Революционный демократ

Революционный демократ

Будучи по натуре своей мыслителем-борцом, Маркс при первой же возможности включился в общественную публицистическую деятельность.

Политический дебют Маркса

Первые публичные выступления Маркса были связаны с развернувшейся в то время в Германии борьбой вокруг жизненно важной для прогрессивных сил проблемы – проблемы свободы печати. Требование освобождения печати от цензуры или по крайней мере смягчения цензурных ограничений стало к концу 1841 г. повсеместным.

В этих условиях прусское правительство предприняло шаг, направленный на обман общественного мнения: 24 декабря 1841 г. была принята, а 14 января 1842 г. опубликована новая цензурная инструкция. В ней провозглашалась необходимость «уже теперь освободить печать от неуместных ограничений» и разрешалась оценка государственного управления в целом или в отдельных его разветвлениях, а также обсуждение «изданных или имеющих еще быть изданными законов» и т.п. Однако подобного рода критические выступления в печати разрешались лишь в том случае, если «изложение их пристойное, а тенденция – благонамеренная». Инструкция требовала, чтобы «ежедневная пресса была доверена лишь совершенно безупречным лицам», в отношении которых имеется гарантия «серьезности их стремлений и лояльности их образа мыслей» (цит. по 1, с. 20).

Таким образом, сохраняя за правительством полный контроль над прессой, цензурная инструкция создавала видимость, будто оно выступает за свободу печати.

Сознавая всю опасность этой иллюзии, Маркс обращается к критике цензурной инструкции. В январе – феврале 1842 г. он пишет для «Немецкого ежегодника» свою первую публицистическую статью – «Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции», разоблачая мнимый либерализм последней. Впервые переходя от общефилософских проблем к анализу конкретных политических явлений, Маркс вначале попытался просто приложить к ним общие принципы разума: эти принципы, взятые сами по себе, он использует как критерий оценки действий правительства.

Логика как инструмент анализа политики

Поскольку логичность является свойством разума, постольку и разумность государства Маркс оценивает с точки зрения логичности его действий. Он раскрывает логическую противоречивость действий прусского правительства и тем самым доказывает неразумность прусского государства. Логика выступает у Маркса как орудие борьбы с существующим государством.

Однако анализ конкретных действий правительства привел Маркса к необходимости привлечь в качестве аргумента и определенный исторический опыт. Он обращает внимание на то, что инструкция призывает цензоров к соблюдению указа о цензуре от 18 октября 1819 г. Следовательно, официально признается, что до сих пор этот указ не соблюдался, хотя и не был отменен. Кто же повинен в нарушении указа: цензура как таковая или цензоры? Даже если возложить всю вину на цензоров, рассуждает Маркс, то это компрометирует также и государство, назначающее цензоров, и опять-таки служит «доказательством того, что в самой сущности цензуры кроется какой-то коренной порок, которого не исправит никакой закон» (1, с. 4).

В чем же заключается этот порок? Маркс показывает, что исходным пунктом цензурной инструкции служит «совершенно превратное и абстрактное понимание самой истины», которая рассматривается вне зависимости от характера предмета. Согласно инструкции, исследование всегда должно быть «скромным и серьезным», однако предмет вовсе не всегда бывает таковым. Чтобы найти истину, следует говорить языком самого предмета, выражать своеобразие его сущности. «Если скромность составляет характерную особенность исследования, – пишет Маркс, – то это скорее признак боязни истины, чем боязни лжи. Скромность – это средство, сковывающее каждый мой шаг вперед. Она есть предписанный свыше исследованию страх перед выводами, она – предохранительное средство против истины» (1, с. 6).

С точки зрения государства, резюмирует Маркс, «истинно то, чт? приказывает правительство… Рассудок правительства – единственный государственный разум» (1, с. 8). В конце статьи Маркс делает вывод: сущность новой цензурной инструкции, как и цензуры вообще, заключена в «высокомерном фантастическом представлении полицейского государства о его чиновниках. Ум и добрая воля общества признаются неспособными даже на самые простые вещи, зато по отношению к чиновникам даже невозможное признается возможным. Этот коренной порок проходит через все наши учреждения» (1, с. 26).

Таким образом, коренной порок цензуры состоит в ее противоположности обществу, народу. Правительство же пытается объективные недостатки самого этого института поставить в вину отдельным лицам – цензорам, чтобы, не улучшая дела по существу, создать видимость улучшения.

Анализируя сущность новой цензурной инструкции, Маркс высказывает ряд догадок о классовой природе государства и его учреждений. Так, он пишет: «Закон, карающий за образ мыслей… это – закон одной партии против другой», или: «…у прессы отнята возможность всякого контроля над чиновниками и над такими учреждениями, которые существуют как некоторый класс индивидов» (1, с. 15, 18).

Разумеется, Маркс здесь еще далек от понимания того, что в антагонистическом обществе государство действительно является «партией» одного класса, противостоящей другим классам, а пресса не может осуществлять сколько-нибудь действенный контроль над государством и, напротив, сама эффективно контролируется им. Тем не менее указанные догадки свидетельствуют о развитии взглядов Маркса в сторону революционного демократизма. Особенно очевидно это там, где Маркс приходит к выводу, что уничтожить коренной порок цензуры можно, лишь уничтожив саму цензуру: «Действительным, радикальным излечением цензуры было бы ее уничтожение, ибо негодным является само это учреждение…» (1, с. 27).

Немецкий марксист Георг Менде так охарактеризовал значение статьи Маркса: «Хотя он и не читал в Боннском университете курса логики, но отнюдь не оставил ее, и теперь прусскому правительству пришлось прослушать публичную лекцию по логике. Он применил логику к практическим вопросам политики, сделал ее отточенным оружием в политической борьбе, начав тем самым проверку философской теории практикой общественной жизни» (89, с. 43 – 44).

Цензор «Немецкого ежегодника» не пропустил эту статью, и лишь спустя год она была опубликована в сборнике «Неизданное…» (см. 117). Маркс и в зрелом возрасте гордился ею. Когда Г. Беккер попросил Маркса в 1851 г. отобрать работы для первого собрания его Сочинений, то он пожелал открыть это издание именно статьей о цензурной инструкции.

Замысел цикла статей о ландтаге

Данная статья отчетливо выявила интерес Маркса к конкретным политическим вопросам. Но потребовалось еще два месяца, чтобы интерес этот стал доминирующим и чтобы через прежние философско-теоретические замыслы пробило дорогу решение вступить на путь профессионального революционера. Свидетельством такого решения является цикл выступлений Маркса в «Рейнской газете» по актуальным проблемам политической и социальной жизни Германии. Поводом для этих выступлений послужили дебаты Рейнского ландтага.

В конце 1840 – середине 1841 г. в Пруссии проходили сессии ландтагов (сословных собраний провинций). Они были созваны впервые после долгого перерыва и принесли вначале много надежд, а затем – еще больше разочарований. Особенно это относилось к Рейнскому ландтагу, заседавшему с 23 мая по 25 июля 1841 г. Воспользовавшись опубликованными протоколами заседаний и учитывая, что ландтаг одобрил ряд антинародных законопроектов, которые в ближайшее время могут стать законами, Маркс задумал дать критический анализ хода прений в Рейнском ландтаге. Цель этого анализа состояла как в том, чтобы разоблачить антинародный характер этого политического учреждения, так и в том, чтобы вновь выдвинуть перед читателями газеты важнейшие из обсуждавшихся ландтагом проблем, но уже с иных, не ландтаговских, а революционно-демократических, позиций, и тем самым помешать превращению законопроектов в законы.

Не разрозненные выступления по отдельным проблемам, а целая серия последовательных ударов в большой ежедневной газете – вот каков был замысел Маркса. Под общим заголовком «Дебаты шестого рейнского ландтага» он предполагал опубликовать пять статей по следующим жизненно важным проблемам: 1) о свободе печати, 2) о церковной смуте (в связи с вопросом о вероисповедании детей при смешанных браках), 3) о краже леса, 4) о браконьерстве, 5) о дроблении земельных участков.

В первых двух статьях должны были быть описаны два великих лицедейства, разыгранных на подмостках ландтага: та смута, в которую он впал в вопросе о свободе печати, и та несвобода, в которую он впал в вопросе о смуте. Затем действие переносится в сферу материальных интересов людей: начав с относительно мелких вопросов (кража леса, браконьерство), в которых, однако, многообразно отразилась социальная природа ландтага, в завершение серии Маркс намеревался перейти к такому жизненно значительному вопросу, как дробление землевладения.

Кто пользуется свободой?

Первая из статей – «Дебаты о свободе печати и об опубликовании протоколов сословного собрания» – была написана Марксом в апреле и напечатана в приложениях к «Рейнской газете» в мае 1842 г. По сравнению со статьей о цензурной инструкции, Маркс подходит здесь к проблеме свободы печати уже не с общетеоретической, а с конкретно-политической точки зрения. «Свобода настолько присуща человеку, что даже ее противники осуществляют ее, борясь против ее осуществления; они хотят присвоить себе как драгоценнейшее украшение то, что они отвергли как украшение человеческой природы.

Ни один человек не борется против свободы, – борется человек, самое большее, против свободы других. Во все времена существовали, таким образом, все виды свободы, но только в одних случаях – как особая привилегия, в других – как всеобщее право» (1, с. 55).

Здесь Маркс, не оставляя исходной идеалистической точки зрения на свободу как на сущность человеческого существования, подходит к вопросу диалектически и фиксирует действительное отношение людей к свободе: она существует всегда, но весь вопрос в том, что это за свобода, для кого и против кого она. Исходя из такого понимания свободы вообще, Маркс дает свое толкование вопроса о свободе печати: «Только теперь вопрос этот получил правильную постановку. Вопрос не в том, должна ли существовать свобода печати, – она всегда существует. Вопрос в том, составляет ли свобода печати привилегию отдельных лиц или же она есть привилегия человеческого духа» (1, с. 55). Так диалектическая постановка вопроса сливается у Маркса с социально-классовым подходом.

Маркс и крестьянин о свободе печати

Отметив сословный, по существу классовый, характер действий ландтага («Здесь полемизируют не отдельные лица, а сословия…»), Маркс пока воспринимает этот факт не как закономерный, а как противоразумный (ибо разумное имеет всеобщий, а не частный характер) и потому подлежащий уничтожению. С этой точки зрения ему представляются несостоятельными выступления как противников, так и большинства защитников свободы печати: «В лице одних – сословная ограниченность борется против печати, в лице других – та же ограниченность защищает ее… Но совершенно расходятся с общим духом ландтага речи референта и нескольких членов из крестьянского сословия» (1, с. 81). Представитель крестьянского сословия, в интересах которого была отмена цензуры, отстаивал необходимость свободы печати, т.е. свой классовый интерес, противоречащий интересам дворянства и некоторых других слоев населения, как общий интерес, апеллируя не к интересам своего сословия, а к «законам человеческого духа»: «Человеческий дух должен свободно развиваться сообразно присущим ему законам…» (1, с. 82). Маркс же, исходя из этих законов, приходит в решении конкретного политического вопроса к той же точке зрения, что и крестьянин.

Следовательно, независимо от того, сознавал ли уже тогда Маркс себя выразителем интересов крестьян и других слоев трудящихся, объективно его духовное развитие пришло к тому пункту, где его взгляды совпали с интересами трудящихся. Уже к маю 1842 г. Маркс непосредственно столкнулся с классом, выражением интересов которого были его взгляды, представлявшиеся ему лишь как продукт его собственной теоретической деятельности.

Необходимость народной революции

Позиции Маркса соприкасались с интересами трудящихся не только в вопросе о свободе печати. Если в статье о цензурной инструкции он выясняет вопрос об отношении правительственных учреждений к народу и приходит к выводу, что указанные учреждения антинародны, то в статье о дебатах Рейнского ландтага он решает и другую проблему: как представительное учреждение (ландтаг) относится к народу, т.е. к тем, кого оно представляет?

Рассматривая этот вопрос, Маркс столкнулся с явным расхождением теории и практики, должного и сущего. Как собрание депутатов провинции, ландтаг должен был представлять провинцию, выражать и защищать ее интересы. В действительности же провинции приходится бороться за свои интересы не столько через своих представителей, сколько против них. Причину этого Маркс видит в том, что ландтаг есть собрание представителей отдельных сословий, а не провинции как целого. Депутаты рассматривают себя как чиновников сугубо сословного учреждения, по отношению к которому провинция есть нечто «внешнее». Эти пороки ландтага усугубляются отсутствием гласности в его деятельности. В итоге права провинции превращаются в привилегии ландтага и тем самым – в права против провинции.

«Но так народ представлен и в правительстве», – замечает Маркс и делает отсюда вывод, что народу необходимы представительные учреждения другого типа. Специфический характер этого нового представительства должен заключаться «именно в том, что здесь не другие действуют за провинцию, а, напротив, действует она сама; не другие представительствуют вместо нее, а она сама себя представляет» (1, с. 47 – 48).

Каков путь к созданию учреждений нового типа? В поисках ответа на этот вопрос Маркс вновь обращается к историческому опыту. Отмечая, что политические учреждения Пруссии основаны на недоверии к народу, на наделении властей божественным откровением, он пишет: «Но английская история достаточно ясно показала, как идея божественного откровения свыше порождает противоположную идею о божественном откровении снизу: Карл I взошел на эшафот благодаря божественному откровению снизу» (1, с. 56). Иначе говоря, недоверие государства к народу порождает недоверие народа к государству, в результате чего народ революционным путем уничтожает это государство.

Трудно переоценить значение и следующего положения Маркса: «Революция народа целостна; т.е. революция совершается по-своему в каждой области…» (1, с. 42), как в духовной, так и в материальной сфере жизни народа. Иными словами, революция совершается в каждой сфере народной жизни, и в каждой сфере она совершается по-своему. Оба эти наблюдения глубоко верны, хотя и высказаны в идеалистическом контексте.

Все эти положения являются методологической основой Марксова понимания роли печати в революционных преобразованиях. «Бельгийская революция есть продукт бельгийского духа. Поэтому и печать, – самое свободное в наши дни проявление духа, – принимала участие в бельгийской революции» как целостном процессе (см. там же). Народный характер свободной печати требует от нее активного участия в революции, подготовленной развитием народного духа. «Высокомудрым практикам-бюрократам», этим «наследственным арендаторам политического разума», скептически относящимся к деятельности защитников свободы печати, Маркс в заключение своей статьи ответил то же, что ответили спартанцы Спертий и Булис персидскому сатрапу Гидарну:

«Гидарн, совет, который ты нам предлагаешь, ты не взвесил с обеих сторон. Ибо одно, что ты советуешь, ты испытал на себе самом; другое же осталось для тебя неиспытанным. Ты знаешь, чт? значит быть рабом; свободы же ты не вкусил еще ни разу и не знаешь, сладостна она или нет. Ибо если бы ты вкусил ее, то ты советовал бы нам сражаться за нее не только копьями, но и топорами» (1, с. 84). Яснее выразить революционный образ мыслей в легальной печати было тогда невозможно.

Все это говорит о том, что в «Дебатах о свободе печати…» Маркс выступил уже как сложившийся революционный демократ.

Данная статья оказалась первой фактически опубликованной работой Маркса. Это был во всех отношениях блестящий дебют. Г. Юнг, ответственный издатель «Рейнской газеты», первым поздравил автора. «Ваши статьи о свободе печати исключительно хороши» (см. 27, с. 373), – писал он Марксу 14 мая. Вскоре пришло письмо и от Руге, назвавшего статьи превосходными и вообще «самым лучшим из всего, что до сих пор написано» о свободе печати (см. 27, с. 375). Более того, 7 июня Руге специально писал в «Немецком ежегоднике»: «Никогда еще не было сказано ничего более глубокого и не может быть сказано ничего более основательного о свободе печати и в защиту ее… Мы можем поздравить себя с тем, что в ряды нашей публицистики вступает такая эрудиция, такая гениальность, такое умение овладеть вопросами, представляющимися столь запутанными ординарным людям» (125, с. 535 – 536).

Успех окрылил Маркса, но и наложил на него бремя дополнительных обязанностей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.