XI

XI

Итак, Валентин торжествовал великую победу, но Эдуард Осборн ходил далеко не веселый. Он был не доволен ходом заговора. Христиане стекались к нему в огромном числе, но остальное население примыкало слабо. На него производили большое впечатление правительственные прокламации, которые напоминали бедствие прошлого и заслуги Великого Устроителя и говорили о безумии людей, способных из-за чародейства христианских колдунов попасться на удочку заговорщиков. Прокламации обещали, что колдовству будет скоро положен конец, и прежнее благоденствие расцветет в стране. Под влиянием этого, движение принимало вид чисто христианского, и масса христиан была этим очень довольна. Она хотела восстания во имя Божие, с крестами и хоругвями. Осборн понимал, что при таких условиях восстание осуждено на разгром, но ничего не мог сделать. Власть полномочного диктатора трещала по всем швам, и канун решительных действий был для Эдуарда днем горьких сомнений. Но остановить движение уже не было возможности, тем более, что, если бы восстание даже не состоялось, Великий Устроитель все равно начал бы истребительные репрессии среди христиан, осмелившихся замышлять его низвержение. Таким образом, заговорщики лихорадочно готовились к борьбе следующего дня.

Валентин не хотел покидать своих в их безнадежном предприятии. Неожиданно среди заговорщиков появился и Яни Клефт. Его нелегко было узнать. Он старательно изменил физиономию, нарядился в горский албанский костюм и расхаживал каким-то красавцем паликаром.[24]

— Вы почему же очутились здесь? — с удивлением спросил Валетин.

— Пришел рубиться со врагами Христа, — весело отвечал Яни, подкручивая свой длинный ус и сжимая эфес великолепного прадедовского ятагана.

— Отрицаюсь Сатаны, и всех дел его, и всего служения его…

Валентин не стал разочаровывать его. При разговоре он не мог надивиться перемене, происшедшей в Яни. Он остался храбрым и несколько легкомысленным рубакой, но горел, как вулкан, рвением к делу Христову. Рыцарская любовь к Лидии совсем преобразила его. Мученица рисовалась ему светлым ангелом, благословляющим его на подвиги. Он не думал о ней как женщине, но благоговел в ней пред идеалом, пред светлой мечтой всего истинного и прекрасного. Смерть за нее, за веру, за Христа — сливались у него в нечто нераздельное, и он, с юности отставший от веры, теперь возвратился к ней с энтузиазмом рыцаря-крестоносца. Смерть не пугала его. Он рисовал себе, как Лидия узнает о его гибели в бою за Христа, и, может быть, затуманятся ее глаза слезою при молитве о спасении души его. Это казалось ему завидной участью…

Но быстро летело время. Ночью буквально все стены домов были покрыты правительственными объявлениями об отсрочке Национального праздника на один день в виду восстания христиан. Население приглашалось смирно сидеть по домам. Великий Устроитель решил резко отметить, что все движение есть не что иное, как мятеж одних христиан, и вполне успел в этом. На утро, еще в сумерки, в разных частях города появились отряды восставших. Их можно было насчитать несколько десятков тысяч, и все это были почти исключительно христиане. Они шли с крестами и хоругвями, и пением гимнов. Остальное население не шелохнулось. Там, где отрядам удавалось прорваться в продовольственные магазины, сбегались толпы других граждан, но, расхватав наскоро припасы, так же быстро разбегались по домам. Схватки с полицией и воинскими частями легли на плечи одних христиан. Ни одна тюрьма не могла быть взята, ни один арест властей не удался. Всюду христиане встречали превосходные силы полиции и войска. Но бились они с отчаянным мужеством.

Ранним утром к Антиоху явилась от рыцарей Тампля депутация, организованная Гроссмейстером Лармением, который хотел поднять репутацию своего корпуса. Депутация просила пустить тамплиеров на самые опасные места, чтобы они могли загладить изменническое деяние Яни Клефта. Великий Устроитель, желая показать им свое доверие, принял лично командование их отрядом. В то же время Аполлоний поторопился испробовать на деле свои психические батареи и, наскоро собрав их, направил на указанные Антиохом пункты. К середине дня по всем частям города происходили горячие бои разбросанных отрядов. Главное руководство силами восставших принял на себя Осборн. Действиями правительственных войск распоряжался сам Антиох.

Ввиду сравнительной малочисленности и разбросанности христианских отрядов, у Великого Устроителя явился план оттеснить их всех к Тамплиерскому озеру, чтобы изолировать от города, окружить и истребить. Осборн, наоборот, всеми силами старался удержать свои отряды на всем громадном пространстве города, закрепляясь в баррикады. Он надеялся, что, продержавшись до ночи, успеет вовлечь в восстание какую-нибудь часть остального населения. Но превосходство сил давало все преимущества Антиоху. Повсюду отряды христиан, после мужественного сопротивления, должны были отодвигаться в том направлении, которое противник оставлял для них свободным. На некоторых особенно упорных баррикадах психические батареи Аполлония производили поразительное действие. Немногие защитники укреплений могли устоять против чар, сковывающих их члены неодолимой дремотой. Множество христиан засыпали парализованные и захватывались в плен. Другие спасались только бегством. Марка Аполлоний нигде не мог найти при этих подвигах своих батарей: оказалось, что он лежит якобы больной у отца. Хитрый юноша уклонился от действий против восставших… В общей сложности план Антиоха неудержимо подвигался к исполнению, и после полудня все силы христиан оказались сбитыми в парке около Тамплиерского озера. Переправа на другой берег была для них отрезана наскоро устроенными плотами, занятыми вооруженной силой, и с остальных сторон их облегли густые колоны правительственных войск.

Парк, однако, представлял хорошие естественные условия для обороны, тем более, что скрытые в густой чаще отряды христиан уже не давали заметного объекта, на который могли бы направляться действия психических батарей. Пользуясь невольным сосредоточием своих сил, Эдуард высматривал какое-нибудь слабое место противника, чтобы испытать единственное средство спасения своего войска — прорваться совсем за город и уйти в горы. Но Антиох не позволил ему этого и, решив одним ударом покончить борьбу, двинул все свои силы в общую атаку.

Так произошла великая битва при Тамплиерском озере, в которой Антиоху суждено было сокрушить силы христиан. Обе стороны дрались с беспримерным ожесточением. Во многих пунктах, несмотря на численную слабость, христиане успели сломить и обратить в бегство своих врагов. Ободренный Осборн уже подумывал снова ворваться в город. Но туг все перевернул на иной лад неудержимый натиск тамплиеров. До сих пор они красовались в бездействии, выделяясь своей оригинальной одеждой. Получив новейшее усовершенствованное оружие, тамплиеры сохранили древнюю рыцарскую форму, в том числе длинный белый плащ, на котором прежний крест был заменен ярко-красной пятилучевой звездой. Все время Антиох держал их в резерве и рыцари сгорали от досады, что почти не имели участия в бою. Теперь Великий Устроитель сам обратился к ним с горячей речью.

«Настала минута, — сказал он, — когда все зависит от нас. — Если мы не сломим христиан — бой проигран. Я лично поведу вас! Покажите же, что тамплиеры не забыли древних статутов:[25] умирать, но не знать отступления!».

Полные свежих сил, с пылом самозабвения, рыцари клином врезались в истомленные и уже расстроенные ряды противников. Ничто не могло устоять против их бешеной атаки. Они пробились в самую середину христиан, повернули направо, потом налево, разрывая их на несколько частей и набрасывая один отряд противников на другой. В полчаса армия Осборна превратилась в беспорядочную, охваченную паникой толпу. Все думали только о бегстве, но и бежать было некуда. Беглецов всюду перехватывали, и лишь немногим удалось скрыться на другую сторону озера. Сам Эдуард Осборн, жестоко израненный, был схвачен рыцарями и принесен к ногам торжествующего Антиоха.

Склоняющееся к закату солнце освещало картину полного разгрома христиан. Весь парк был усеян их трупами и стонущими ранеными. Пленных толпами гнали в город к тюрьмам и казармам. Отряды Антиоха возвращались с музыкой и распущенными знаменами, а за ними тянулись обозы, нагруженные ранеными и огромными грудами крестов и хоругвей, подобранных на залитом кровью поле битвы. Другие отряды обшаривали парк, высматривая, не прячутся ли где побежденные, и отбирая раненых от убитых. А из города выступали бесчисленные толпы народа, восторженными криками приветствуя триумфатора, против которого десятки тысяч из них несколько дней назад готовились поднять знамя бунта.

«И дано было ему вести войну со святыми и победить их»,[26] — шептал раненый христианин, распростертый на телеге, битком набитой его товарищами по несчастью.