Грицько

Грицько вырос на босоногом хуторе близ Диканьки, и мать пропустила момент, когда он вдруг стал чужим. «Так бывает, - успокаивали её товарки, имевшие сыновей постарше. -Не успеешь оглянуться, а он уж отпустил усы и рубит палкой горшки на плетне». Грицько был черняв, востроглаз и с каждым годом наматывал оселедец на ухо лишним витком. «Весь в батьку», - шептались за его спиной. Отца Грицько не видел, тот был лихой козак и сложил буйную голову на чужбине, продолжая до последнего закусывать солонину салом, а горилку запивать брагой. Едва разбирая «Отче Наш», он считал свою веру единственной, принимал за правду мифы своей деревни, и ему легче было изрубить человека в капусту, чем с ним согласиться.

В учёбу Грицька отдали великовозрастным, и бурса не успела смутить его простодушия. Его исключили после первых же розог, которые он вернул поровшему его дядьке. Затем след Грицька теряется. Лишь через несколько лет он всплывает за порогами, в Сечи. «Чи умрёшь, чи повиснешь - усё один раз мати родила!» -тянули сиплые от горилки голоса. И Грицько повторял чужие истины, которые становились своими. «Что живот? - крутя ус, выставлял он пятки к костру. - Живот растёт при жизни, а слава, как борода, - и после смерти». Его товарищами стали лугари, степовики и гайдамаки, все эти охримы копыто, матвеи кривоусы, степаны наливайко, его окружили бесшабашные захары подобайло и отчаянные иваны пни. Их сажал на кол шляхетский суд, четвертовали москвитяне, топтала орда. Одетые в звериные шкуры, обедавшие скудной тетерею, они не щадили жизни - ни своей, ни чужой. Их философией была смерть, религией - смутная надежда, что человек выше языка, на котором говорит, и времени, в котором живёт. Тряся чубами, они встречали хлебом-солью, драли глотки, а потом разбредались по куреням есть кашу такую густую, что в ней стояла ложка. «Принимай мир, каким есть, чтобы не уйти из него с озлобленным сердцем», - учили они. «А зачем живёт, не знает сам гетман, - чесали крепкие, как репа, затылки, - а уж какая голова!»

И Грицько присягнул их братству. Худое веселье стало для него лучше добрых слёз, а худая драка - лучше доброго мира. Со временем он научился мочиться с седла, расчёсывать чуб по тени, а в дождь размахивать клинком так, чтобы ни одна капля не попала на голову. Быстрее он вращал только ложку, не опасаясь пронести кусок мимо рта. Его лысый череп покрывался письменами сабель. Теперь он сворачивал направо, пуская тень налево, а эхо превращало его «да» в «нет». Раз его обвинили в том, что он закуривает люльку вперёд атамана, в другой - выбрали кошевым: водили по табору, мазали, чтобы не задавался, грязью, а через год, как водится, судили. «Разве я покушался на вольности?» -оправдывался он, помешивая в котелке похлёбку. - И разве не держал вас в узде?»

Вместе со своей ватагой Грицько взбирался к орлиным гнёздам, стрелял из пищали, сыпал на рану порох и на поединках заколол не одного обрезанца, который плевал на икону. Плавая хищной рыбёшкой, он цеплялся за борт торговых галер, и в обшитой тростником чайке ему было море по колено. Скоро он постиг, что слава не делится на дурную и добрую, и с тех пор его не грызло раскаяние. Спасая церковь, он заводил коня в мечеть и без зазрения совести грабил костёл. Его храмом были скитания, защищая Крест, он поклонялся Дороге.

Между войной и попойкой он успел обвенчаться с черноокой козачкой, и на хуторе у него рос сын, которого он не увидел. Для Грицька не было до и после. Вцепившись в гриву настоящего, он скакал мимо событий, как ветер мимо хаты, но не мог усидеть в седле с самим собой. «Мы приходим в мир со знанием, а уходим, его утратив», - было бы его кредо, сумей он его сформулировать. Грицько был уверен, что стоит ему на секунду задуматься, стоит, лёжа под деревом, обхватить голову руками, как он разгадает загадку мироздания. Но за свою короткую жизнь он не нашёл этой секунды. Он знал только, что есть надо так, чтобы за ушами трещало, а жить - чтобы не мучила скука, чтобы душа, гуляя по свету, не разлучалась с телом.

«Смерть приходит сначала во сне, - ковыряя в ухе мизинцем, сказал ему как-то седой запорожец, такой толстый, что из-за щёк у него не было видно плеч. -Кто разглядит её там, тот не боится лезть под пули, потому что дважды не умирают. - Он зачерпывал горсть песка и сыпал на ветер. - Кажется, что смерть, которая приходит во сне, старше той, которая настигает наяву, однако, они ровесницы - увидевший смерть во сне уже умер».

Грицько впервые увидел свою смерть посреди дикой дунайской равнины. Но прошло ещё несколько лет, прежде чем явилась смерть-близнец, и его имя сгинуло вместе с ним в глухих прикаспийских степях.

Неграмотный, Грицько всё же достоин воскрешения. Его метафизикой было отсутствие метафизики. Он прожил ребёнком, и в этом состоял его рецепт счастья.