Сон седьмой Пустота встречается с ничто

Сон седьмой

Пустота встречается с ничто

Нисида Китаро (1870–1945)

«Человек становится личностью благодаря ощущению взора пустоты».

Судзуки Тору

Однажды японский философ 20 века, основатель киотской школы Нисида Китаро бродил по парку Уэно и пережил чистый опыт Сатори. Ему открылась логика небытия, позволившая прозреть мир как его отсутствие.

Подлинное «существование» — это нонэкзистенция, несуществование. Тело Будды тождественно телу человека. А тело человека представляет собой тело пустоты. Решающаяая встреча — это встреча человека с пустотой, при которой встречающийся сам становится пустотой. «Существует» немало признаков прорыва в пустоту. «Проходит лик мира сего», — говорил Достоевский. Давно пора довериться тому, что Нисида Китаро назвал чистым опытом, логикой небытия, как условием видения истины.

О том, до какой степени логика небытия укоренились в культуре Востока, свидетельствует характер восточного искусства. Японский писатель Кавабата Ясунари посвятил раскрытию этой темы свою Нобелевскую речь, напомнив о том, что в дзэнских храмах, в залах для медитации обычно сидят молча, неподвижно, с закрытыми глазами, до тех пор, пока не наступит состояние недумания и неведения. Тогда исчезает «я» и его место занимает ничто. Но это не есть ничто в его западном понимании, а пустота Востока, в которой всё (не) существует само по себе, пустота, как беспредельная вселенная души. Завершая свою речь, Кавабата вновь обратился к ничто: «Критика находит в моих произведениях пустоту (ничто). Но это совсем не то, что называют нигилизмом на Западе, потому что отличаются наши духовные истоки». Идея небытия в западном понимании — это, как правило, идея конца, исчезновения, уничтожения. Восточная идея пустоты исходит из представления об отсутствии абсолютного «существования» вещей и мира, как не обладающих самосущностью. А то, что в абсолютном отношении и так не существует, способно исчезнуть или быть уничтоженным лишь условно.

Идея небытия у Нисида выступает как соединение философии буддизма с экзистенциализмом Хайдеггера. В силу того, что главной задачей Нисида была критика западной (и не только философской) традиции, он интерпретирует «небытие» в значении «абсолютной пустоты» буддийской мысли, которую рассмотривает в контексте противоречия «общего» — «индивидуального» и определения условий достижения свободы. Что касается Хайдеггера, то в лекции «Что такое метафизика?» он также рассуждал о ничто как об условии свободы: «Без исходной открытости ничто нет никакой самости и никакой свободы». Согласно философии небытия Нисида Китаро, бытие — вторично, конечно и условно, а небытие — вечно, бесконечно и абсолютно. Небытие включает в себя всё. Обозначая противоречия европейской мысли, Нисида отметил, что в её основе всегда находится бытие, понимаемое как процесс. А это не допускает свободу индивидуального поскольку провозглашает всеобщую причинную обусловленность. Подобные рассуждения Нисида основаны на буддийской концепции всеобщей взаимосвязанности сущего. Философ утверждает, что, для сохранения возможности свободы, универсально–общее должно «существовать», обеспечивая связи индивидуального и одновременно несуществовать как нечто, ограничивающее индивидуальность. Такое универсальное общее возможно как абсолютное небытие, описывая которое Нисида пользуется такими выражениями буддийской мысли, как «созерцание без созерцающего» и «определение без определяющего», тем самым утверждая его несубстанциальность. В итоге Нисида противопоставил классической европейской концепции, которую обозначил как «диалектику процесса», концепцию диалектики места, являющуюся по существу диалектикой абсолютного небытия. Подобная диалектика становится возможной благодаря абсолютному отрицанию, исключающему все, что связано с представлением о развитии и процессе. Ничто, небытие выступает как та среда, где всё происходит, а само происходящее представляет собой смену событий, совершенно между собой не связанных. «Ничто» Хайдеггера, которое определяется как «ничто из сущего», рассматривается Нисида в качестве основы сущего и места его (не)бытия. В итоге Нисида приходит к выводу о том, что идея небытия как представление о «всеобъемлющем универсуме, который, будучи всем, есть ничто», определяет духовный характер восточной культуры, в отличие от потребительской, ориентированной на бытие, культуры западной.

Ниситани Кэйдзи был учеником Нисида и в своих философских построениях опирался на Хайдеггера и Сартра. Он также, как и Нисида, разрабатывал намеченную Хайдеггером проблему ничто, и видел в ней альтернативу креационистскому взгляду на мир. Для Ниситани была важна экзистенциалистская идея творчества человеком самого себя из небытия. Подобное творчество не является простой опорой на собственные силы. Человеческое бытие постоянно преодолевает рамки наличности чтобы осуществиться через небытие. При этом точка зрения, формируемая буддийским пониманием пустоты, поднимает, по мнению Ниситани, атеистический экзистенциализм на качественно новый уровень: «С позиций этой пустоты, позволяющей преодолевать человеческий взгляд, раскрывается мир становления всех вещей».

Мы видим, что Ниситани и другие ученики Нисида продолжили его путь соединения западных представлений о ничто (философского нигилизма) с восточным пониманием пустоты. Так, Судзуки Тору придумал понятие «мир эхо — бытия», обозначающее бытие как отзвук (эхо) превичного небытия — абсолютной пустоты. Из всех видов небытия, лишь несуществование человека выступает как самосознающее. Собственно мир предстаёт как логически выраженная связь «я» и «ты» через посредство вещей. Однако, за внешней связью через вещи скрывается внутренняя связь через пустоту, в которой, как в трансцендентном небытии, находят отражение вещи. «Истинная картина бытия — это мир, в котором раздаётся эхо пустоты абсолюта, — писал Судзуки Тору. — Эта пустота внешне отражается в виде вещей». В мире эхо – бытия перекликается абсолютно свободная пустота, которая только и делает возможным подлинное бытие как ничто. Мир–эхо — это мир гармонии свободной любви, товарищество «я» и «ты», которые, опросредованные вещами, пребывают в абсолютной пустоте ничто. «Эхо трансцендентной пустоты, подобно кругам на воде, распространяется от материи к жизни, от жизни к духу и к обществу». В отличие от Нисида, пустота у Судзуки субстанциальна. Она представляет собой абсолютное нематериальное начало, окрашенное в традиционно восточные мистические тона.

Эстетический экзистенциализм Имамити Томомобу рассматривает акт смерти как результат деятельности ничто. Именно так Имамити понимает определение Хайдеггером человека как бытия, стремящегося к смерти. Согласно Имамити, ничто выступает в качестве силы, утверждающей и определяющей жизнь человека и одновременно как сила, вызывающая его смерть. По мнению Имамити, уверенность человека в собственной смерти основана не на логике разума, согласно которой «все умирают и я умру». Источником такой уверенности является воздействие на человека самого ничто. В человеке для ничто нет ничего скрытого. «Ничто, — говорит Имамити, — хотим мы этого или нет, своим присутствием вокруг нас и в нас намекает нам о смерти заранее».

Пустота и ничто встречаются друг с другом на Востоке и на Западе. В то время, как мыслители киотской школы рассматривали ничто, просветлённый учитель адвайты из Великобритании Дуглас Хардинг обратился к пустоте. Хардинг упорно искал ответ на вопрос «кто или что я такое?». Его книга «Об отсутствии головы» рассказывает о том как в возрасте 35 лет он обрёл ясное видение своей пустотной природы. Последующие двадцать лет Хардинг упорно, хотя малопонятно писал об отсутствии собственной головы и, следовательно, об отсутствии себя, как такового. Многие до сих пор считают, что он либо говорит загадками, либо слегка не в своём уме. Мало кто верит, что он действительно так думал:

«Во–первых, я знаю: пустота целиком и полностью осознаёт свою пустоту. Она наслаждается собой как безупречной ясностью. Во–вотрых, именно потому что она является ничем, она является всем. При отсутствии в этой пустоте меня самого я наполнен всем остальным. Будучи третьим лицом, я — это мир, будучи первым лицом — я заключаю его в себе. Увидеть это, значит быть тем, кто я есть. И этого достаточно. Безголовость — смысл моей жизни и радикальный ответ на все мои проблемы».

Обнаружение великой пустоты внутри себя являлось целью большинства мистиков. Иисус тоже считал, что мы должны искать царства внутри себя - но не среди крови, мозга и костей, добавил Хардинг. Согласно утверждению последнего, однажды увидев своё отсутствие, его можно видеть снова и снова, в любой момент, по собственной воле. Результат — освобождение от неподлинного «существования». Пустота не наполнена миром, поскольку она и есть единственно возможный мир.

В последнее время к философии пустоты обратился и скандально — известный российский писатель Виктор Олегович Пелевин («Диалектика переходного периода из Ниоткуда в Никуда» ; «Чапаев и Пустота» и т. д.):

«- Не спится? — спросил Чапаев. — Да, — сказал я. — Не по себе. — Чего, пустоту раньше не видел? — Я понял, что словом «пустота он называет именно это «нигде», которое я впервые в жизни осознал несколько минут назад. — Нет, — ответил я. — Никогда. — А что ж ты тогда, Петька, видел? — задушевно спросил Чапаев». («Чапаев и Пустота»)

В пародийных сюжетах Виктора Олеговича персонажи нужны, как правило, лишь для того, чтобы озвучить по ролям его пустотные категории. Поскольку субъект и объект сводятся им к пустоте, их значения можно легко поменять местами. Скажем, Бог мыслит человека, или человек Бога? Это не имеет никакого значения, потому что в итоге мы получаем абсолютный ноль. Великолепен сюжетный ход романа «Чапаев и пустота», когда Василий Иванович уничтожает с помощью глиняного пулемёта иллюзию мира. Алистер Кроули считал, что есть магическая формула вселенной, как «отражательной установки для расширения пустоты посредством уравновешенных противоположностей». Он утверждал, что знает сокровенное имя Бога — «утраченный тетраграмматон», при изречении которого вселенная рассыплется в труху. Опасаясь за судьбу вселенной, он никому не раскрыл своей тайны. Но глиняный пулемёт всё равно уже пущен в ход. Короче говоря, нет ничего, кроме ничего, а кто думает иначе, тот плохо подумал:

«Представьте себе непроветренную комнату, в которую набилось ужасно много народу. И все они сидят на разных уродливых табуретах, на расшатанных стульях, на каких–то узлах и вообще на чём попало. А те, кто попроворней, норовят сесть на два стула сразу или согнать кого–нибудь с места, чтобы занять его самому. Таков мир, в котором вы живёте. И одновременно у каждого человека есть свой трон, возвышающийся над всеми царствами мира — нет ничего, что было бы не во власти того, кто на него взойдёт. Этот трон принадлежит каждому человеку по праву, но взойти на него почти невозможно, потому что он находится нигде… Так почему бы вам не оказаться в нигде при жизни? Клянусь вам, это самое лучшее, что в ней можно сделать: это то же самое, что взять и выписаться из дома умалишённых».

(«Чапаев и Пустота»)

Осознав, что существует лишь спасительное «нигде», мы, как несуществующие, становимся абсолютно свободны. Мы сами себя выписываем и отпускаем: «Вы знаете историю про барона Мюнхгаузена, который поднял себя за волосы из болота? Реальность этого мира имеет под собой похожие основания. Только нужно представить себе, что Мюнхгаузен висит в полной пустоте, изо всех сил сжимая себя за яйца, и кричит от невыносимой боли. С одной стороны, его вроде бы жалко. С другой стороны, пикантность его положения заключатеся в том, что стоит ему отпустить себя, и он сразу же исчезнет, ибо по своей природе он есть всего лишь сосуд боли с седой косичкой. И если исчезнет боль, исчезнет и он сам». (Виктор Пелевин «Священная книга оборотня»)

Лишь в пустоте возможно увидеть сущее. В то время как чувственность имманентна предметности, дух полностью принадлежит ничто. Мы можем видеть у духа возможность бессмертия через посредство смерти. Знание — я есть пустота — означает постижение истины. Единственный путь в вечность для временной формы, которую приняла пустота — перестать счиать, что она - форма и понять, что она и есть пустота. Если я есть пустота и ты есть пустота, то я — это ты, и оба мы принадлежим вечности.