Из произведений Ницше

Из произведений Ницше

Афоризмы и изречения

Бог умер.

Жить опасно.

Каково лучшее лекарство? Победа.

Утренняя заря, 571

Нет вовсе моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов…

По ту сторону добра и зла, 108

Лучшее лекарство от любви — это все же освященное веками средство: любовь возвращается.

Утренняя заря, Книга 4, 415

Убеждения суть более опасные враги истины, чем ложь.

Человеческое, слишком человеческое, отдел 9, 483

Лица, которые воспринимают какую-либо вещь до последней ее глубины, редко остаются ей верными. Они ведь вынесли глубину на свет; и тогда в ней всегда обнаруживается много худого.

Человеческое, слишком человеческое, 489

И самый мужественный из нас лишь редко обладает мужеством на то, что он собственно знает.

Сумерки идолов, изречения и стрелы, 2

Здесь Ницше настолько бесстрашен, что даже показывает, что он не боится попасть в собственную ловушку:

Общественное мнение — частная праздность.

Философствование

Для того чтобы продемонстрировать высочайшее качество своих длительных размышлений, Ницше разбирает здесь наше представление об истине и его смысл (используя при этом безупречно «истинный» аргумент). Он приходит к ряду глубочайших открытий, которые особенно своевременны с учетом того, что мы уже сделали или собираемся сделать для самих себя или для мира во имя науки. Зна чение этих аргументов так же актуально сейчас, как и тогда.

Эта безусловная воля к истине: что она такое?..

Что знаете вы загодя о характере бытия, чтобы быть в состоянии решать, где больше выгоды: в безусловно ли недоверчивом или в безусловно доверчивом? А в случае, если необходимо и то и другое, — большое доверие и большое недоверие, — откуда могла бы наука почерпнуть свою безусловную веру, свое убеждение, на котором она покоится, что истина важнее всякой другой вещи, даже всякого другого убеждения? Этого-то убеждения и не могло возникнуть там, где истина и неистина постоянно обнаруживают свою полезность, как это и имеет место в данном случае. Стало быть, вера в науку, предстающая нынче неоспоримой, не могла произойти из такой калькуляции вы год — скорее, вопреки ей, поскольку вере этой постоянно сопутствовали бесполезность и опасность «воли к истине», «истине любой ценой». …Следовательно, «воля к истине» означает: не «я не хочу давать себя обманывать», а — безальтернативно — «я не хочу обманывать даже самого себя»: и вот мы оказываемся тем самым на почве морали. Ибо пусть только спросят себя со всей основательностью: «Почему ты не хочешь обманывать?», в особенности если видимость такова — а видимость такова! — что жизнь основана на видимости, я разумею — на заблуждении, обмане, притворстве, ослеплении, самоослеплении, и что, с другой стороны, фактически большой канон жизни всегда по большому счету обнаруживался на стороне хитроумцев (плутов). Такое намерение, пожалуй, могло бы быть, мягко говоря, неким донкихотством, маленьким мечтательным сумасбродством; но оно могло бы быть и чем-то более скверным, именно враждебным жизни, разрушительным принципом.

«Воля к власти» — это могло бы быть скрытой волей к смерти. — Таким образом, вопрос, зачем наука, сводится к моральной пробле ме: к чему вообще мораль, если жизнь, природа, история «неморальны»?.. Теперь уже поймут, на что я намекаю: именно, что вера в науку покоится все еще на метафизической вере, — что даже мы, познающие нынче, мы, безбожники и антиметафизики, берем наш огонь все еще из того пожара, который разожгла тысячелетняя вера, та христианская вера, которая была также верою Платона, — вера в то, что Бог есть истина, что истина божественна…

Веселая наука, книга 5, 344

Близкий аргумент, но явно противоречащий предыдущему, объясняющий причину гибели христианства:

«Гибель христианства — от его морали (она неотделима), мораль, которая в конце концов обращается против своего же Бога. Чувство правдивости, столь высоко развитое христианством, начинает испытывать отвращение к фальши и лживости всех христианских толкований мира и истории. Резкий поворот назад от «Бог есть истина» к «Все ложно».

Воля к власти, Книга 1, Введение

А вот одно из наиболее трезвых предписаний сверхчеловечеству и во многом одно из наиболее разоблачительных: Что делает героическим? Одновременно идти навстречу своему величайшему страданию и сво ей величайшей надежде.

Во что ты веришь? В то, что все вещи должны быть наново взвешены.

Что говорит твоя совесть? «Ты должен стать тем, кто ты есть».

В чем твои величайшие опасности? В сострадании.

Что ты любишь в других? Мои надежды.

Кого называешь ты плохим? Того, кто вечно хочет стыдить.

Что для тебя человечнее всего? Уберечь когонибудь от стыда.

Какова печать достигнутой свободы? Не стыдиться больше самого себя.

Веселая наука, 268-275

Думать опасно

Из всего написанного люблю я только то, что пишется своей кровью. Пиши кровью — и ты узнаешь, что кровь есть дух…

Я хочу, чтобы вокруг меня были кобольды, ибо мужественен я. Мужество гонит призраки, само создает себе кобольдов — мужество хочет смеяться.

Я не чувствую больше вместе с вами: эта туча, что я вижу под собой, эта чернота и тяжесть, над которыми я смеюсь, — такова ваша грозовая туча.

Вы смотрите вверх, когда вы стремитесь подняться.

А я смотрю вниз, ибо я поднялся.

Кто из вас может одновременно смеяться и быть высоко?

Кто поднимается на высочайшие горы, тот смеется над всякой трагедией сцены и жизни.

Беззаботными, насмешливыми, сильными — такими хочет нас мудрость: она — женщина и любит всегда только воина.

Так говорил Заратустра, часть 1, О чтении и письме

«Человек зол», — так говорили мне в утешение все мудрецы. Ах, если бы это и сегодня было еще правдой! Ибо зло есть лучшая сила человека.

«Человек должен становиться все лучше и злее», — так учу я. Самое злое нужно для блага сверхчеловека.

Могло быть благом для проповедника ма леньких людей, что страдал и нес он грехи людей. Но я радуюсь великому греху как великому уте шению своему.

Так говорил Заратустра, часть 4, О высшем человеке, 5

Сверхчеловек Заратустра поет гимн отшельничеству и перспективе возможности вернуться к нему в любой момент («круг возвращения» отсылает к ницшеанской концепции вечного возвращения, которая предполагает, что мы вечно, вновь и вновь проживаем наши жизни). Излишне говорить, что столь забавно саморазоблачительный отрывок был написан после ознакомления с теорией Фрейда.

Если некогда одним глотком опорожнял я пенящийся кубок с пряной смесью, где хорошо смешаны все вещи, — Если некогда рука моя подливала самое дальнее к самому близкому и огонь к духу, радость к страданию и самое худшее к самому лучшему, — Если и сам я крупица той искупительной соли, которая заставляет все вещи хорошо смешиваться в кубковой смеси, — О как не стремиться мне страстно к Вечности и к брачному кольцу колец — к кольцу возвращения?

Никогда еще не встречал я женщины, от которой хотел бы иметь я детей, кроме той женщины, что люблю я: ибо я люблю тебя, о Вечность!

Ибо я люблю тебя, о Вечность!

Так говорил Заратустра, часть 3,

Семь печатей, 4

Спускаясь с этих заоблачных высот (и со столь высокого языка), Ницше демонстрирует, что он допускает и более краткие и проницательные аргументы:

«Вещь в себе» — бессмысленное понятие.

Если лишить вещь всех отношений (связей), «свойств» (качеств), всех «энергий», от нее ничего не останется. Вещность была придумана нами для того, чтобы приспособиться к требованиям логики. Иначе говоря, это было сделано с целью определения ее границ и связей. (Для того чтобы связать в одно целое множество связей, свойств и энергий.)

Воля к власти, 558

«Истина»: согласно моему образу мыслей, это не обязательно означает противоположность заблуждению, но в более фундаментальных смыслах- положение разных заблуждений по отношению друг к другу. Возможно, одна из них более закоренелая и проникновенная, чем другая, или даже неискоренимая, поскольку истинная человеческая сущность изначально предполагает их. Иные заблуждения, в отличие от жизненных обстоятельств, ни к чему нас не обязывают в прямом смысле этого слова, напротив, в сравнении с этими «деспотами» их вообще можно оставить без внимания и опровергнуть.

Можно предположить, что они неопровержимы, но с какой стати они являются незыблемой истиной для нашего разума? Это высказывание без труда могут опровергнуть логики, определяющие границы в качестве границ вещей. Но я давно объявил войну оптимизму этих логиков.

Воля к власти, 535

Удивительно, что в свете своих нападок на христианство Ницше также утверждает следующее:

Необходимость существования христианского идеала — наиболее желанная вещь даже для тех идеалов, которые находятся в стороне или даже выше ее: ведь им нужны противники, сильные противники, если они сами хотят стать сильными.

Воля к власти, 361

В качестве последнего предупреждения:

Остерегайтесь чреватых сифилисом нравов.

Саул Белов, Герцог