1. Борьба философских идей и противоречия в становлении генетики как науки

1. Борьба философских идей и противоречия в становлении генетики как науки

Потребность в диалектике как учении о всеобщей взаимосвязи и законах развития обнаруживается на протяжении всей истории генетики, начиная с момента ее зарождения и кончая современным этапом развития. По отношению к генетике диалектика как бы выполняет функцию ариадниной нити, помогающей ученым найти выход из кризисных состоянии науки и отыскать в лабиринте научных поисков путь к истине.

Однако пути проникновения диалектических идей в естествознание — процесс не простой, как это показано В.И. Лениным на примере революции в физике, которая «идет… к единственно верной философии естествознания не прямо, а зигзагами, не сознательно, а стихийно, не видя ясно своей „конечной цели“, а приближаясь к ней ощупью, шатаясь, иногда даже задом. Современная физика лежит в родах. Она рожает диалектический материализм»[230]. Вывод В.И. Ленина приложим и к генетике.

Зарождение генетики создало в биологии острую проблемную ситуацию, характеризующуюся комплексом противоречий: во-первых, в области гносеологии — между менделизмом и дарвинизмом как биологическими теориями вообще и целостно-непрерывной и дискретной концепциями наследственности в частности; во-вторых, в области методологии — между редукционистской, аналитической программой Г. Менделя, построенной по типу физической науки, и композиционистским традиционно биологическим подходом Ч. Дарвина, в котором доминировал синтез; и, в-третьих, в области мировоззренческих взглядов на органический мир — между принципами изменчивости (дарвинизм) и устойчивости, постоянства (менделизм).

Эти противоречия могли быть правильно разрешены лишь с позиций диалектики, так как только она позволяла уяснить гносеологические возможности менделизма и дарвинизма. В то время биология нуждалась не в альтернативном выборе между редукционизмом или композиционизмом, а в их диалектическом единстве, в органическом дополнении синтетического подхода Дарвина аналитическим подходом Менделя. В мировоззренческом отношении перед биологами встала задача более глубокого осмысления диалектики органического мира как единства изменчивости и относительной устойчивости.

Произведение Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора» совершило революцию в воззрениях биологов на органический мир. Лабильность, изменчивость стали трактоваться как атрибутивные свойства живого. Идее неизменяемости, постоянства видов был нанесен сокрушительный удар, и всякое стремление ее оживить воспринималось как ненаучный подход.

В отличие от Дарвина, который подчеркивал значение изменчивости биологического объекта в процессе эволюции, Мендель сосредоточил внимание на противоположном свойстве живого — устойчивости, которая проявляется в консерватизме наследственности. В его поле зрения попали константно различающиеся признаки, не изменяющие своих характеристик в процессе скрещивания. На этом основании первый биограф Менделя Г. Ильтис[231] сделал даже вывод о том, что Мендель тяготел к идее неизменяемости видов. Данное мнение не соответствует истине[232], хотя Мендель и склонен был придавать большое значение устойчивости признаков. Это важно подчеркнуть, особенно если принять во внимание, что опыты над культурными растениями по изменению наследственности в духе идей ламаркизма не дали положительных результатов и что в то время не было еще достоверных данных о мутационном процессе.

Акцент Менделя на устойчивости живого был абсолютизирован его последователями, не владевшими диалектическим способом мышления.

Сложившейся ситуацией воспользовались теологи и клерикалы, питавшие ненависть к атеистическому и материалистическому труду Ч. Дарвина и стремившиеся противопоставить ему в утрированной форме менделизм. «Хочется верить, — с надеждой писал профессор Московской духовной академии православный теолог С. С. Глаголев, — что умственное движение, начало которому положил монах (Мендель. — Авт.)…будет содействовать установлению гармонии между нашею христианскою верою и положительным знанием…»[233] Как известно, этим надеждам не суждено было сбыться: дальнейшее развитие генетики продемонстрировало несовместимость мировоззренческих принципов науки и религии.

Спекуляции на трудностях познания сложного механизма единства изменчивости и устойчивости живых систем характерны не только для идеалистов-богословов в прошлом, но и для антидиалектиков сегодня. Примером могут служить философские потуги Ж. Моно, задавшегося целью «опровергнуть» материалистическую диалектику данными молекулярной генетики.

Не анализируя в целом взгляды Моно (такие исследования уже проведены в работах А. Я. Ильина, И. Т. Фролова, Р. С. Карпинской), остановимся кратко лишь на его решении проблемы соотношения изменчивости и устойчивости живого. Моно сравнивает функционирование клетки с работой часового механизма и явно переходит допустимые границы аналогии, необоснованно превращая последнюю в гомологию. Однако неадекватность средств порождает сомнительность результатов. Вот тогда и получается у Моно, что живая система «…является в сущности картезианской, а не гегелевской».

Основу механистических взглядов Моно составляет его тезис о том, что «клетка — это машина»[234], которая представляет собой тотально-консервативную систему. Все это призвано обосновать главный его вывод об абсолютной неизменности (инвариантности) генетических структур. Несостоятельность подобных философских изысканий становится очевидной, если иметь в виду, как справедливо указывает И. Т. Фролов, что, «абсолютизируя инвариантность биологических процессов, разыгрывающихся на молекулярном уровне, Ж. Моно, желает он того или нет, ставит биологическое познание перед неразрешимым противоречием — невозможностью закономерно объяснить новообразования, вариабельность живых систем, их эволюцию»[235].

Однако вернемся к первому этапу становления генетики как науки — менделизму.

Задачей генетики как науки является изучение законов наследственности, т. е. нахождение устойчивых явлений в эволюционном процессе. Толкование наследственности как консервативной стороны эволюции дал еще Ф. Энгельс, который писал, что «в новейшее время представление об естественном отборе было расширено, особенно благодаря Геккелю, и изменчивость видов стала рассматриваться как результат взаимодействия между приспособлением и наследственностью, причем приспособление изображается как та сторона процесса, которая производит изменения, а наследственность — как сохраняющая их сторона»[236].

Фактически такие же представления о наследственности развивались и Менделем, заложившим научный фундамент корпускулярной теории наследственности. Поставив задачу выяснить количественные отношения наследования отдельных морфологических признаков по поколениям, Мендель экспериментально обосновал представление о наследственности как статическом свойстве организма. Это нашло свое отражение, в частности, в его гипотезе о чистоте гамет, т. е. несмешиваемости между собой наследственных задатков, полученных гибридами от родителей. Если Дарвин обнаружил в объективном процессе развития органического мира способность организмов постоянно изменяться, приспосабливаясь к вечно изменяющейся среде обитания, то Мендель показал, что им столь же свойственно и прямо противоположное качество — сохранение относительного постоянства живой системы. В единстве с эволюционным учением Дарвина идеи Менделя способствовали созданию естественнонаучного фундамента диалектика-материалистической теории развития, согласно которой само развитие понимается как противоречивое единство постоянной изменчивости и относительной устойчивости, взаимополагающих и вместе с тем взаимоисключающих друг друга.

Таким образом, философское значение законов Менделя состояло в том, что они нацеливали исследователей на уяснение важной диалектической мысли, согласно которой для адекватного отражения объективного процесса развития необходимо осознать объективно присущую ему противоречивость. В то время как в учении Дарвина основное внимание было сосредоточено на познании динамической стороны эволюции, законы Менделя выражали ее статическую сторону. В объективной действительности эти два момента неразрывно связаны, и разделение их есть лишь упрощающая абстракция, прием исследования сложного процесса эволюции.

В постоянной смене поколений Менделю удалось обнаружить такие факторы, которые сохраняются неизменными, оставаясь как бы безразличными к развитию. Правда, эти «наследственные факторы», как называл их Мендель, или в современной науке гены, в начале становления генетики не трактовались как относительно устойчивые. Такое их понимание было развито позже, в процессе преодоления механистических представлений о природе материальных основ наследственности. Однако упрощенные научные представления о природе наследственности в менделизме имели свое историческое оправдание: в них содержалось исходное положение, на основе которого стало возможным углубить начальные, очень абстрактные представления о природе наследственности.

Открытие в объективном процессе эволюции статического момента, вытекающего из сущности наследственности, явилось объективной предпосылкой для утверждения экспериментального метода в качестве главного метода познания в генетике. В то же время использование исторического метода, объективным основанием которого, как известно, выступает динамический момент эволюции, было весьма ограниченным, поскольку эволюционная проблематика исчерпала свои возможности в плане макроэволюции, в котором она разрабатывалась в XIX в. Более того, последующее возрождение эволюционной проблематики, а тем самым и расширение сферы познавательных возможностей исторического метода во многом оказались в зависимости от результатов, добытых с помощью экспериментального метода. Анализ объективной основы экспериментального и исторического методов показывает, что доминирование экспериментального метода в начальный период развития генетики было результатом перенесения центра научных исследований с изучения динамической стороны живой системы на статическую. На том уровне развития эксперимента можно было установить наличие у гена лишь таких свойств, как константность, цельность, независимость от изменений внешней и внутренней среды, т. е. он выступал в эксперименте как лишенный способности изменяться. Однако необходимой предпосылкой применения исторического метода является, как известно, наличие в изучаемом объекте изменений. Концепция постоянства наследственного фактора исключала применение исторического метода.

Вместе с тем незнание диалектико-материалистической методологии мешало многим естествоиспытателям правильно понять соотношение экспериментального и исторического методов, препятствовало оценке их истинной роли в процессе познания, что нередко приводило к антидарвинистской интерпретации полученных экспериментальных данных.