V. Вера

V. Вера

Вышеизложенное нуждается, однако, в дополнении. Об истинах и познаниях говорят в двояком смысле. До сих пор мы говорили о них в одном смысле, мы говорили о мысленных образованиях, которым свойственно совпадать с действительностью, находящейся вне мира мыслей представляющего, совпадать с ней объективно, независимо от того, мыслится ли это соотношение или нет. В другом смысле истины и познания суть мысленные образования, которые субъективно представляются совпадающими с действительностью, – мысли, соединенные с верой в их действительность, с убеждением в наличности чего-то им соответствующего в объективном. По общераспространенному мнению, конечно, оба понимания тождественны, и сущность познаний именно в том и состоит, что они объективно правильны и в то же время субъективно необходимы. В очень многих случаях действительно имеется это тожество, но это еще не значит, что не бывает противоположных случаев. Существуют, выражаясь кратко, объективные истины, в которые решительно никто не верит; это бывает при всяком непризнавании учения, которое впоследствии все-таки оказывается правильным. Точно так же бывают, наоборот, субъективные истины, в которые люди верят с такой силой, что готовы отстаивать их ценой собственной жизни, но которым все-таки нельзя найти соответствия в объективной действительности. Оба свойства наших представлений – объективная правильность и субъективная очевидность – значит, не совпадают, а перекрещиваются; их должно поэтому тщательно различать.

Каким образом душа необходимо приходит к одному – к объективно правильному мышлению, это мы уже видели. Спрашивается теперь, как она приходит к другому мышлению – мышлению, связанному с верой, и как оно проявляется?

Вера, сказали мы только что, состоит в представлении действительности чего-либо или его принадлежности к действительному. Ее противоположность есть неверие или безверие, представление недействительности чего-либо. Действительность и недействительность связаны между собою самым тесным образом, как правая и левая сторона, верх и низ. Действительность ничего не означает, не будучи противопоставлена недействительности. Но как может недействительность быть первоначальным представлением? Совсем маленький ребенок ничего не знает ни о том, ни о другом. У него имеются просто ощущения, имеются просто восприятия, без всяких посторонних мыслей о таком различии между ними. Но очень скоро опыт заставляет его открыть это различие. Ребенок голоден. Он кричит; воспроизводя свой прежний опыт, он думает вместе с тем о еде, которая устраняет голод, и о матери, которая приносит эту еду. И вот на самом деле открывается-таки дверь, и с пищей в руках действительно входит в комнату мать, очень похожая на ту мать, которую он только что представлял себе, и в то же время столь от нее отличающаяся своей чувственной живостью и неотступностью, осязаемостью и определенностью своего облика и своих слов. В другой раз ребенок фантазирует. Случайная игра его ассоциаций создает ему причудливые образы: принцев с золотыми коронами на голове и роскошными подарками в руках. Но, сколько бы он ни озирался вокруг, он всюду наталкивается не на соответствующие, а на противоположные чувственные переживания. Понятно, что все эти переживания со всем их сопровождавшим оставляют следы в жизни представлений ребенка. Если ему впоследствии опять доводится криками звать к себе мать, то он представляет себе не только мать, но и все, что случилось в первый раз: смену бледного и призрачного представления чувственным восприятием матери и отношение между ними; точно так же в случае повторения фантазии он представляет себе различие между тем, что после представилось его взорам, и тем, о чем он раньше мечтал, и несовместимость того и другого. Сотни таких опытов, которые имеют громадную важность для интересов ребенка, должны постепенно привести к двойному результату. Во-первых, они оставляют все более глубокий след в мире мыслей ребенка. Он замечает следующее: для таких-то и таких-то представлений имеются совершенно похожие или подходящие переживания, но только не бледные и бестелесные, а весьма жизненные, неотступные и чрезвычайно постоянные; а для таких-то и таких-то других представлений никогда не имеется ничего подобного, напротив, то, что доступно чувственному зрению, противоречит им, и существуют они только как мимолетные схемы. Такого рода опыт накопляется далее у ребенка не только относительно видимых, но и относительно слышимых, осязаемых и т. д. вещей, вследствие чего происходит абстракция. Характерное различие обеих групп, рассуждает ребенок, состоит в том, что образования, входящие в состав одной группы, могут быть тем или иным образом чувственно восприняты, что им в том или ином виде присуща та ясность и определенность, какая имеется у всего чувственно видимого, осязаемого, обоняемого и т. д., в то время как образования второй группы не встречаются среди чувственно воспринимаемого. Но тем самым ребенок относит одни свои представления к действительным, другие – к недействительным. Ведь таков и есть первоначальный смысл слов «действительный» и «недействительный»: принадлежащий к миру чувственно воспринимаемых вещей как однородный с ним в главных отличительных особенностях и к этому миру не относящийся и находящийся только в мире мыслей.

Но как только представления действительности или недействительности появились у человека, они тотчас же находят самое широкое применение. За важными случаями и менее важные оказываются поводом к их возникновению; в конце концов они чисто по аналогии мыслятся и там, где вовсе нет таких поводов. Но при этом имеется различие огромной важности для всей душевной жизни. Из восприятия возникают в конце концов все представления. Соединения их, правда, уже только отчасти соответствуют воспринимаемому, отчасти они ему противоречат; но даже в комбинациях последнего рода элементы заимствованы из восприятия и могут быть найдены в чувственном восприятии. А если так, то поводы к мышлению действительности, очевидно, несравненно многочисленнее поводов к мышлению недействительности. Вследствие этого привычка мышления действительности неминуемо должна развиться значительно сильнее противоположной привычки, и поэтому на нейтральные случаи переносятся по аналогии почти исключительно представления действительности. Другими словами, это значит: ребенок, который первоначально не знал ни веры, ни неверия и потом познал и то и другое, бывает вначале невероятно легковерен.

Маленькие дети верят, как известно, почти всему. Ограниченность их опыта дает им только в очень немногих случаях возможность проверить, совпадают ли возникшие у них представления или расходятся с воспринимаемым. Но, не предпринимая такой проверки, они не остаются безучастными, нейтральными, а в громадном большинстве случаев обнаруживают тенденцию принимать все за действительное. В этом укрепляет их и язык, который одним и тем же словом «быть» вообще обозначает принадлежность к действительному миру и одно нахождение в мире мыслей; но ведь эта особенность языка сама вытекает из указанной примитивной легковерности. Однако опыт ребенка беспрерывно расширяется, и это расширение оказывает на совокупность его первоначальных верований двойное влияние, не прекращающееся часто в продолжение всей человеческой жизни.

Расширение опыта прежде всего влияет на веру исправляющим и вытесняющим образом. То, что противоречит разрастающемуся опыту, выбрасывается из области предметов веры и сознательно относится к сказкам и выдумкам. Но, с другой стороны, это самое расширение кругозора доставляет вере надежнейшую опору и поддержку. Многочисленные разрозненные данные опыта и отдельные предметы веры оно соединяет в одно связное целое, ставя, таким образом, все в одинаковую связь с абсолютной основой всего действительного и высшей нормой всего достоверного – с моими настоящими чувственными восприятиями, вообще со всем моим бытием в настоящий момент. Если мне приходится, хотя бы самым поверхностным образом и в самых сжатых заместительных представлениях, думать о том, что в такое-то и такое-то время, после которого случилось то-то и то-то, я в таком-то месте переживал нечто с той самой осязательностью и определенностью, с какой я вижу теперь эту бумагу и напечатанные на ней слова, то моя вера в действительность этого происшествия непоколебима. Если, далее, что-нибудь можно на основании опыта привести в согласованную связь с этой определенной точкой, то и оно получает прочно обоснованную достоверность; мы это называем доказанным, а про то, во что мы верим в силу этой связи, мы говорим, что мы это знаем.

Устранение известных мысленных образований из круга предметов веры и отнесение их к безусловным предметам неверия, с одной стороны, а с другой – объединение других мыслей в единую систему твердо обоснованных и пользующихся незыблемой верой истин – вот что дает опыт. Но большое количество созданий нашего мышления находится между этими двумя крайностями: их нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Как же складываются отношения души к ним?

Из опыта человек несомненно извлекает для себя то важное поучение, что в мире область того, во что должно верить, значительно меньше, чем он себе это представлял первоначально. Очень многое перестает быть предметом веры, но чрезвычайно редко бывают случаи превращения первоначальных заблуждений в истины. Итак, благодаря опыту человек необходимо становится объективно более реалистичным, а субъективно – более скептическим и осторожным. Но столь сильная первоначально тенденция веры окончательно никогда не исчезает. Что она продолжает существовать, но в более тесных пределах (и как мы сейчас увидим, оказывает этим большие услуги душе), сказывается в том, что она проявляется только в особых случаях, а именно: когда представления, которых опытом нельзя ни опровергнуть, ни доказать, имеют особую живость и особенно энергично заявляют о себе в душе. Такой характер представления приобретают благодаря двум весьма важным для веры причинам.

«Сказать три раза народу, и он верит». «Любой пророк с достаточно могучим голосом, жестикуляцией и силой речи в состоянии направить веру народных масс по какому угодно руслу». Вера масс, друзей, товарищей по сословию оказывает затем такое же действие, как частое повторение. Если мое собственное мышление совпадает с тем, что исходит из души других, то это его укрепляет и наделяет элементом веры. К тому же разве мыслимо предположить, что такая масса людей заблуждается? На всеобщем убеждении, consensus omnium, всегда принято было строить высшие истины; vox naturae – голосом природы назвал его Цицерон. Итак, представления, которые вызываются категорическими, убедительными или достаточно часто повторяемыми утверждениями и не имеют против себя прямо противоречащих показаний опыта, становятся предметом веры часто даже в том случае, если опыт их оспаривает. Это одна из самых длительных по влиянию причин веры. Ее можно назвать авторитетом и говорить поэтому о вере, основанной на авторитете.

Вторую причину составляют потребности человека, т. е. его сильные и глубокие потребности. Пока они существуют и не находят себе удовлетворения, они все вновь живо воспроизводят представления средств, которые по аналогии прежних опытов пригодны для такого удовлетворения; и, поскольку эти представления опять-таки не имеют против себя противоречащих показаний опыта или поскольку это противоречие не особенно резко, они становятся предметом веры. Возникающую таким образом веру называют практической верой – верой, основанной на потребностях, на чувствованиях. Наравне с другими видами веры она наполняет всю нашу жизнь. Всякий человек верит в свое будущее, всякая мать – в своего ребенка. Генерал, который не верит, что он выиграет предстоящее сражение, наполовину уже проиграл его. Может ли он доказать, т. е. на основании прежнего своего опыта конструировать, необходимость своей победы? Об этом он не думает. Он, конечно, сделает все, что по данным опыта требуется для того, чтобы выиграть сражение, но знание не перестает ему твердить, что исход сомнителен. А все-таки он верит, должен верить, что это не так. От этого зависит все его существование; честь, будущность, родина – все будет потеряно, если он не выиграет сражения. Ему необходима победа в бою. Противоположное представление не имеет поэтому никакой почвы, а энергия все вновь вырастающего представления о победе такова, что он начинает верить в нее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.