Зеландия стала первой в мире страной, предоставившей женщинам право голоса. В 1950 году, согласно справочнику «Freedom in the World», издаваемому организацией «Freedom House», в мире насчитывалось 22 либеральных демократии, а в 2012, даже несмотря на некоторый откат начиная с 2005 года, насчитывалось уже 87 либеральных демократий, охватывающих 45 % населения земного шара[145]. Несмотря на столь быстрое развитие, либеральная демократия далека от политической гегемонии, хотя многие признают за ней философскую гегемонию. В области философии никаких альтернатив либеральной демократии на сегодняшний день не существует.

Так что же такое либеральная демократия? Если разложить выражение на составляющие, то мы увидим следующее. Слово «либеральная» означает, что власть государства над гражданами должна быть ограничена, а слово «демократия» означает, что народ должен иметь власть над государством[146]. Однако подобное краткое описание не передает всей полноты смысла. Либеральное государство не обязательно должно быть демократическим, а демократическое государство не всегда бывает либеральным. Государство, в котором демократическое большинство притесняет меньшинство и лишает его права на свободу слова и вероисповедания, а также конфискует его имущество, в принципе может считаться демократией, однако оно по определению не будет либеральным. Мы также можем представить себе режим, в котором соблюдается большинство либеральных прав, а государство практически не вмешивается в жизнь своих граждан, так что такое общество может считаться либеральным, однако при этом граждане не обладают правом голоса, а следовательно, государство по определению не является демократическим. И все же следует признать, что между этими двумя понятиями существует глубокая связь: демократия без либеральных прав, таких как свобода слова и свобода печати, не будет истинной демократией, а либеральное государство, в котором граждане не имеют возможности влиять на государство посредством участия в выборах, не будет по-настоящему либеральным.

Либерализм очерчивает принципиальные границы легитимной власти, и его основной принцип можно сформулировать как ограничение власти государства в тех пределах, которые оставляют его гражданам место для автономии и равенства. Для обеспечения такого ограничения власти государства были развиты определенные механизмы, в частности принцип разделения власти. Вильгельм Репке формулирует это следующим образом: «Либерал с подозрением относится к любой централизации власти, поскольку любая власть, которая не сдерживается альтернативной властью, рано или поздно прибегнет к злоупотреблению. Единственным верным средством обеспечения свободы граждан является распределение власти и создание системы противовесов»[147]. Далее он советует не путать власть народа и свободу народа, поскольку предоставление народу максимальной власти вовсе не ведет к обеспечению максимальной свободы. Власть народа тоже должна быть ограничена с тем, чтобы защитить свободу каждого индивида от воздействия большинства.

С точки зрения истории либеральное государство стало результатом длительного развития, в ходе которого абсолютная власть правителя постепенно ограничивалась, частично путем мелких реформ, частично посредством революций. Взамен мысли о неограниченном суверенитете главы государства пришла идея о том, что легитимность политической власти требует согласия тех, кто этой власти подчиняется. Этот принцип был особенно четко сформулирован Джоном Локком в его работе «Второй трактат о правлении», однако он встречается также и у Томаса Гоббса, и у других философов[148]. Вместе с тем имеются также и такие права, которые глава государства всеми силами обязан защищать с согласия народа. Разумеется, у главы государства, при условии согласия граждан, может быть целый ряд других задач, но его центральным приоритетом являются именно эти права. В демократическом государстве верховная власть принадлежит народу.

В предыдущих главах мы увидели, что в объяснении феномена свободы на фундаментальном уровне неизбежно участвует и коллектив, поскольку в отношениях между индивидами всегда задействованы такие социальные феномены, как реактивные установки. Однако в сфере политики такие понятия, как «коллектив» и «свобода», потенциально конфликтны. Отношения между свободой и коллективом неоднозначны, поскольку свобода может быть реализована только в коллективе, однако вместе с тем коллектив может представлять угрозу свободе. Центральным понятием либеральной философской традиции, созданным для нейтрализации этой угрозы, является понятие прав. Права являются неким абсолютом, неприкосновенным для коллективов любого рода, даже для демократического большинства. В конце концов, большинство является лишь одной из возможных концепций добра, а поскольку в либерализме добро вторично по отношению к правам, следовательно, воля большинства не является легитимной альтернативой индивидуальным правам. Защита индивидуальных прав от посягательств со стороны других индивидов, коллективов и самого государства и является главной экзистенциальной задачей государства с точки зрения либерализма.

Некоторые либеральные философы, например Вильгельм фон Гумбольдт, утверждали, что эта задача является единственной легитимной задачей государства: «Государство должно воздерживаться от проявления любого рода заботы о благосостоянии граждан, и оно не должно совершать никаких действий сверх тех, что необходимы для защиты граждан от внутренних и внешних противников. Государство не должно ограничивать свободу граждан ни для каких иных целей»[149]. Большинство либеральных мыслителей согласны с тем, что это является основополагающей задачей, однако многие все же наделяют государство более широкими полномочиями и возлагают на него другие задачи, в отличие от Гумбольдта. К примеру, многие считают, что государство также обязано обеспечить гражданам равный доступ к образованию и определенным материальным благам. Если мы совершим быстрый экскурс в историю либерализма, то увидим, что Джон Локк помимо утверждения о том, что каждый индивид имеет право собственности на свою жизнь, а следовательно, и право распоряжаться ею по своему усмотрению, а также пользоваться плодами своего труда, а важнейшей задачей государства является обеспечение и защита этих прав, заявляет также, что существует всеобщий долг помогать человечеству, в частности оказывать помощь тем, кто не способен обеспечить себя самостоятельно. Так что право накапливать ресурсы ограничено необходимостью оставить достаточно ресурсов остальным[150]. Кроме того, Локк открыто заявляет, что никто не имеет права позволить своим ближним голодать[151]. Монтескьё утверждал, что государство обязано заботиться о благосостоянии граждан, то есть обеспечить каждому гражданину минимальное количество еды, одежды и медицинской помощи[152]. Взгляды Адама Смита и Томаса Пейна на обязанности государства мы рассмотрим в главе 8. Здесь же можно упомянуть, что Кант считал государство обязанным заботиться о самых слабых членах общества. Ричард Кобден, предводитель так называемого «манчестерского либерализма», являющегося, вероятно, самой дистиллированной формой экономического либерализма вообще, считал необходимым всеобщее и обязательное школьное образование, которое государство должно было оплачивать за малообеспеченных граждан[153]. Можно продолжить приводить примеры вплоть до современных либеральных мыслителей. Идея о том, что государство обязано поддерживать благосостояние граждан, являлась важным элементом либеральной философии от истоков до наших дней.

Либеральная философия не враждебна по отношению к государству. К примеру, одна из важнейших глав «Исследования о природе и причинах богатства народов» Адама Смита посвящена тому, как развитие индивидуальной свободы неразрывно связано с развитием государства и укреплением его важнейших институтов[154]. Смит открыто заявляет, что свобода может существовать лишь там, где имеются институты, обеспечивающие соблюдение законов. В системе либерализма политическая свобода основана на соблюдении индивидуальных прав, а права существуют лишь в том случае, если они надежно защищены. Из этого следует, что власть государства должна быть ограничена таким образом, чтобы оно само не превратилось в угрозу тем правам, которые оно призвано защищать. Озабоченность либеральных философов нарушениями индивидуальных прав со стороны государства вызвана не тем, что эти права могут быть нарушены исключительно государством, но прежде всего тем, что государство могущественнее индивидов и коллективов, а следовательно, представляет собой бо?льшую потенциальную угрозу. Вместе с тем либералы утверждают, что в некоторых странах государство не представляет никакой угрозы для индивидуальных прав в силу своей беспомощности. Подобное «безвластье» вовсе не является благом, поскольку в таких странах индивиды, как правило, подвергаются произволу со стороны политических и криминальных группировок, и их свободу совершенно некому защитить. Таким образом, сильное государство является необходимой предпосылкой для существования политической свободы.

Многие факты говорят о том, что б?льшая степень политической свободы соответствует бо?льшему материальному благосостоянию. Однако далеко не это является главным аргументом в пользу политической свободы. Вот что пишет Токвиль:

$$$«Я не думаю также, что это истинная любовь к свободе могла когда-либо быть порождена одним только видом представляемых ею материальных благ – созерцание этих благ чаще всего только заменяет свободу. Несомненно, с течением времени свобода всегда приносит умеющим ее сохранять и довольство, и благосостояние, а подчас и богатство. Но бывают периоды, когда она отстраняет людей от пользования благами, а в иное время один лишь деспот способен что-то дать людям. Но те люди, что ценят в свободе только приносимые ею выгоды, никогда не могли сохранить ее надолго»[155].

Свобода имеет не только инструментальную ценность. Я не буду утверждать, что свобода является наивысшей из всех ценностей, и уж точно она не является единственной, но я убежден, что она имеет статус блага более высокого порядка, нежели многие другие блага. Это отражено в том принципе, что любое ограничение свободы граждан требует веских причин. Основная предпосылка либерализма состоит в том, что каждый индивид имеет право поступать в соответствии со своими желаниями, если только не существует веских причин, по которым он не должен так поступать. По умолчанию никто не должен объяснять и аргументировать свои поступки – вполне достаточно простого желания поступить именно так. Тот, кто хочет помешать человеку действовать в соответствии со своими желаниями, к примеру наложить запрет, обязан представить в свою пользу веские доказательства, а если ему это не удается, то у него нет легитимных оснований препятствовать другому человеку в его действиях. Эти веские доказательства должны быть представлены в форме, понятной рядовому гражданину, чтобы он мог принять или отвергнуть их. Основная идея либерализма заключается в том, что индивиды и группы в общем должны жить в соответствии со своими представлениями, которые придают ценность и смысл их жизни. Джон Стюарт Милль описывает это как «круг, описанный вокруг каждого человеческого индивида», и границы этого круга никто не может нарушать без дозволения самого индивида[156]. Из этого следует, что внешнее вмешательство в жизнь индивидов должно быть сведено к минимуму.

Либерализм – это теория не о том, что хорошо, но о том, что правильно[157]. Либеральная философия не дает рецептов хорошей жизни, она довольствуется лишь констатацией факта, что существует множество вариаций хорошей жизни, а также дает индивиду предпосылки для реализации этих возможностей. Либеральная философия ставит себе задачу дать индивиду пространство для того, чтобы жить той жизнью, которую он считает хорошей, полностью осознавая тот факт, что это может привести к неприятным последствиям как для самого индивида, так и для окружающих. Гоббс сформулировал принцип «умолчания закона», согласно которому все, что явно не запрещено, разрешено[158]. Какой бы антилиберальной ни казалась нам сегодня теория Гоббса, в которой каждый член общества отдает свое право на самоопределение другому лицу, суверену, обладающему практически неограниченной властью, эта теория стала предпосылкой для дальнейшего развития идеи об универсальных правах и представления о либеральном субъекте и правовом государстве[159]. Ограничения свободы являются скорее исключением, которое должно быть обосновано именно потому, что оно означает угнетение ценности высшего порядка. Вместе с тем это показывает, что свобода не является абсолютной ценностью, так как в принципе могут существовать причины для ее ограничения в пользу других ценностей в определенных ситуациях. И все же в нашем мире действует презумпция свободы. Как пишет Эдмунд Берк, «свобода является благом, которое следует увеличивать, а не злом, которое следует уменьшать»[160].

Либеральная теория посвящена не всем разнообразным сторонам свободы, а только ее политическим аспектам. Либеральное понятие свободы задает политические и правовые, но не этические границы. Вместе с тем либерализм настаивает на необходимости различать эти границы. Правовые границы должны быть шире этических. Из этого следует, что у нас есть законное право совершать целый ряд аморальных поступков, которые тем не менее остаются аморальными. Таким образом, мы можем с полным правом осуждать некоторые поступки с точки зрения морали, что, однако, не означает, что подобные поступки должны быть запрещены. Из этого в свою очередь следует, что политический анализ понятия свободы должен быть дополнен этическим. Здесь самое время упомянуть о кантианской позиции, согласно которой не следует писать законов на основе морали, ведь связывая эти два понятия в одно целое, государство отнимает у людей возможность поступать этично по собственной воле!

Также мне кажется вполне уместным сделать несколько коротких замечаний об экономическом либерализме. Бытует мнение, что следует провести четкую границу между политическим и экономическим либерализмом. Однако если разграничить эти понятия еще представляется возможным, если выделить экономическую свободу в качестве отдельного критерия, то на практике сложно представить себе государство, которое блюдет политическую свободу своих граждан, не предоставляя им при этом экономической свободы. Именно поэтому в философской традиции либерализма, начиная от Локка и Монтескьё, экономическая свобода всегда рассматривалась как необходимый элемент свободы политической. Либералы обычно заявляют, что экономическая свобода способствует увеличению политической свободы, но никакой строгой закономерности не существует. К примеру, в современном Китае происходит увеличение экономической свободы граждан, которое не сопровождается соответствующим увеличением политической свободы[161]. Однако если рассматривать мировую историю в целом, то можно проследить тенденцию, согласно которой при режимах, где граждане не обладают экономической свободой, они лишены и политической свободы, и наоборот: если режим предоставляет людям экономическую свободу, то и с политической свободой нет никаких проблем. Мы можем сослаться на исследования Индры де Сойса и Ханне Фьельде, где говорится, что формы правления «с меньшей степенью экономической свободы индивидов демонстрируют б?льшую степень политического угнетения»[162]. Напрашивается вывод, что экономическая свобода является необходимым, но не достаточным условием политической свободы. Такого мнения придерживался, в частности, Милтон Фридман, который утверждал, что капитализм не является достаточным условием для политической свободы, однако без него она недостижима[163]. Он делал такое заявление уже в 1962 году, задолго до того, как Китай превратился в его наглядную иллюстрацию. Аналогичные взгляды высказываются во многих работах Амартии Сена.

И тем не менее многие эмпирические факты говорят о тесной связи между политическим и экономическим либерализмом. Если нам понадобится разграничить эти понятия, будет недостаточно просто отбросить экономические аспекты классического либерализма и заявить, что оставшееся и есть политический либерализм, не имеющий никакой привязки к экономике. Необходимо как минимум схематично представить модель общества, на примере которой будет показано, каким образом государство может оберегать неэкономические ценности при полном отсутствии у граждан экономической свободы. Эта задача окажется, мягко говоря, непростой. Либеральное общество предполагает экономическую демократию. В этом я полностью согласен с Стейном Ринге, который пишет: «Экономическая демократия состоит не в том, чтобы коллективизировать экономическую власть, но в том, чтобы децентрализовать ее. В основе демократии лежит философия индивидуализма. Демократия – это власть людей»[164].

Если мы сравним разные рейтинги[165], показывающие, в каких странах люди обладают большей экономической свободой, и индекс человеческого развития ООН[166], мы увидим между ними множество совпадений. Жители стран, в которых наиболее развита экономическая свобода, имеют более высокий уровень жизни, лучшее образование и меньше проблем со здоровьем. Более неожиданным окажется соответствие между уровнем экономической свободы и коэффициентом Джини[167]. Страны, в которых люди пользуются большей экономической свободой, являются также странами с наименьшим экономическим расслоением. И наоборот: в странах с низкой степенью экономической свободы расслоение оказывается больше. Необходимо заметить, что из этого общего правила есть целый ряд важных исключений. К примеру, в США, Великобритании, Сингапуре, Австралии и Новой Зеландии, где степень экономической свободы весьма высока, наблюдается также и значительное расслоение. И тем не менее у нас есть все основания говорить об общей тенденции к обратному. Я воздержусь от дальнейшего изложения аргументов в защиту и против экономического либерализма.

Фундаментальным свойством либеральной демократии является признание за каждым гражданином нерушимого права на личную свободу. Различным аспектам этого права и будут посвящены следующие несколько глав.