Свобода слова и печати и финансирование искусства государством

Свобода слова и печати и финансирование искусства государством

Что вы можете сказать о марше нацистов[8] в Скоки, штат Иллинойс? Меня интересует такой аспект: как соотносятся свобода слова и открытая демонстрация поддержки геноцида?

Это очень сложная проблема. Пока суды рассматривают уличный марш как одно из проявлений свободы слова, пока коммунистам, левым или кому-то еще позволяют устраивать марши, придется разрешать их и нацистам. В этом отношении я с большой неохотой поддерживаю позицию Американского союза защиты гражданских свобод (с неохотой, поскольку я редко с ними согласна): нацисты им не нравятся, но они признают необходимость защищать «право» нацистов устраивать марши. Если считать демонстрацию разновидностью высказывания, то они должны быть разрешены всем и каждому.

Что я оспариваю (и не только применительно к этому конкретному случаю), так это интерпретацию демонстраций и других акций в качестве так называемого символического высказывания. Перестав видеть разницу между действием и словом, мы постепенно теряем свободу и того и другого. События в Скоки - прекрасная иллюстрация этого принципа. Не бывает «символического высказывания». Ни у кого нет права маршировать по общественным местам или блокировать общественные магистрали. У нас есть право на собрания - да, на нашей собственной территории, а также на территории наших сторонников и друзей. Но никто не имеет права препятствовать уличному движению. Улицы предназначены только для прохода и проезда. Хиппи в 1960-х гг. следовало запретить валяться на проезжей части. (Они имели привычку укладываться поперек улицы, создавая ужасные пробки, чтобы высказать свое мнение, привлечь внимание и выразить протест.) Если им это разрешалось, то и нацистам следует разрешить. А по-хорошему нужно было бы такие акции запретить и тем и другим. Высказываться они вправе, все верно. Но не вправе по собственному произволу устраивать акции на общественной территории.

Хочу добавить, что проблема «открытой демонстрации поддержки геноцида» не имеет ничего общего с вопросом о свободе слова. Принцип свободы слова не связан с содержанием высказывания и защищает право выражать любые идеи, а не только хорошие. В противном случае кто будет определять, какие идеи хороши, а какие нет? Правительство? [FHF 78]

Как вы относитесь к законам о злословии и клевете?

Это неправомочные законы, поскольку свобода идей не запрещает нам говорить о ком-либо неправду. Согласно более ранней интерпретации этого закона оправданием на суде была истина. Если вы знали о ком-то нечто дискредитирующее, то имели право об этом рассказать. Но сегодня вы фактически можете сказать что-либо только в том случае, если нет оснований предполагать, что вами движет злой умысел. Существующие нормы нечетко определены и неприменимы к реальной жизни.

Законы такого рода служат охране интересов определенных людей. Они не имеют никакого отношения к идеям. Важен лишь факт, сказали вы правду о ком-то или солгали, причинив своими словами ему вред [FHF 73].

В законопроекте о защите авторских прав, только что одобренном Сенатом США, есть ряд положений о принудительном лицензировании, т.е. автора лишают права самому решать, кому предоставить лицензию. Можете вы как-то прокомментировать это?

На мой взгляд, это недопустимо. Что интересно, я намеревалась сегодня говорить о законе о защите авторских прав, но мне не хватило времени. Самое вредоносное в этом законопроекте - как раз то, о чем вы не упомянули. Это вопрос о том, кому человек будет принужден передать право на свое произведение (это относится к писателям и композиторам). Так называемым общественным телевизионным и радиостанциям? Этими станциями заправляют паразиты, жирующие за счет государства. Как правило, эти люди получают намного больше, чем зарабатывали бы на коммерческом телевидении. Им платит государство - иными словами, налогоплательщики. У них нет большой аудитории, лишь немногочисленные прихлебатели, но это не мешает им выставлять себя выразителями общественного мнения. Они предлагают ущемить - отменить - права писателей и композиторов, да вообще всех творческих людей. В нынешнем виде этот законопроект передает некоммерческим станциям право использовать ваше произведение, но общественный совет будет решать, сколько вам за это заплатят. Они не спрашивают, согласны ли вы, чтобы ваше произведение звучало на этой станции, - а я бы не согласилась. Что касается меня, то я лучше уничтожила бы все экземпляры своих книг, чем согласилась, - вот только я не в состоянии это сделать, их слишком много. Сенат одобрил законопроект, но палата общин его не пропустила, против него выступают и писатели, и издатели. Поэтому, если кого-либо из вас это волнует, пожалуйста, ради меня и ради других творцов - а такие еще есть - напишите своему конгрессмену, что не согласны именно с этим разделом. В остальном законопроект об охране авторских прав - очень ценная законодательная инициатива. Но этот раздел - нечто неописуемое. И не только по отношению к творческим людям. Вдумайтесь, какой он создает прецедент для отчуждения собственности [FHF 76].

Нынешнее общественное телевидение - жизнеспособный вариант финансирования искусства?

Нет. Оно порочно и несправедливо. Разве коммерческое телевидение, которое бесплатно дает людям нечто в обмен на то, что они просмотрят несколько рекламных роликов, и делает на этом миллионы, действует не в общественных интересах? Ведь оно зарабатывает то, что получает и что, очевидно, доставляет публике удовольствие. Но некоторые станции, собирающие менее 10% аудитории, называют себя общественным телевидением, поскольку никто не захочет платить за то, что они показывают. Сама эта идея коллективистская и гнилая [P010 76].

Есть ли у военных право подвергать цензуре сугубо военные произведения?

Могу предположить, что под «сугубо военными» вы подразумеваете «написанные и отредактированные военными для широкой публики». Я готова прислушаться к аргументам, но навскидку сказала бы, что армия имеет право подвергать цензуре любого, кто служит в ее рядах. Армия опирается на предпосылки, противоположные основам гражданского общества. Это легальный механизм применения силы. Строго говоря, это сила, используемая в целях самозащиты. В случае армии Соединенных Штатов это благородная сила. Тем не менее армия требует субординации и не может функционировать без безусловного подчинения приказам. Свобода печати грозит подорвать боевой дух солдат. (Я говорю о добровольной, а не о мобилизационной армии. Я против призыва как грубейшего нарушения прав человека.) У командиров есть право подвергать цензуре выражение идей теми, кто вступил в армию добровольно. Пока они состоят в ее рядах, они обязаны подчиняться приказам командиров. Они вправе ее покинуть, именно поэтому их командиры, пока они служат, имеют право отдавать им приказы и подвергать цензуре их публикации [FHF 73].

Применимо ли к художникам ваше утверждение, что ученому не возбраняется принять государственный грант на исследования?

Нет. Разница вот в чем: государственные гранты в сфере искусства - это ужас. Они осложняют жизнь художников, не имеющих связей среди политиков и не разделяющих текущие эстетические пристрастия. Тем не менее даже в те времена, когда искусство контролировало рузвельтовское Управление общественных работ, правительство не имело возможности заткнуть художникам рот, не оставив им иного выбора, кроме как просить у государства грант или голодать. Но в отношении ученых сложилась другая ситуация. Сегодня частные исследования в сфере промышленности - большая редкость. Деньги частных лиц, которыми можно было бы оплатить исследования, необходимые индустриальному обществу, отобраны в форме налогов. Частные компании не могут вести исследования подобного масштаба, и ученым ничего не остается, кроме как идти на поклон к государству. К тому же наука более обезличена, чем искусство, и хотя ученые, находящиеся на государственном финансировании, не вполне свободны, они могут хотя бы воображать себя свободными или бороться за это. Художественных же стандартов сегодня не существует, значит, художник всецело зависит от произвола самого худшего толка. Нет произвола более отвратительного и отталкивающего, чем следование вкусу некоторых чиновников. Что остается художнику в подобных обстоятельствах? Лишь стать подхалимом. А в силу природы искусства это наихудший сорт подхалимов [P010 76].

Сфера коммуникаций - пожалуй, самый яркий пример частного предпринимательства в нашей стране. Ее защищает Первая поправка[9]. Однако почти все признают, что наша сфера коммуникаций не обслуживает нас так, как нужно. С одной стороны, мне бы не хотелось, чтобы государство заняло более активную позицию; с другой - нынешняя ситуация далека от идеала. Что вы об этом думаете?

Я согласна с вашими наблюдениями, но не понимаю, как вообще можно думать о возможности вмешательства государства. Разве так можно сделать культуру более свободной или разнообразной? Если культурой и сферой коммуникаций управляют под угрозой пистолета, это конец свободы коммуникаций. Очевидно, что страной нельзя управлять, исходя из двойного стандарта: в материальном производстве контроль над людьми все усиливается, а в интеллектуальной сфере они видятся свободными. Но мы не бестелесные духи. Мы живем в материальном мире, и когда задействуем свой ум и делимся идеями, то используем материальные средства. Вот пример того, как контроль материального производства мешает свободе коммуникаций. Любая ведущая газета и любой журнал, утвердившиеся на рынке еще до введения нынешних высоких налогов, недостижимы для конкурентов. Новичок, конкурирующий с газетными и журнальными гигантами, имеет мало шансов, виной чему налоги (и это лишь одно из препятствий). Проблема не в крупном бизнесе, а в государственном контроле [CBS 62].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.