НООГЕН. ЧЕРТЫ НООГЕНА

НООГЕН. ЧЕРТЫ НООГЕНА

История человеческого рода, как видно по изложенному выше, закономерно подразделяется на два основных периода; антропоген, в течение которого антропогенез привел к появлению современного человека, и социоген; последний начался с возникновением родового общества и закончится со становлением полного коммунизма на всем земном шаре; основная черта социогенеза — последовательная смена общественно-экономических формаций.

За социогеном наступит эпоха разума, нооген — период коммунистического бытия на Земле и в космосе, — и конца ему пока не видно.

Развитие всего земного феномена мы можем представить себе, таким образом, поэтапно: геогенез (рождение планеты и образование биогеносферы) — биогенез — цефализация — антропогенез — социогенез — ноогенез. Ноогенез начался, во всяком случае, не позже социогенеза, но геологической силой он становится только теперь; социогенезом правил не разум — социогенез сам был решающей силой, и разум — увы — находился в весьма и весьма подчиненном положении.

Поскольку процесс эволюции земного феномена в разное время выдвигал в лидеры разные компоненты, а ныне определенно воплощается в человечестве, — по этой причине понятия «антропоген», «социоген», «нооген» распространяются не только на человека, но и на бытие планеты; они соотносимы с такими геологическими периодами, как кембрий, девон, мел и т. п., и соответствуют по времени четвертичному периоду, причем последние два как бы увенчивают, завершают его, знаменуя и утверждая нечто новое в космическом процессе.

Нооген рождается сегодня, и рождается в муках, в конвульсиях человечества, сбрасывающего с себя груз прошлых тысячелетий и столетий. Определена столбовая дорога, но есть еще на Земле племена, промышляющие лишь собирательством и охотой, сохранились элементы рабовладения и феодализма, силен еще капитализм… Иначе говоря, весь спектр социогенеза многоцветной радугой опоясывает земной шар.

За время сознательного бытия человека и даже вообще бытия человеческого рода никогда еще не было в истории столь сложного и трудного периода. Не берусь судить, везение это или невезение, но поколению нашему определено жить и действовать в переломный момент геологической истории, в эпоху смены двух социально-геологических формаций, — социогена — ноогеном.

Глобальное потрясение сказывается буквально во всем существенном. Мы уже не «тростники», мы космическая сила, но, как только что возмужавший юноша, еще не умеем ею разумно распоряжаться. Мы уже не глупцы, мы знаем о своем непосредственном будущем, о коммунизме, но две трети человечества отнюдь не спешат вступить в него. Тонко организованные индивидуально, мы шарахаемся от одной моды к другой, от одного твиста к другому твисту, от одного наркотика к другому наркотику, от феерических мысленных воспарений к самоубийствам… Точно слепленные антропогенезом для конкретного геологического периода, мы бессознательно переживаем сейчас перестройку нервной и сердечно-сосудистой системы и «неожиданно» умираем, и врачи гадают, от чего бы это… Переживаем акселерацию — ускорение всех жизненных процессов — и боремся за долголетие вопреки акселерации… И т. п., и т. д.

О чертах ноогена можно судить только по его проявлению в нашем времени, экстраполируя некоторые его особенности в будущее. Понятно, что многое окажется весьма и весьма спорным, и все-таки попытка не безнадежна, а основные выводы — вполне оптимистичны.

Насколько можно судить, общественное бытие в ноогене будет определяться законом «соответствия человека человечеству».

Закон сам по себе не нов и в разных вариациях прослеживается на протяжении всей людской истории.

Например, он действовал в локальной пространственно-временной форме при родовом строе — как закон соответствия человека роду. «Несоответствующие» из рода изгонялись, и «несоответствующие», как правило, погибали, — чужой род обычно не принимал изгнанных. В несколько более широком плане можно говорить и о соответствии человека — племени.

Но никогда не было такой ситуации: соответствие человека народу, ибо народы имели классовую общественную структуру, и в жизни их действовала вариация этого закона, как соответствие человека классу. Классы же всегда были социально неравнозначны, отсюда и классовые интересы, и классовая борьба. Элементы, не соответствующие классу, либо изгонялись и погибали, либо переходили в другой класс, добиваясь и находя соответствие с ним.

Положение принципиально не изменилось и после возникновения человечества, ибо оно, как известно, до сих пор имеет классовую структуру, чрезвычайно усложненную национальными и государственными особенностями.

Только при полном коммунизме, с построения которого, как уже говорилось, и начнется нооген, эпоха разума, возникнут необходимые объективные предпосылки для действия закона соответствия человека человечеству. При развитом ноогене исчезнут и расовые, и национальные, и государственные различия, и человечество впервые за свою историю станет действительно единым.

В литературе, посвященной коммунистическому будущему, обычно подчеркивается, что человек коммунизма будет гармонически развитой личностью, причем чаще всего имеется в виду, что раскроется он и физиком, и лириком, и еще отменным футболистом в придачу… Коммунизм и на самом деле предоставит широчайшие возможности для полного самораскрытия личности, но главная черта коммунизма — гармоничное развитие всего человечества, а гармоничность личности будет следствием соответствия человека человечеству, причем для этого совершенно не обязательно (хотя и вовсе не исключается) быть творцом-универсалом, — надо лишь действовать в унисон с основной функцией человечества в природе, принимая выработанные поколениями морально-этические нормы, о которых писал Макс Борн и многие другие мыслители.

Внешне может показаться, что закон соответствия человека человечеству снимает какие бы то ни было противоречия в жизни людей и тем самым обрекает их на прекраснодушное прозябание или в лучшем случае на борьбу с внешним миром, ему предначертанную.

Нет ничего ошибочнее подобного заключения! Закон соответствия человека человечеству снимает — и в разной форме об этом писалось бесчисленное количество раз, — снимает антагонистические противоречия внутри человеческого общества, что и является важнейшим признаком развитого коммунизма. Но нет в мире силы, способной снять вековечное противоречие между целым и элементом или частью целого. Человечество в целом, как система, есть и всегда будет больше, сложнее, мудрее любого своего элемента, любой конкретной личности. И мера самораскрытия личности, мера ее духовного богатства и. гармоничности будет определяться степенью ее приближения к недостижимому идеалу — к человечеству.

Очевидно, в разное время личность в ее наиболее полном выражении будет то приближаться к идеалу — человечеству, то удаляться от него, ибо сам он тоже подвержен эволюции, и тогда личности придется «догонять» идеал, перестраиваться, а то и предъявлять ему свои требования. В этом противоречии — залог непрерывного саморазвития, самоусовершенствования человечества и человека, залог их безостановочного движения вперед.

В объективной недостижимости идеала, в вечном стремлении к недостижимому, столь свойственном человеку, заложена и первопричина личных драм, конфликтов и трагедий, — заложены — увы — сюжеты для всех видов искусства, которому «бесконфликтность» не грозит и при развитом коммунизме.

Я не склонен думать, что нооген приведет к сколько-нибудь существенному изменению физического облика человека, хотя некоторые изменения не исключаются, — главное, вероятно, сведется к качественному усовершенствованию «систем обслуживания» организма. Но каждый индивидуум в будущем станет, безусловно, и здоровее и сильнее в чисто физическом смысле. Во-первых, этому будет способствовать расширение «брачной географии»: после снятия социальных — любого толка — преград, при новых формах заочных знакомств, при скоростных глобальных трассах бракосочетания между, допустим, австралийцами и европейцами станут столь же обычными, как некогда между соседями по деревенской улице, а перетасовка наследственных свойств идет на пользу потомству. Во-вторых, огромную роль будет играть в жизни людей — все усиливающуюся роль — спорт, и я убежден, что когда-нибудь все человечество воздвигнет памятник Пьеру де Кубертэну, великому человеку, положившему начало современному спортивному движению.

И все-таки самые интересные изменения, эволюции произойдут в области интеллектуальной деятельности человечества в прямой связи с его физическими особенностями, ростом народонаселения в частности, который стимулирует интеллектуальную индустрию — производство знаний — и ведет к уплотнению ноосферы.

Дело тут не только в том, что становится больше «мыслящих точек», мыслящих субъектов. История достаточно убедительно свидетельствует, что для высокого развития науки и искусства необходим высокий «коэффициент кучности», — вспомним Древний Египет, Месопотамию, Древнюю Грецию, Индию, Древний Китай… Сколько бы мудрецов ни пряталось в бочки или башни из слоновой кости, они всегда искали уединения среди людского изобилия, в котором выросли, сформировались, набрались ума-разума. Для полного раскрытия, самопроявления личности людей нужно много, и всякие стены — это лишь самообман. Иначе говоря, общественный потенциал гениальности прямо пропорционален «коэффициенту кучности». В ноогене, при дальнейшем усовершенствовании способов обмена информацией, прямая зависимость, видимо, ослабнет… В плане же личного бытия небесполезно вспомнить пословицу, согласно которой «не тот жил больше, кто жил дольше». Революция средств связи и транспорта позволяет современному человеку, и тем более позволит человеку ноогена, «жить больше» в единицу времени, чем людям предшествующих поколений, что, наряду с увеличением срока жизни, также способствует и будет способствовать и самораскрытию личности, и прогрессу интеллектуальной индустрии.

Рост населения благоприятно влияет в целом и на социальные процессы в том смысле, что объективно требует все более разумной самоорганизации общества землян — множеству требуется больший порядок, чем единицам (отсюда и откровенное распухание нынешних юридических кодексов). Ну а интеллектуальная индустрия превращает интеллигенцию в тот единственный класс, которому принадлежит будущее и о котором я уже писал в первом очерке.

Еще одно «воспоминание». Я отмечал, что единые на заре своей истории человеческие коллективы вновь объединяются, обретая бесклассовую структуру, перед лицом космоса.

Но теперь необходимо подчеркнуть, что в канун ноогена единство человечества усиливается и утверждается и такими сотворениями его разума — о них приходится говорить вновь, — как техносфера и ноосфера; объективизировавшись в сложные природные явления, они ныне сами цементируют человечество, сближают и сплетают научные, технические и художнические процессы.

Иначе говоря, единому человечеству ноогена будет соответствовать чрезвычайно высокий, близкий к максимальному «коэффициент комплексности» в его деятельности, сближение, в частности, таких видов интеллектуальной деятельности, как наука и искусство. Напомню, что еще К. Маркс призывал формировать «материю также и по законам красоты».[14] Но это едва ли осуществимо без воссоединения науки и искусства, и союз их необходим как на Земле, так и в космосе, где человек будет прежде всего архитектором в самом широком смысле слова (в архитектуре, как известно, наиболее полно слиты в настоящее время наука и искусство.

Но давайте зададим сами себе — все-таки мы присутствуем при рождении ноогена! — такой каверзный вопрос: вправе ли мы говорить о единстве науки и искусства, может ли вообще такое быть?

Ответ вполне определенен: может, более того — уже есть. Наука и искусство сливаются воедино в антропономии (процесс пока не завершен) и уже слились воедино в ноосфере (процесс в принципе завершен), и ноосфера образует естественно-историческую основу их единства.

Искусство в самой общей форме — человековедение; его самая общая задача — решение загадки жизни как жизни человеческой; его самое важное практическое назначение — накопление и утверждение человеческого в человеке.

Но в сферу интересов антропономии, науки о человечестве как явлении природы, непосредственно входит изучение психологического развития человека и человечества, процесса накопления человеческого в человеке (он определяется, конечно, не только искусством), изучение эволюции этических и эстетических категорий, эволюции отношений человека к человеку и человека к природе. Наконец, антропономии важно не только научное восприятие космоса человеком, но и эмоционально-эстетическое, и важно их единение. Концентрируя внимание на человеке и человечестве, антропономия вбирает в себя искусство, впитывает и изучает его результаты в непосредственном человеческом бытии. И предъявляет свои требования к искусству. Известно, что средневековые представления о космосе, восходящие еще к Птолемею, воплощались в «Божественной комедии» Данте, в церковной архитектуре и музыке… Современное же искусство, — художественное творчество, по выражению В. И, Вернадского, «выявляет нам космос, проходящий через сознание живого существа», — современное искусство Не сумело воплотить в своих специфических формах новейшие представления о космосе и лишь теперь пытается наверстать упущенное.

Исключение составили поэзия и, главным образом, научная фантастика — наиболее революционные виды современного искусства (потому-то они так популярны!). В первой статье я писал, что научная фантастика соотносит не человека с человеком, а человечество с космосом, — в научной фантастике искусство начинает эволюционировать от человековедения к «человечество-ведению», и в таком аспекте искусство практически сольется с антропономией, сольется с наукой, не утратив, конечно, своей самостоятельности. Будущее же различных видов искусства в значительной степени будет определяться мерой их проникновения в грядущее, что на данном историческом этапе означает меру соответствия научно-фантастическому жанру (точнее, его научно-гипотетической ветви, ибо фантастика многолика).

Критерии эти, очевидно, наложат свой отпечаток и на искусствоведческие дисциплины, на литературоведение в частности. Ориентированные сейчас преимущественно в прошлое, они вынуждены будут перестроиться на футурологической основе и в таком обновленном виде образуют реальную и необходимую базу развития всех видов искусства… Трудно представить себе, действительно, что искусство ноогена сможет развиваться без такой подлинно научной базы, без учета идеальнологических концепций. «Мы уже подошли к пониманию законов рождения звезд, но почти ничего не знаем, например, о законах рождения художественного образа», — справедливо пишет Б. Рунин, Но доколе это может продолжаться?! («Вечный поиск». М, 1964, стр. 5).

Столь же трудно представить себе, что наука не станет предметом искусства как компонент духовного мира человека ноогена, — тогда искусство просто сойдет с магистральной линии человеческой истории.

Из кибернетической практики известно, что чем быстрее и сложнее движение объекта, тем большее количество компонентов его должно быть учтено, переработано и увязано для управления им и прогнозирования будущего. Человечество как явление природы увеличивает темп своего движения в будущее со всевозрастающей скоростью, и все большее количество слагаемых должна учитывать антропономия — и такой компонент, как искусство, в том числе. Наука налаживает дорогу в будущее, а искусство формирует человека будущего, которому предстоит идти по этой дороге, — в человечествоведении наука и искусство воссоединяются (они были едины на заре человеческой истории), чтобы впредь уже не разъединяться, и в этом — одна из особенностей ноогена.

…Экскурс мой затягивается, но все-таки необходимо добавить еще две-три очевидные черты, характеризующие облик ноогена.

Итак, наука, искусство, общественная мысль становятся в ноогене всепланетными естественно-историческими явлениями, образуя грани ноосферы. Симптоматично, что уже сегодня возникла футурология, «наука о будущем», занимающаяся прогнозированием самых различных сторон человеческого бытия, что необычайно важно в переходный период. Не случайно, что как раньше была осознана необходимость искусствоведения, так теперь люди осознали необходимость науковедения, «науки о науке». И столь же закономерно, что возникает эволюционная антропопсихология, стремящаяся понять и предугадать дальнейшую индивидуальную психологическую эволюцию человека, в частности — сроки и форму пробуждения его родовой памяти, что также находится в прямой связи с судьбами человечества в ноогене.

Последнее время много и правильно пишут о колоссальном росте информации (я подразумеваю под ней бывшее или находящееся в употреблении знание), и совершенно справедливо выражается по этому поводу тревога: информация может обернуться дезинформацией, знание может резко снизить свой коэффициент полезного действия. Проблема серьезна, но и она порождена переходным историческим периодом. Выход из нее, на мой взгляд точно, определил П. Г. Кузнецов, сказавший, что от изучения индивидуального или отраслевого опыта пора переходить к изучению, анализу и обобщению опыта человечества как единого организма, как единой системы, — иначе говоря, переходить к выявлению законов и структуры ноосферы. Опыт этот хоть и многообразен, но не бесконечен и вполне постижим.

Но и в данном случае любопытно, что еще в прошлом веке была осознана и намечена наука, изучающая мышление как действие, наука, обретающая теперь свой естественно-исторический объект в ноосфере. Это — логика.

Я имею в виду не школьную логику и не формальную. Я пишу о логике, воплощающейся не только в словах, но и в делах, в действии и в продуктах действия — вещах, городах, машинах, государствах. Так понимали логику Гегель, Маркс, Энгельс, Ленин.[15]

При таком ее толковании логика безусловно станет одной из основных «управленческих» дисциплин ноогена.

…Где-то я прочитал, что богатство человечества — это энергия, соединенная с интеллектом и духом.

…Непрерывно увеличивающее свое богатство, непрерывно совершенствующее самое себя, человечество в ноогене, все дальше проникая в космос, приступит к выполнению только ему одному присущей миссии в космическом процессе — к миссии управления материальной и духовной стихией.

1968 г.