Легитимация лжи и понятие допуска

Легитимация лжи и понятие допуска

Человек есть существо «двоякодышащее», причем двойственность проявляется по обоим конституирующим параметрам: как параметру идеального, так и параметру маргинального. В первом случае в виде принципа als ob — «как если бы» (важнейший мотив моральной философии Канта, прослеженный и развитый X. Файхингером), а во втором случае — в виде принципа «вижу, но не подаю виду». Когда маргинальное начинает законодательствовать, практический разум выносит себе смертный приговор, ибо всему изнаночному, затененному хотя и следует быть, притом быть неминуемо, но быть, не провозглашая себя, быть «сквозь пальцы», существовать, а не долженствовать, занимать свое видеологическое место.

Причем надо заметить, что маргинальное вовсе не есть нечто остаточное и табуированное просто для создания контраста идеальному. Оно обладает собственным символическим языком по меньшей мере равной идеальному мощности. Мужчина беседует с понравившейся ему женщиной, то и дело поглядывая на ее коленки и распаляя свое воображение. Оба участника коммуникации прилежно ведут опасную маргинальную перекличку: говорят одно, подразумевают другое, «имеют в невидимости» третье. Но если исключить, вычеркнуть маргинальный пласт беседы, вынуть скрытую ее пружину, то произойдет резкое обеднение языка, опустошение коммуникации. Беседа остановится из-за недостаточности одного лишь абстрактно-логического привода. Нейтрально-информационный обмен несамостоятелен, он осуществляется только благодаря притоку энергетики: для коммуникации ЭВМ это — включение в сеть, потребление внешней, приложенной разности потенциалов, а для человеческой коммуникации разность потенциалов задается видеологической полярностью устройства сознания, необходимостью присутствия полюсов видимого и невидимого.

К обрыву коммуникации приводит и прямая визуализация маргинального, например попытка мужчины высказать вслух свои тайные намерения по отношению к женщине.[59] В то же время незначительные видеологические смещения, обостряющие элемент рискованности, способны, наоборот, оживить ситуацию общения. Здесь необходимо искусство дозировки (меры), или широта допуска.

Итак, мы подходим к важнейшей проблеме — проблеме допуска, без разрешения которой не обходится ни один человеческий поступок. Человеческое продолжает быть лишь постольку, поскольку ему удается «нераздельно и неслиянно» совместить и удержать видеологическую раскладку «этого сознания», идеальное и маргинальное в единстве происходящего. Возвышенная ложь и низкая истина суть два равно необходимых и ежедневно востребуемых продукта, они как бы хлеб насущный и питьевая вода, без их производства и регулярной подачи к столу не может жить человек. «На какую бы философскую точку зрения ни становились мы нынче, со всех сторон обманчивость мира, в котором, как нам кажется, мы живем, является самым верным из всего, что еще может удивить наш взор, — мы находим тому доводы за доводами, которые, пожалуй, могут соблазнить нас на предположение, что принцип обмана лежит в «сущности вещей»».[60] Ницще говорит здесь об основной коллизии практического разума. Не будем вдаваться в подробности анализа, содержавшегося во всех поздних его работах, для нас важно рассмотреть допуск как особую конституцию, в том числе и как особую логическую конструкцию, не входящую в число категорий Аристотеля — Канта и отсутствующую среди конструкций и приемов диалектики.

Дело в том, что гегелевское снятие (Aufheben) представляет собой явно облегченный вариант решения коллизии. Конструкция Aufheben, вообще говоря, реально используемая среди прочих формул житейской мудрости, решает задачу примирения, но на слишком низком энергетическом уровне. Имеющийся в ней переизбыток безопасности приводит к утечке мощи, к отсечению той части энергетики обмана, которая, говоря словами самого Гегеля, могла бы «подавать воду на наши мельничные колеса», «воздействовать острым концом на тупой конец мощи». Новую, более радикальную конструкцию, позволяющую удерживать мощь на высочайшем энергетическом уровне, можно, в отличие от Aufheben, назвать Lassensein — «позволение быть», или «оставление как есть».

Фундаментальная проблема человечества — сохранение как идеального-в-себе, так и маргинального-в-себе, сохранение их в состоянии невзаимодействия, т. е. в собственной территориальности. Речь идет о недопущении взаимоэкспансии конституирующих начал на суверенные территории друг друга, что необходимо для глубины рельефа, составляющей определенность «этого сознания». Но одновременно извечной проблемой человеческого является сопряжение двух видеологических полюсов — ведь само человеческое и есть не что иное, как зона этого сопряжения. Можно говорить о двух встречных операциях: легитимации лжи и аккомодации морали, именно этими параллельными операциями и порождается конструкция Lassensein.

Представим себе особую территорию, где действует категорический императив Канта (дадим его в сводной редакции): «Поступай так, как если бы (als ob) максима твоей воли имела силу всеобщего закона — живи по законам Большой Вселенной, а не маленького, случайного мирка». Ситуация Lassensein будет иметь место, если одновременно с принципом als ob действует и другой, равномощный ему императив, который можно назвать теневым императивом Достоевского (впервые он был высказан им в «Записках из подполья»): «Дай немного солгать ближнему своему, даже много дай солгать — и твой ближний будет тебе от души благодарен и воздаст сторицей» (то же у Шекспира в переводе Маршака:

Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне,

И, кажется, довольны мы вполне!).

Только там, где позволено быть обоим императивам одновременно (Lassensein), только там и позволено существовать человеческому в оптимальном режиме, т. е. не только существовать, но и могуществовать.

Сфера практического разума уснащена допусками, позволяющими человеку совмещать полярности, не совместимые ни логически, ни с помощью смягченной гегелевской диалектики «снятия». Задачу аккомодации морали выполняет любой реально действующий свод гражданских законов, и то, что практическая (в данном случае — юридическая) мудрость обогнала логическую, видно на примерах таких изящных допусков, как освобождение жены от необходимости свидетельствовать против мужа, освобождение сына от необходимости свидетельствовать против отца и т. д. Легитимация лжи проявляет себя в таких модусах, как вежливость, деликатность, в базисных правилах рыночной экономики, в политике, в дипломатии — воистину сама культура полна прежде всего многообразием допущенных модусов лжи.

Между тем с теоретической экспликацией принципа Lassensein все значительно сложнее. И дело тут не только в нехватке разрешающей способности разума, но и в препятствиях другого рода, быть может, тех, о которых Ницше пишет: «Нечто может быть истинным, хотя бы оно было в высшей степени вредным и опасным: быть может, даже одно из основных свойств существования заключается в том, что полное его познание влечет за собою гибель, так что сила ума измеряется, пожалуй, той дозой «истины», какую он может еще вынести (курсив мой. — А. С.), говоря точнее, тем — насколько истина должна быть для него разжижена, занавешена, подслащена, притуплена, искажена».[61] Теоретическое осознание связано с нарушением невидимости маргинального, равно как и с визуализацией отсутствия идеального в Weltlauf (с эффектом «А король-то голый!»), поэтому оно затруднено реальным сопротивлением, не учтенным Фрейдом, — экранированием полноты самосознания. Впрочем, не замеченный Фрейдом запрет, гораздо более фундаментальный и универсальный, чем даже запрет инцеста, был сформулирован еще Иисусом, который сказал: «...пусть левая рука твоя не знает, что делает правая» (Мф. 6, 3).

И мысль Ницше, и заповедь Христа утверждают определенную неравномерность допуска в плане осознания обстояния дел. Не каждому подобает отдавать себе отчет в неумолимой превратности человеческого устроения. Неслучайно евангельское изречение гласит: «Горю тому, кто смутит одного из малых сих». Обратимся к одному из самых глубоких мест Евангелия, где «мать сыновей Зеведеевых» приходит с просьбой к Иисусу. Вот как описывается эта ситуация. «Он сказал ей: чего ты хочешь? Она говорит Ему: скажи, чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем. Иисус сказал в ответ: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?» (Мф. 20, 21-22). Ницше справедливо говорит о «дозе» истины, которую способен вынести человек, не поддавшись резонансу расчеловечивания и столь же справедливо усматривает в этом эталон силы ума («силу ума», впрочем, можно заменить на устойчивость Я: «если я здесь устою, то я действительно есть»[62]).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.