ИЗ СОЧИНЕНИЙ АРИСТОТЕЛЯ

ИЗ СОЧИНЕНИЙ АРИСТОТЕЛЯ

Цитаты (за исключением последних двух) приведены по изданию:

Аристотель. Сочинения в 4 т. — М., «Мысль», 1976–1984.

"Мы ведем войну, чтобы жить в мире".

Никомахова этика, кн. 10, 1177b 5–6

"Всякое искусство и всякое учение, а равным образом поступок и сознательный выбор, как принято считать, стремятся к определенному благу. Поэтому удачно определяли благо как то, к чему все стремится. В целях, однако, обнаруживается некоторое различие, потому что одни цели — это деятельности, другие — определенные отдельные от них результаты. В случаях, когда определенные цели существуют отдельно от действий, результатам естественно быть лучше соответствующих деятельностей. Так как действий, искусств и наук много, много возникает и целей. У врачевания — это здоровье, у военачалия — победа, у хозяйствования — богатство".

Никомахова этика, кн. 1, 1094а 1

"Человеческое благо представляет собой деятельность души сообразно добродетели, а если добродетелей несколько — то сообразно наилучшей и наиболее полной и совершенной. Добавим к этому: за полную человеческую жизнь. Ведь одна ласточка не делает весны, и один теплый день тоже; точно так же ни за один день, ни за краткое время не делаются блаженными и счастливыми".

Никомахова этика, кн. 1, 1098а 16–19

"Трагедия есть подражание действию важному и законченному, имеющему определенный объем, (…) и совершающееся посредством сострадания и страха очищение подобных страстей".

Поэтика, 1449b 24–28

"Тот, кто изучает предметы в рассмотрении их первичного образования, будьте государство или нечто иное, достигнет наиболее ясного представления о них".

Политика, 1252а 24–25

"Из всего сказанного явствует, что государство принадлежит к тому, что существует по природе… Только человек способен к восприятию таких понятий, как добро и зло, справедливость и несправедливость и т. п. А совокупность всего этого и создает основу семьи и государства".

Политика, 1253а 2-18

"Первичным по природе является государство по сравнению с семьей и каждым из нас; ведь необходимо, чтобы целое предшествовало части. Уничтожь живое существо в его целом, и у него не будет ни рук, ни ног, сохранится только наименование их, как если бы они были из камня. Всякий предмет определяется совершаемым им действием и возможностью совершить это действие; раз эти свойства у предмета утрачены, нельзя уже говорить о нем как таковом: останется только его обозначение. Итак, очевидно, государство существует по природе и по природе предшествует каждому человеку; поскольку последний, оказавшись в изолированном состоянии, не является существом самодовлеющим, то его отношение к государству такое же, как отношение любой части к своему целому. А тот, кто не способен вступить в общение или, считая себя существом самодовлеющим, не чувствует потребности ни в чем, уже не составляет элемента государства, становясь либо животным, либо божеством.

Во всех людей природа вселила стремление к государственному общению, и первый, кто это общение организовал, оказал человечеству величайшее благо. Человек, нашедший свое завершение, — совершеннейшее из всех живых существ, и, наоборот, человек, живущий вне закона и права, — наихудший из всех, ибо несправедливость, владеющая оружием, тяжелее всего; природа же дала человеку в руки оружие — умственную и нравственную силу, а ими вполне можно пользоваться в обратную сторону. Поэтому человек, лишенный добродетели, оказывается существом самым нечестивым и диким. Понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулирующей нормой политического общения".

Политика, 1253а 25–40

"Сторонники демократии утверждают, что справедливо то, что будет решено большинством, а сторонники олигархии считают справедливым решение, которое будет вынесено теми, кто владеет большой собственностью… Но и в том, и в другом случае мы имеем дело с неравенством и несправедливостью: если признавать решения меньшинства, то получится тирания (ведь коль скоро один человек будет обладать большей собственностью, чем остальные состоятельные люди, то, согласно олигархической справедливости, этот один только и должен властвовать); если же признавать решение численного большинства, то справедливость также будет нарушена при конфискации имущества богатых, находящихся в меньшинстве, как и сказано ранее. Итак, чтобы достигнуть такого равенства, которое нашло бы признание с точки зрения тех и других, следует искать его в тех определениях, какие дают те и другие понятию справедливого".

Политика, 1318а 19–28

"Математические предметы суть сущности не в большей мере, чем тела, они первее чувственно воспринимаемых вещей не по бытию, а только по определению, и они не могут каким-либо образом существовать отдельно. А так как они не могут существовать и в чувственно воспринимаемом, то ясно, что либо они вообще не существуют, либо существуют каким-то особым образом и потому не в безотносительном смысле: ведь о бытии мы говорим в различных значениях".

Метафизика, 1077b 12–17

"Из естественных тел одни наделены жизнью, другие — нет. Жизнью мы называем всякое питание, рост и упадок тела. Таким образом, всякое естественное тело, причастное жизни, есть сущность, притом сущность составная. Но хотя оно есть такое тело, то есть тело, наделенное жизнью, оно не может быть душой. Ведь тело не есть нечто принадлежащее субстрату, а скорее само есть субстрат и материя. Таким образом, душа необходимо есть сущность в смысле формы естественного тела, обладающего в возможности жизнью. Сущность же как форма есть энтелехия (этот термин дословно переводится с греческого как во-целевание, то есть возможность реализации вещью своей цели. — Прим. пер.), стало быть, душа есть энтелехия такого тела. Энтелехия же имеет двоякий смысл: или такой, как знание, или такой, как деятельность созерцания; совершенно очевидно, что душа есть энтелехия в таком смысле, как знание. Ведь в силу наличия души имеются и сон, и бодрствование, причем бодрствование сходно с деятельностью созерцания, сон же — с обладанием, но без действования. У одного и того же человека знание по своему происхождению предшествует деятельности созерцания".

О душе, 412а 17–26

"Что причины существуют и что их четыре — это очевидно, ибо такое же число включает вопрос «почему». А именно последнее «почему» приводит или к определению "что именно есть"[!то есть "что это такое по сути". — Прим. пер.!] в вещах неподвижных (например, в математике в последнем итоге дело сводится к определению или прямой, или соизмеримого, или чего-нибудь иного), или к тому, что первое вызвало движение [!движение в смысле изменения. — Прим. пер.!] (например, "почему воевали?", "потому что ограбили"), или к "чего ради" ("чтобы властвовать"), или к материи, в вещах возникающих.

Итак, что причины таковы и что их столько — это ясно, и так как их четыре, физику [!любому, кто хочет познать природу. — Прим. пер.!] надлежит знать обо всех, сводя вопрос «почему» к каждой из них — к материи, форме, движущему и "ради чего".

Физика, 198а 14–24

"Если движение вечно, будет вечен и первый двигатель… и скорее следует признавать одного, который, будучи первым среди неподвижных и существуя вечно, будет началом движения для всего прочего".

Физика, 259а 7-14

Аристотель писал и мыслил настолько оригинально о стольких вещах, что просто не мог не ошибиться в некоторых из них.

"Люди, чьи ноздри слишком толсты, ленивы, как скоты. Те, у кого толст кончик носа, подобны хрякам. С другой стороны, людей с остроконечными носами очень легко привести в ярость, совсем как псов. Однако люди с ровным и круглым кончиком носа великодушны, они похожи на львов. Люди с тонкими крыльями носа подобны птицам; но если их нос с горбинкой и слишком сильно выдается вперед, то о них можно сказать, что они стыдливы, как вороны",

Физиогномика, VI 28–36

Аристотель много трудился над упрочением научного исследования и категоризации. Его достижения удивительны, особенно если учесть, что большая часть когда-либо описанных фактов и материалов в этой области впервые была открыта именно им.

"Говорят, что в Аравии есть разновидность гиены, которая вводит свою жертву в оцепенение одним только своим присутствием. Если эта гиена войдет в тень человека, он не только встанет, как вкопанный, но и совершенно онемеет… На Эвбее есть две реки. Скот, который пьет из первой, что зовется Церба, становится белым, а тот, что пьет из второй, чье название — Нелея, становится черным… Река Рейн течет не в ту сторону, что и все реки, а на север, где живут германцы. Летом ее воды судоходны, но зимой они покрываются льдом, и люди могут ходить по ней, как по суше".

О природе удивительных вещей, 145, 168

На протяжении веков многие из текстов Аристотеля считались священными. Его истины были "вечными истинами", и в них нельзя было усомниться. Но с наступлением эры современной философии этот миф был развенчан. Не возникало сомнений в том, что главный его вклад в философию — логика — останется неизменным навсегда. А потом пришел Ницше, и даже это было поставлено под вопрос…

Мы не можем одновременно утверждать и отрицать одну и ту же вещь. Это субъективный эмпирический закон, имеющий отношение не к логической необходимости, а только к нашей неспособности сделать это.

С точки зрения Аристотеля, закон противоречия является наиболее фундаментальным из всех логических законов. Это основной принцип, с которым не сравнится ни одно видимое доказательство. От него зависит любая аксиома. Все же, даже если это действительно тот случай, мы, наверное, должны проверять более тщательно, какие пресуппозиции имеют здесь место. Либо он утверждает что-либо об актуальности, о бытии, как если бы нам это было известно из другого источника; что означает, что ему (бытию) невозможно приписывать противоположные качества. Либо он (закон) говорит, что нет необходимости в том, чтобы приписывать бытию противоречивые свойства. Понимаемая таким образом логика не имеет претензий на то, чтобы быть императивом к обладанию истиной, чего от нее и ждали прежде, но может быть императивом для организации мира, который мы рассматриваем как истинный.

Таким образом, вопрос о том, соответствуют ли аксиомы логики реальности, остается открытым. Или же они просто являются для нас средством и методом для того, чтобы можно было создать идею «реальности», которая устроила бы нас? Как уже было отмечено ранее, для того чтобы ответить утвердительно на первый из поставленных нами вопросов, нам было бы нужно обладать знанием бытия. И это, конечно, не тот случай. Пропозиция (та, из которой и возникает закон противоречия) не влечет за собой, таким образом, критерия истинности. Это просто императив, говорящий нам о том, что нам нужно принять за правду.

Ф. Ницше "Воля к власти", 516

Таким образом, логика становится моралью нашего способа восприятия мира — этикой нашей эпистемологии. Она служит нам для того, чтобы определить "что такое плохо" не с помощью чувственного опыта, но с помощью морали. Наше представление об истине — логическое, научное, религиозное, даже социальное и т. д. — попадает, таким образом, под ту же категорию. Это системы, в которых мы живем, они приносят нам пользу и дают большое преимущество. Они основаны не на происходящих фактах, но на том, что приносит нам пользу и вписывается в наше представление о мире.