Падший Феникс

Падший Феникс

Но здесь происходит неожиданное – Учитель оказывается отторгнут той традицией, тем Учением, которое сам же и старался проповедовать. Он – человек, который вынес мистические знания на уровень государственного служения и открытого преподавания – оказывается подвергнут остракизму со стороны тех носителей Учения, которые продолжали проповедовать его в закрытых школах.

Вероятно, именно из-за отхода от традиции закрытости школы на Конфуция постоянно обрушивалась критика. Более того, как можно судить из ряда высказываний, записанных его учениками, выпады эти исходили не столько от власть предержащих, которые как раз с радостью привечали мудреца, но от последователей других школ. Вот один такой эпизод:

«Чань Цзюй и Цзе Ни вместе пахали. Кун-цзы, проезжая мимо, послал Цзы Лу (одного из своих лучших учеников – А.М.) разузнать их о переправе. Чан Цзюй спросил:

– А кто это правит, сидя на повозке?

Цзы Лу ответил:

– Это Кун Цю.

И услышал вопрос:

– Не луский ли это Кун Цю?

– Да, это он, – ответил Цзы Лу

– Так этот сам должен знать, где находится переправа»

Уже в этом ответе звучит тонкая издевка над Конфуцием, который сам учил людей как совершенствовать себя – не случайно «переправа» стала синонимом спасения, самосовершенствования. Но далее Чжан Цзюй и Цзе Ни еще жестче высказываются в отношении Конфуция, обращаясь к его ученику Цзы Лу:

«Посмотри-ка, что творится! Вся Поднебесная бушует и вышла из берегов. С кем ты хочешь добиться перемен? Ты следуешь за тем, кто избегает плохих людей! Не лучше ли последовать за теми, кто избегает этот мир?» (XVIII, 6)

«Те, кто избегает этот мир» – типичное обозначение мистика-отшельника, человека «сокровенных знаний», идеального образа носителя Истины. Конфуций в глазах встречных, как видно, к таковым не относиться. Он слишком социализирован, открыт для того, чтобы быть мистическим учителем. Он «избегает плохих людей» – излишняя морализация никогда не была чертой тайной традиции. И он уже отпал от нее.

А вот другой эпизод:

«Чусский безумец Цзе Юй, проходя мимо Кун-цзы, пропел:

– О феникс, феникс! Как упала твой благодать! Нельзя осуждать людей за то, что было, а то, что будет – еще будет. Брось все! Ныне опасно участвовать в управления!» (XVIII, 5)

Это предупреждение Конфуцию значительно серьезнее, чем-то, о котором сказано выше. Это прямое обвинение и даже угроза. Почему? Для этого прежде всего постараемся понять кем мог быть «чусский безумец». Почему безумец? Почему именно из царства Чу?

Дело в том, что именно южная область Чу еще во времена Конфуция сохранила мощные традиции шаманизма и медиумизма. Оттуда выходили маги, гадатели, который ха их эксцентричное поведение именовали «безумцами» – именно под таким названием подобная категория людей фигурирует, например, у «Чжуан-цзы». И там очевидно, что речь идет об особой категории посвященных, что непосредственно общаются с небом, отличаются «безумными речами» и необычным поведением. Именно к ним идут за советом, именно они предсказывают великие события. И вот такой человек сталкивается с Конфуцием. И прямо обвиняет его в полном падении и отпадении от традиции древних.

Чусский безумец: «О, феникс! Как же упала твоя добродетель! Брось всё!» (Худ. Ма Юань, XIII в.)

Он называет Конфуция «фениксом» – это символ магического могущества, а в ранних культурах это еще и посредник между миром мертвых и миром живых, подобно дракону и некоторым другим птицам. Феникс появляется в государстве как знак процветания и благоденствия. Этот чусский маг обращается к Конфуцию как представителю той традиции магов и медиумов, к которой принадлежит сам. Но тут же открыто и при учениках обвиняет Конфуция в том, что, по сути, тот перестал быть частью той традиции, в которой воспитывался. Его магическая сила – «благодать» – уменьшилась. Он стал использоваться свои знания не для магического управления силами, но для общества. Конфуций пошел на службу к правителям и занялся делами управления, сколь бы ничтожными эти усилия не были. Но он давал советы, пытался правителей и чиновников наставлять на истинный путь и самое главное – открыто проповедовал перед людьми непосвященными. И отшельник призывает его наконец отказаться от погони на служебной карьерой и оказании услуг неправедным правителям. Конфуций же страстно стремился оказаться полезным практическими любому, даже не самому праведному правителю, откликаясь на любой призыв. И вот он получает хлесткую пощечину от человека, который действительно является частью древней традиции.

Примечательно и то, что происходит после того, как чусский отшельник обвинил его в отпадении от традиции: «Конфуций сошел с повозки, намереваясь побеседовать с ним, однако тот быстро удалился и Кун-цзы не смог с ним побеседовать». Конфуций, как и в первый раз, пытается объясниться, пояснить суть своих поступков. Но, увы, с ним не хотят говорить – он оказывается уже «не вхож» в это сообщество.

Поразительно, что в историях его жизни нет ни одного упоминания о том, что его поступки одобряли сами отшельники, мистики и бродячие посвященные. Наоборот, все они самым резким образом осуждают его. Какой-то отшельник в царстве Вэй, услышав, как Конфуций бьет в каменный колокол (скорее всего, это было частью магического ритуала), откровенно говорит ему: «Эти удары рождают у других лишь раздражение: ах, никому не понять меня… Ну, и пусть никому не понять тебя – остановись, наконец!» (XIV, 39). Он, вероятно, действительно многих начинает просто раздражать.

Отшельниками он просто презираем и не принимаем, а на его учеников они смотрят с сожалением, как на людей обманутых и ведомых ложным путем. Это поразительно и обидно для самого Конфуция – ведь он сам видит в этих людях идеал скромного и неприхотливого служения людям, нестяжательства и открытости Небу. Сам он не таков– он вынужден постоянно делать выбор между критической оценкой социальной действительности страстным желанием пойти на службу и проявить себя. Более того, отшельники и посвященные мистики просто отказываются признавать его за учителя.

Один из них прямо объясняет ученику Конфуция Цзы Лу: «Свои четыре конечности он не утруждает, да и пять видов злаков друг от друга не отличит – какой же это Учитель!» (XVIII, 7).

В мудрости Конфуция сомневались многие, и далеко не только посвященные мистики и отшельники. Аристократы и сановники открыто или вполголоса критиковали Конфуция за его странное поведение, злословили в его адрес, а некоторые даже считали, что некоторые ученики Конфуция превзошли своего учителя и в мудрости, и в административном умении. Действительно, и Цзы Лу, и Цзы Гун – ближайшие последователи Учителя заняли высокие посты на уездном уровне и, в общем, показали себя очень умелыми администраторами, не в пример своему наставнику. Однажды Цзы Гуну даже передали слова, которые услышали при дворе в царстве Лу: «Цзы Гун в мудрости своей превосходит Чжунни (т. е. Конфуция)». Примечательно, что здесь, как и во многих других случаях Конфуция не называют Кун-цзы – «мудрец Кун». Для внешнего мира он для них не мудрец и не учитель, а просто – Чжунни, как и полагается по его личному имени. Но Цзы Гун ведет себя так, как и подобает преданному ученику. Он пытается пояснить, что мудрость Конфуция настолько велика, что обычному человеку ее не разглядеть: «Возьмем для сравнения стену, что окружает дом и двор. Стена моего дома – людям по плечо, и всякий прохожий может увидеть, что есть в доме стоящего. А вот стена дома Учителя достигает многих жэней, и тот кто не нашел ворот, чтобы войти, не увидит ни величавости храма предков и ни богатства построек» (XIX, 23). Но, увы, в любом случае, при своей жизни Учитель много раз был и не понимаем, и гоним, и подвергался насмешкам.

Ученики вынуждены нередко отстаивать честь своего Учителя. Так Цзы Гун заявляет, что «Очернить Чжунни невозможно» (XIX, 24) или «С Учителем никто не может сравниться, как невозможно по лестнице вскарабкаться на Небо» (XIX, 25).

Порою Учитель старается поддерживать отношения с теми мистиками и отшельниками, которые жили в царстве Лу и Вэй, но не находит у них ни понимания, ни одобрения.

Уже очевидно, что они представляли собой уже другую категорию людей и относились к Конфуцию и как к младшему и как к нерадивому отступнику от истинного Пути. Так, отшельник из царства Лу некий Вэйшэн Му обращается к Конфуцию по имени, что уже указывает на его старшинство, причем не столько по возрасту и званию, сколько в неком неписанном «табеле о рангах» посвященных учителей: «Цю! Что ты здесь засел? Ты что, хочешь показать нам здесь свое красноречие?».

Старец с тяпкой, что встретился ученикам Конфуция: «Свои четыре конечности он не утруждает, да и пять видов злаков друг от друга не отличит – какой же это Учитель!»

Ситуация сложилась очень тонкая: Конфуций призван правителем царства Вэй – человеком, о котором ходили не самые добрые истории. И старый отшельник тонко издевается над Конфуцием, который и здесь пытается себе найти место для проповеди или даже лести (фраза может быть истолкована двояко). И Конфуций оправдывается: «Нет, я здесь лишь потому, что ненавижу упрямство (или «мне претит невежество») такого правителя» (XIV, 32). Но вряд ли это может объяснить поведение Конфуция, который решил служить правителю Лин-гуну, про которого все говорили, что он «не следует Дао». Но именно ему решает служить Конфуций!

Он действительно в период своей зрелости и странствий вынужден постоянно оправдываться и объяснять как своим ученикам, так и многих другим людям суть своего поведения. Конфуций объясняет ученикам, который с разных сторон слышать упреки в адрес учителя о том, что по сути он лукавит, что пытается сочетать несочитаемое: социальную и государственную деятельность с духовным обучением и ритуальными посвящениями. «Все же неразумно отказываться от службы», – объясняет Конфуций. И тут же упрекает тех, кто уходит в отшельничество: «Тот, кто хочет остаться чистым, нарушает принципы отношений между правителем и чиновниками»

Он ищет себе оправдания в том, что и древние мудрецы также были отвергнуты, и они также были гонимы и не поняты. Это его в известной мере успокаивает и даже приближает к статусу высоких посвященных древности. «Отверженными были Бо И, Шу Ци, Юй Чжун, И И, Чжу Чжан, Люся Хуэй и Шао Лянь» (XVIII, 8). Причина проста – они «не отказались от своих устремлений и не опозорили себя». Он ценит их и за то, что они могли «приспосабливаться к обстоятельствам» – это как бы объяснение тому, почему сам Конфуций вынужден служить даже неправедным правителям. Но поразительным образом эти мудрецы древности либо сумели возглавить целый народ, либо наоборот, удалялись в отшельники, становясь магами и медиумами. Конфуцию же не доступно ни то, ни другое. Он потерялся, он страдает и ищет оправдание – не перед другими, но, прежде всего, перед самим собой.

К концу жизни Конфуций подходит разочарованным, усталым человеком (Худ. Хуан Чжэнь, XIX в.)

Это – трагическая жизнь великого учителя, который самим тезисом о служении правителю пытается оправдать многие свои противоречивые поступки и неудачи. По сути, порою ему некому служить – ведь Конфуций часто оказывается гоним или просто прохладно принимаем при дворах правителей.

Записи его учеников, обобщенные в «Лунь юе», открывают нам настоящую драму жизни великого наставника – человека, который стремился с помощью магических знаний, привнести порядок в общество. Но он оказывается отторгнут как самими мистиками, так и некоторыми правителями, которые очень редко по-настоящему пользовались его советами.

«Лунь юй»: отвергнутый и гонимый

VII, 5

Учитель сказал:

– О, как я опустился! Уже давно не вижу во сне Чжоу-гуна.

Чжоу-гун – сын чжоуского Вэнь-вана (XI в. до н. э.), один из наиболее чтимых Конфуцием правителей древности, основатель царства Лу. Здесь Конфуций говорит по сути о своем «отпадении» от мира духов из-за постоянной сует мирских дел.

IX, 9

Учитель сказал:

– Феникс не прилетает, Хуанхэ не шлет своих знамений! Конец мне!

Самый яркий пример крушения надежд Конфуция и отпадения от мистической традиции – Небо в виде знамений перестало говорить с ним.

XIV, 21

Чэнь Чэнцзы убил правителя царства Ци Цзянь-гуна. Кун-цзы, совершив ритуальное омовение, пошел на аудиенцию к лускому царю Ай-гуну и сказал:

– Чэнь Хэн (Чэнь Чэнцзы) убил своего государя. Прошу покарать его.

Ай-гун ответил:

– Доложи главам трех семей!

Кун-цзы вышел и сказал сам себе:

– Поскольку я также занимаю сановный ранг, следующим за высшим рангом дафу, то я не мог не доложить лично правителю. А он говорит: «Доложи главам Трех семей!»

Учитель доложил главам трех семей, но и они отказались. Конфуций и им сказал:

– Поскольку я занимаю сановный ранг, я не мог не доложить.

Чэнь Чэнцзы был советником правителя царства Ци – Цзянь-гуна (484–481 гг. до н. э.) и, убив 480 г. до н. э. своего правителя, нарушил все нормы ритуальной морали. Конфуций отправляется к правителю своего царства и требует покарать нарушителя, послав войска, и восстановить справедливость. Но Ай-гун, использую бюрократическую процедуру, по сути отказывается. Также как и отказываются главы трех семей Цзи, Мэн и Сунь, в чьих руках фактически находилась власть в государстве. Это – яркий пример того, что советы Учителя часто приходились «не ко двору» правителей того времени и их политическая целесообразность для них была не ясна. Конфуций также подчеркивает, что он требует покарать нарушителя, потому что сам Конфуций занимает пост и должен выполнять свои обязанности.

XIV, 32

Вэйшэн My сказал Кун-цзы:

– Цю (т. е. Конфуций)! Что ты здесь делаешь? Наверное, опять хочешь продемонстрировать свое красноречие?

Конфуций ответил:

– Я не собираюсь проявлять красноречие. Я здесь, лишь потому, что мне претит невежество правителя.

Вэйшэн My предположительно был отшельником и мистиком из царства Лу. Здесь он, называя Конфуция по имени, тонко насмехается над ним, так как Конфуций решил пойти на службу в царство Вэй к правителю Лин-гуну, известному своим неправедным поведением.

XIV, 35

Учитель сказал:

– Никто не знает меня.

Цзы Гун спросил:

– Почему так вышло, что Вас никто не знает?

 Учитель ответил:

– Не ропщу на Небо, не виню людей. Изучая низшее, я постигаю высшее. И если, кто и знает меня воистину, то не Небо и это?

XIV, 38

Цзы Лу заночевал у ворот Шимэнь. Утром стражник спросил:

– Откуда пришел?

Цзы Лу ответил:

– Я из учеников Конфуция.

Тогда стражник сказал:

– А, это тот, кто, зная, что ничего не получится, все же продолжает свое дело!

XIV, 39

Однажды, когда Учитель жил в царстве Вэй, он бил в каменный гонг. Один человек, что проходил мимо ворот дома Куна с корзиной с травой за плечами, сказал:

– Сколь много души вкладывает сей человек в удары в гонг!

Еще немного послушав, добавил:

– Эти удары, как стук падающих камней, рождают у других лишь раздражение: ах, никому не понять меня… Ну, и пусть никому не понять тебя – остановись, наконец! [В «Каноне песнопений» говорится]: «Где глубоко, там я в одеждах переплавлюсь, а где мелко – лишь край платья подниму».

Учитель сказал об этом человеке:

– Он такой решительный! Его не страшат трудности.

По мнению комментаторов, человек с корзиной травы за плечами – один из отшельников. И в его устах звучит осуждение тем, что Конфуций лишь раздражает людей своими речами.

XVIII, 3

Циский правитель Цзин-гун, раздумывал, по какому разряду принять Конфуция. В конце концов решил:

– Я не могу его принять как цзиши. Приму-ка я его по разряду, среднему между цзиши и мэнши.

А затем, подумав, сказал:

– Пожалуй, стар я уже и не смогу использовать его на службе.

Конфуций покинул царство Ци

Цзиши – титул первого сановника.

XVIII, 5

Чуский безумец Цзе Юй, проходя мимо Конфуция, проговорил нараспев:

– О, феникс! О, феникс! Как же упала твоя добродетель! Нельзя осуждать других за то, что было, а то, что будет – еще будет. Брось все! Брось все! Ныне опасно участвовать в управлении.

Конфуций сошел с повозки, намереваясь побеседовать с ним, однако тот быстро удалился, и Конфуций так не смог с ним объясниться.

Это яркий пример того, как Конфуция осуждала целая категория отшельников, магов и медиумов. Их именовали «безумцами» за необычное эксцентричное поведение, в частности в «Чжуан-цзы» под понятием «безумец» выступают в основном маги. По преданиям, феникс появляется в эпоху благоденствия, но Конфуций не справился с этой благодатной миссией и «отпал» от мистической традиции. И отшельник призывает его наконец отказаться от погони на служебной карьерой и оказании услуг неправедным правителям.

XVIII, 6

Чан Цзюй и Цзе Ни как-то вместе пахали. Конфуций, проезжая мимо, послал Цзы Лу разузнать у них о переправе. Чан Цзюй спросил:

– А кто это правит, сидя в повозке?

Цзы Лу ответил:

– Это Кун Цю.

И услышал вопрос:

– Да, не луский ли это Кун Цю?

– Да, это тот самый, –

 ответил Цзы Лу.

– Так этот и сам должен знать, где находится переправа.

Тогда Цзы Лу обратился с тем же вопросом к Цзе Ни. Цзе Ни же в ответ спросил:

– А ты сам кто?

И услышал в ответ:

– Я – Чжун Ю.

– Не ученик ли луского Кун Цю?

– Да, это я.

Тогда Цзе Ни произнес:

– Посмотри-ка, что творится! Вся Поднебесная бушует и вышла из берегов. С кем ты хочешь добиться перемен? Ты следуешь за тем, кто избегает плохих людей! Не лучше ли последовать за теми, кто избегает этот мир?

Сказав так, он продолжил рыхлить землю.

Цзы Лу вернулся и рассказал обо всем Конфуцию. Учитель с досадою сказал:

– Человек не может жить только с птицами и животными! Если я не буду вместе с людьми Поднебесной, то с кем же я буду? Если бы в Поднебесной царило Дао, то я не добивался бы вместе с вами перемен!

XVIII, 7

Однажды Цзы Лу, следуя за Учителем из царства Чу в царство Цай, сильно отстал от него. По дороге он встретил старца с тяпкой на плече. Цзы Лу спросил:

– Вы не видели моего Учителя?

Старец ответил:

– Свои четыре конечности он не утруждает, да и пять видов злаков друг от друга не отличит – какой же это Учитель!

Закончив говорить, начал полоть тяпкой.

Цзы Лу же, почтительно прижав руки к груди, стоял в стороне. Старец все же оставил Цзы Лу у себя дома на ночлег. Он зарезал курицу, приготовил желтый рис, позвал двух сыновей участвовать в трапезе и накормил Цзы Лу. На следующий день Цзы Лу нагнал Конфуция и рассказал о случившемся.

Учитель сказал:

– Это отшельник.

И отправил Цзы Лу обратно, чтобы тот встретился со старцем. Цзы Лу пришел к нему, но тот уже покинул дом. Цзы Лу пришлось вернуться ни с чем. Конфуций сказал:

– Все же неразумно отказываться от службы. Ведь нормы отношений между старшими и младшими отменить невозможно. Так как же можно отменить справедливые принципы отношений между правителем и чиновниками? Тот, кто хочет остаться чистым, нарушает эти принципы отношений между правителем и чиновниками. Благородный муж идет на службу, дабы выполнить свой долг, а о том, что его Дао неосуществимо, он знает заранее.

XIX, 23

Как-то Шусунь Ушу, будучи при дворе, сказал в беседе сановникам:

– Цзы Гун в мудрости своей превосходит Чжунни (т. е. Конфуция).

Цзыфу Цзинбо рассказал об этом Цзы Гуну. Цзы Гун сказал:

– Возьмем для сравнения стену, что окружает дом и двор. Стена моего дома – людям по плечо, и всякий прохожий может увидеть, что есть в доме стоящего. А вот стена дома Учителя достигает многих жэней, и тот кто не нашел ворот, чтобы войти, не увидит ни величавости храма предков и ни богатства построек. И лишь немногим суждено отыскать эти ворота. Поэтому нет ничего удивительного в словах этого господина!

Шусунь Ушу был аристократом из царства Лу. Здесь он выражает мнение определенной части людей, что на самом деле Цзы Гун – ученик Конфуция заметно превосходит своего учителя. Жэнь – мера длины, равна приблизительно 25,6 м.

XIX, 24

Шусунь Ушу злословил в отношении Чжунни. Цзы Гун сказал:

– Не стоит делать этого! Невозможно очернить Чжунни. Достоинства других людей подобны холмам и курганам, на них можно взобраться. Чжунни подобен солнцу и луне, а до них даже подняться невозможно. Пожелай кто-либо отвергнуть солнце и луну, разве это смогло бы повредить солнцу и луне? Такой человек лишь покажет, что не умеет соразмерять свои силы

XIX, 25

Чэнь Цзыцинь спросил Цзы Гуна:

– Не из почтения ли к Чжунни Вы считаете, что он Вас превосходит?

Цзы Гун ответил:

– Вам нужно быть осторожнее в своих словах. За одно слово благородного мужа могут счесть мудрецом или глупцом. С Учителем никто не может сравниться, как невозможно по лестнице вскарабкаться на Небо. Если бы Учитель получил в управление государство или удел, то, как говорят, начни он ставить людей на ноги – все встали бы на ноги, начни вести людей по Дао – все пошли бы. Если бы умиротворял бы людей – к нему пришли бы издалека. Если бы побуждал их к труду – то люди стали бы жить в согласии и гармонии. При жизни его прославляли, а после кончины оплакивают. Так разве можно сравниться с Учителем?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.