Дэвид Юм

Дэвид Юм

Итак, переходим к Юму (все достаточно гладко у нас получается).

Наш следующий герой Дэвид Юм. Этот философ особое место занимает в истории новоевропейской мысли. В каком?то плане его учение это переломный момент новоевропейской философии. Ну, хочу сказать, что по духу своему оно совершенно не похоже (его философские построения) на все, что было до этого, на протяжении полутора столетия. Мы здесь встречаемся с новым типом философии. И вот это, когда вы будете читать или готовится к экзамену, обязательно надо это учитывать, потому что иначе можно вот так по инерции проскочить многие его рассуждения.

Его называют иногда скептическим философом, и сам он тоже часто себя называл. Но скептицизм — это далеко не главное, так сказать, далеко не главный образ юмовской мысли. Вообще говоря, это скорее позитивный философ, чем скептический, — это тоже надо помнить. Но европейской культуре потребовалось очень много времени, примерно полтора столетия, чтобы понять это. Лишь в начале 20–го века в интерпретациях юмовской философии стали преобладать позитивные черты. Не позитивистские только (хотя позитивисты его считали своим, — кто только его не пытался к себе перетянуть), но именно позитивные.

Значит, в 18–ом веке Юма в основном воспринимали как скептика, тем не менее. Вот как самого выдающегося из современных скептиков, или как «виртуоза сомнений», как его назвал Иоганн Тетенс, который очень хорошо знал его работы и достаточно позитивно их воспринял, в Германии. Но в 19ом веке о Юме очень мало вспоминают. Т. е. этот философ выпадает из большей части истории философии 19–го столетия, потому что климат философский того времени определялся совсем другими системами, прежде всего кантовской философией, которая дала очень обильные плоды, проросшие, так сказать, и в волюнтаризм Шопенгауэра и панлогизм так называемый Гегеля, и эти идеи заполонили 19–ое столетие. Потом они обрушились, эти парадигмы все, просто крах произошел в середине 19–го века. И на смену им…, условно говоря, ну может быть «кантовским» не совсем правильно называть, Кант как бы шире тех направлений, которые там возникли — настолько мощная фигура, что она вообще вне времени находится в принципе, ну «фихтевских», скажем, «кантовско — фихтевских» новаций. Вот Фихте — истинный основатель этой парадигмы 19–го века. Ну, хотя он вполне, так сказать, честно, и полностью с ним можно согласиться, говорил, что он базируется на кантовских идеях, их продолжает. Мы еще поговорим об этом. Факт тот, что новые парадигмы 20–го века, прежде всего аналитическая и феноменологическая, — они, наоборот, необычайно тепло, скажем так, относились к Юму и видели в нем предшественника. И именно с конца 19–го начала 20–го века Юм увереннейшим образом стал набирать оборот, так сказать, философский и авторитет, и сейчас он прочно занимает одно из ведущих мест в дискуссиях современных философов. В «пятерке» он твердо держится и думаю, что это уже очень надолго он занял это место.

И соответственно с возрастанием количества исследований о Юме, уточнялось понимание и истинный смысл его философии. И постепенно стало выявляться это позитивное ядро его программы, которая, сразу хочу сказать, во многих отношениях напоминает феноменологическую программу. Юм, по большому счету, первый по настоящему феноменологический философ и в некоторых отношениях его феноменологическая программа даже более перспективна, чем гуссерлевская. Есть некоторые параметры, по которым он обходит, так сказать, по такой, что ли заряженности, эвристической заряженности его программы, основателя феноменологии, я уж не говорю о тех. кто последовал за Гуссрлем, потому что дальше началось явное мельчание феноменологического движения. Ну, а сейчас происходит своеобразное возрождение когнитивной психологии, сейчас усилены «мичуринские» попытки скрещивания феноменологии с аналитической философией, — происходит это в самое последние годы. Сейчас очень бурное время на Западе — философия находится в таком расцвете, очень творческом состоянии как в питательном бульоне каком?то, в котором может произойти зарождение интересных систем. Потому, что все уже, как бы, разъято на элементы усилиями постмодернистов, играющих такую деструктивную, но полезную роль в современной философии. И все предпосылки для роста, безусловно, на Западе имеются. А уж как у нас — трудно сказать. Что у нас тут может вырасти? Может что?то тоже появится, у нас тоже есть интересные философы. Что стоит? Например Федор Гиренок очень оригинальный мыслитель или…кого еще назвать? Ну, вот Доброхотов. и другие… Ваш лектор (не я, а ваш предыдущий лектор) — Майоров Геннадий Георгиевич, безусловно, тоже величина очень серьезная в нашей современной мысли, и другие, конечно.

Теперь, значит, о жизни Юма несколько слов должен сказать. Юм недолгую, ну, т. е. по нынешним временам не очень долгую, может быть, жизнь прожил. Родился он в 1711 году, умер в 1776. Он — сын шотландских помещиков. А вообще очень колоритная фигура: это был 2–х метровый гигант, почти 2–х метровый, толстяк, добряк, очень интеллигентный, по отзывам, и мягкий человек — прямая противоположность Канту, который, как вы знаете, был совсем небольшим. Вот эти два исполина философии 18–го века. противоположный рост: у Канта, по — моему, был метр 54 или 57 сантиметров, а Юм метр 90 — можете себе представить, если бы они встретились? Но этой встрече не суждено было произойти. Интеллектуально она все?таки произошла: Кант говорил, что Юм пробудил его от догматического сна. Вообще Кант удивлялся, как такой вот мягкий и изящный человек, если говорить о стиле его работ, может быть таким гигантом. Вот это никак у него в голове не укладывалось, он специально об этом писал: когда мы читаем его работы, Юма, мы не можем себе представить, что это написал вот такой человек со здоровенными ручищами, в общем такой скроенный топорно. Ну, изящество ему было присуще, конечно во всем. Ну, может быть только за исключением отношений с женщинами, хотя он и писал в своей биографии, Юм, что он никогда не жаловался на внимание со стороны женщин, наверно это действительно так, но, так или иначе, у него не было, как и у Канта, кстати говоря, семьи, к сожалению, а может не «к сожалению», не знаю. Но не было и детей тоже. Хотя тут за это, конечно, нельзя поручиться, что детей не было, но, то, что семьи не было — это факт. В отличие от Канта, который несколько раз собирался жениться, правда уже в зрелом возрасте, сведений о таких намерениях у Юма мне не известно. Хотя, наверняка они тоже, были. Впрочем, это вопрос, не имеющий большого отношения к делу, но тем не менее.

Юм получил неплохое образование в Эдинбурге, в колледже он учился. Изучал там самый широкий круг дисциплин. Но Коллеж, в котором он учился, это школа по большому счету. Университетов он не заканчивал, как говорится — университетов не кончал. Но вот еще перед окончанием Коллежа он создал, как он сам потом признавался, ну, что ли первый вариант, пока виртуальный, собственной философии. И потом в последующие годы, он лишь реализовывал эти идеи, облекал их в письменную форму. Т. е. вот даже шестнадцати лет ему еще не было, когда он пришел к основанию своей философской системы. Тут спорят, правда много о том, что именно (потому, что его философия достаточно многообразна и в ней много частей) какая именно часть зародилась первой: учение о познании ли его или учение об аффектах — есть разные теории. Точно этот вопрос решить, наверно, невозможно, потому, что Юм не оставлял, в отличие от Канта, не оставлял черновиков. Никаких бумаг, практически не дошло. Лекций он тоже не читал. А, допустим, если брать академическое издание Канта на немецком языке, которое занимает 30 томов, ну, а реально больше, потому что некоторые тома в нескольких книгах вышли; так вот лекционное наследие Канта составляет с 24–го по 29–ый тома, причем некоторые из этих томов, как я уже сказал в двух или трех книгах, а тома эти примерно по тысяче страниц, ну или чуть меньше: страниц семьсот — вот, столько лекций дошло от Канта. Писем тоже несколько томов. У Юма все это несопоставимо меньше: лекций нет, писем тоже очень мало. А рукописное наследие Канта знаете, сколько занимает в академическом издании сочинений? С 14–го по 23–ий тома. Т. е. тоже десятки, какие десятки, сотни печатных листов: его черновые наброски, заметки. Все это на русском языке пока не доступно, но вот скоро (тут я позволю себе отвлечься) выйдут, наконец, первые фрагменты рукописного наследия наиболее интересные; состоять будет эта книга из двух частей: в первой части

— объем ее будет примерно 55 листов, чуть больше 56 — там будут рукописи по метафизике в первой части, а во второй части то знаменитое сочинение, над которым Кант работал последние годы своей жизни «Опус постумом», тоже достаточно подробные фрагменты [книга вышла осенью 2000–го года]. Ну, об этом подробнее поговорим на следующих занятиях, когда о Канте, так сказать, речь будем вести.

Ну вот. Значит Юм, задумав свою систему и оставив школу, попытался (заниматься надо было чем?то, хоть он был и молодой человек), и юриспруденцией заняться, бизнесом. Ничего этого у него не получилось. Потом он говорил, что он стремился всю жизнь только к одному — к литературному творчеству. Вот его была страсть по — настоящему. Причем не просто мечтал, он мечтал и прославиться — эта тоже было у него. В конце концов, ему это удалось, но только не философскими своими трактатами. Философский трактат — вот главное сочинение, задуманное им в юном возрасте и написанное…от задумки до написания прошло 12 лет. это главная его работа под названием «Трактат о человеческой природе» (запомните эту работу) — она вышла в 1739 году, т. е. когда Юму уже было 28 лет, … написана она была в 1734–1737 годах. Причем написана она была не в Британии, а во Франции, куда Юм поехал, там для него, возможно, была более творческая атмосфера. Символично (специально он это сделал или нет), но он поселился в местечке при Ла Флеш (там же, где учился Декарт). Там была хорошая библиотека, он обложился книгами и написал работу. Вернулся в Шотландию, опубликовал ее («Трактат»). Так вот этот «Трактат», опубликованный за 30 с чем?то лет, за 37 лет до смерти Юма, так и не разошелся! Вот этот первый тираж этого «Трактата». За такой огромный срок. Этого «Трактата», который сегодня все признают классическим в истории мировой литературы. Вот такова была популярность Юма не родине, как философа. Но он был очень популярен как эссеист, как историк, как экономист, как эстетик, религиовед. Эти работы его пользовались большим успехом. А философские трактаты проходили незамеченными. А вот в Германии, наоборот — в Германии с руками отрывали его как раз философские труды. Но «Трактат», правда, позже перевели, уже в девяностые годы (слишком большое это произведение), а вот дубль этого трактата — «Исследование о человеческом познании» и «Исследование о принципах морали» — их сразу же перевели: буквально после того как Юм их написал по- английски. Никакого промежутка не было. Т. е. буквально несколько лет прошло, как уже все это оказалось переведено наряду с другими сочинениями Юма. Вышел по — немецки в середине 50–х годов 4–х томник его работ: тот самый, о котором Кант рассказывал студентам на лекции. В общем?то, рекомендуя им прочитать. Был в личной библиотеке Канта этот 4–х томник.

Ну, полный провал «Трактата» Юма обескуражил, естественно. Это был серьезнейший удар для него — это было первое, что вышло из?под его пера. Он попытался написать краткое изложение этого трактата, чтобы, как бы, ну, основную суть произведения сделать ясной для читателей и написал как бы не от своего лица. Потом долго спорили о том, кому принадлежит: он ли написал или его друг Адам Смит, (кстати, Адам Смит был учеником во многом Юма, естественно не в прямом смысле, Юм не преподавал, но вот общение с ним большое впечатление на Смита произвело), но, все?таки потом выяснили, что сам Юм это написал, а не Смит. Это тоже не помогло. Ну, Юм какое?то время пребывал в расстроенных чувствах (кстати, у него был уже один нервный срыв, когда после школы он пытался сходу завершить свои исследования — наступило состояние полного духовного истощения и физического и морального у него; пришлось даже консультироваться с врачами, и врачи ему посоветовали отдых, и Юм действительно отвлекся на какое?то время и потом восстановил свои силы и вернулся к занятиям, — это было ему 19 лет). Потом восстановил силы, поехал во Францию. Ну, вы можете спросить — где работал Юм? Хотел он работать, очень хотел — в Университете. И предпринял такую попытку устроиться в Университет, в 45 году, в возрасте 34 лет. Дело в том, что он в хороших отношениях находился с мэром Эдинбурга, который имел большое влияние в городском совете. Городской совет именно и принимал решение о назначении профессоров. Хотя вот видите, сам Юм не закончил Университет, но в принципе он мог стать профессором — для нас это ситуация практически невозможная, согласитесь. Тогда вообще легче было и не только в Англии, Германии. Многие сразу же из студентов, что называется шли в профессора. И педантизм немецкий, который обязывал защитить несколько диссертаций — это все «миф абсолютный. Можно было всегда., десятки тысяч делались исключений, если нужно было, брали без всяких диссертаций. Исключений больше, чем правил в данном случае. Ну, и здесь также. И все было бы хорошо — Юм преподавал бы психологию (кафедра называлась «Моральная и пневматическая философия», которая входила; «пневматика»

— так тогда называли психологию в Англии, «пневма» — душа; слово «психология» еще было не очеь популярно, в Германии но уже употреблялось, активно в то время, а на островах Британии крайне редко). Но тут ректор этого Университета, разобравшись, что за человека к нему хотят послать, написал такой памфлет ожесточенный, анонимный, направленный против Юма. Надергав цитат из «Трактата о человеческой природе» он обвинил Юма в атеизме, скептицизме, в общем во всем, в чем можно обвинить — «и как такой человек может быть допущен на университетскую кафедру?» А ведь все дело в том, что не просто что?то там читать должен был профессор, он еще и проповеди должен был читать, помимо всего, прочего один раз в неделю. Ну, представить Юма в роли проповедника действительно довольно трудно. Ну, Юм возмутился этим памфлетом и написал ответ на него по просьбе этого мэра, который все?таки заботился, переживал за него и Юм написал ответ, этот ответ опубликован на русском языке в новом издании сочинений Юма под названием «Письмо джентльмена его другу в Эдинбурге» — так называется это письмо. Оно очень любопытно, оно включает в себя, вот этот пасквиль, так сказать, и возражение Юма. Сам Юм так захотел, чтобы это было вместе издано — и это было издано. Возражение довольно любопытное. И хотя Юм, он был в это время в деревне, ухаживал за тяжелобольным человеком, психически причем нездоровым, это было выгодное дело с финансовой точки зрения, потому что он в достаточно стесненном был состоянии, но трудно было при этом сосредоточиться. И поэтому достаточно урывками написано письмо, даже не совсем урывками — Юм его за один день написал, как он сам говорит, но вот такая хаотичность какая?то присутствует. Хотя что?то понять по этому письму можно в целом о юмовской философии. Он действительно по многим пунктам не согласен с обвинениями в скептицизме — тут он абсолютно искрен и конъюнктурные соображения здесь не играли решающей роли. Юм прекрасно понимал, что дело уже проиграно. И вот еще, тут важный такой фактор примешался: человек, на которого Юм очень рассчитывал, звезда тогдашней шотландской философии, да и сейчас достаточно авторитетный мыслитель, изданы его сочинения на русском языке в том числе — Френсис Хатчесон, профессор университета Глазго, он неожиданно (Юма он знал, они общались в письмах) дал отрицательную рекомендацию Юму, сказав, что он не должен занимать этот пост. Все после этого было предрешено постановление совета, и кандидатура Юма даже на голосование не ставили. Потом он еще в 51 году пытался пост профессора, кажется, в Глазго. Но об этой попытке совсем мало осталось информации, сведений практически не дошло, и мы можем лишь гадать, что там, почему не получилось.

Но между тем, начиная с 41 года, если говорить о его литературной деятельности, выходят его эссе на разные темы: политические, экономические, эстетические, моральные вопросы, о прогресс наук, — яркие такие запоминающиеся опыты. Они сразу же принесли успех, и имя Юма стало известно. Но что же касается… и потом они много раз при его жизни, десятки раз переиздавались, пополнялись новыми эссе. что же касается его философских работ, то в 48 году, т. е. через 9 лет после выхода Трактата (который, кстати, Юм очень не любил сам: он говорил, что «эта работа мне противна своей юношеской позитивностью и оптимизмом каким?то», если бы он добрался до тиража Трактата, то он бы точно уничтожил бы его, потому что у него были поползновения — одну свою работу он уничтожил, буквально из типографии ее взял «Пролегомены к математике» и сжег; очень жаль, что он это сделал, потому что интересная у него очень теория учения об основаниях математики и так вот она осталась не до конца понятной, хотя он довольно подробно на этот счет писал), ну вот, значит в 48 году он издал эссе «Исследование о человеческом познании». Это небольшая работа, может быть самое известное сейчас юмовское сочинение (вот я вам советую читать именно ее для подготовки к экзаменам). Ну, некоторые считают ее просто сокращенной формой трактата, первой книги, точнее Трактата. Вообще он состоит из трех книг, запомните («Трактат о человеческой природе» — первая работа Юма) три книги:

О познании;

1. Об аффектах и

2. О морали. Ну, «о морали» вышла через год после первых двух. Сам Юм говорил, что он пять хочет книг сделать, но неуспех этих книг определило его дальнейшее решение и последние две книги распались на множество эссе: эстетических, политических. Ну, вот это второй вариант 48–го года нельзя. я не согласен с тем, что это просто сокращенное, адаптированное переложение идей «первой книги Трактата». Тут есть существенные различия, взгляды и философия Юма эволюционировали в определенном направлении, ну, если хотите, от скептицизма к более позитивной такой философии. На словах. На деле?то и в Трактате достаточно много позитивных идей. Собственно основа позитивная. Ну, а тут уже словесное стало приобретать такой позитивный характер. Юм был занят, в это время он путешествовал, участвовал в военных походах, — бурную он, тогда, жизнь вел, менял работу постоянно. И на этой работе, великолепной действительно работе, шедевре, безусловно, печать некоторой недоработанности лежит. Вот если Трактат — цельное произведение, то здесь это, скорее, разрозненные все- таки опыты, эссе, — как гносеологические, если хотите. Но внутри каждого их этих блоков, логика доведена до совершенства. Позже он опубликовал «Исследование об аффектах», ну совсем уж в сокращенном виде дублирующее вторую книгу Трактата и «Исследование о принципах морали» — дубликат третьей книги Трактата, тоже сокращенный. Эта работа им, Юмом, считалась своим лучшим достижением в области литературной деятельности. Очень, действительно, изящная вещь, но философская значимость этой книги несопоставима, конечно ни с Трактатом, ни с Исследованием (первым).

— А вот само сокращенное изложение Трактата?

Само сокращенное — ну, оно совсем уж маленькое, там просто канва как бы излагается.

— А этого недостаточно?

Нет, нет, оно все?таки недостаточно, потому что там настолько мало, буквально 10–12 страниц, и далеко не все основные идеи там Юм дает. Хотя все?таки ему удалось сконцентрировать основные положения и для предварительного ознакомления можно прочитать эту работу. Можно.

— А если нет времени на основную, то хоть это останется.

Ну, вот я вам могу сказать, что, допустим «Исследование о человеческом познании», все читать, может быть, если нет времени не надо (если есть — конечно. заодно и Трактат прочитайте обязательно), но если будете выбирать, то лучше всего прочитать первую главу, вторую, четвертую, пятую и двенадцатую. Первая и вторая — совсем крошечные, четвертая и пятая чуть побольше, но композиционный центр всего учения, а двенадцатая — это подведение итогов. В совокупности они составят, ну наверно от силы страниц тридцать. Вот очень, я так сказать, настоятельно вас прошу, рекомендую прочитать именно вот эти главы. Ну, а как раз «упрощенное изложение» на закуску лучше оставить.

Ну, тут вот Юм стал выпускать и религиоведческие работы. Назову их, все?таки, главные его работы, очень популярные во Франции: «Естественная история религии» — французские просветители ее рвали из рук. Есть у Юма еще один религиоведческий трактат: «Диалоги о естественной религии» (не путайте сходство названий). В этой работе, вышедшей уже после смерти Юма и сразу же переведенной на немецкий язык, буквально, да еще в ни одном варианте, да какими людьми: Иоганн Гаман («северный Сократ», как его называли) сразу же перевел эту книгу. Так вот… ну еще один, менее известный переводчик, Канту больше нравился перевод Гамана, с которым он дружил. так вот в этой работе Юм суммирует аргументы различные в пользу бытия Бога и их критикует. Работа интересная, но достаточно объемная, и такое ощущение, что не все важные аргументы Юм там разбирает. К примеру, онтологическому аргументу он уделяет там буквально пару страниц. Очень подробно зато анализирует физикотеологический аргумент. И даже настолько там его эффектно выставляет, что иногда Юма называют автором этого аргумента. Хотя он его критикует, но при этом в ограниченной форма все?таки признает его значимость. Нельзя сказать, что Юм полностью отрицает какую?то возможность подобраться к признанию бытия Бога.

Ну, заканчиваю рассказ о жизни Юма. Постепенно его слава литературная росла. Тут он еще работал библиотекарем, стал в это время писать в Эдинбурге «Историю Англии» — она вообще была бестселлером. И действительно очень ярко написанная история, многотомная, ну — шедевр. Многие ее поэтому даже Юма называют в начале историком, а потом философом. Но это несправедливо. Философы ни за что не должны отдавать Юма историкам. Пусть будет историком, но во вторую очередь.

Его финансовое положение поправилось. Ну, и мечта его жизни осуществилась: он последние году существовал, по сути, за счет исключительно литературных доходов. Ни чем другим он не занимался, такая скромная, в общем?то, у него была мечта, — он ее достиг.

Последние годы он тяжело болел раком печени, судя по всему, хотя точного диагноза не умели ставить. И надо сказать исключительно мужественно перенес эту болезнь. Все свидетельствуют об этом единогласно. С презрением он относился к смерти, и даже последние часы он сохранял веселое расположение духа, понимая, что умирает. Тут только, так сказать, можно сравнивать его с какими?то античными в этом плане образцами — Сократом, если хотите, который тоже полное презрение к смерти демонстрировал, даже готовность, скорее, даже какую?то радость испытывал от того, что ему предстоит соединиться с душами столь достойных людей, живших в прошлом и общаться с богами.

Ну, теперь поговорим об идеях Юма. Начнем сейчас, закончим на следующем занятии.

Еще только пару слов о влиянии, которое этот философ испытал. Обычно его причисляют к эмпирической линии в философии, что, в общем, абсолютно неверно, должен вам сказать сразу же. Иногда говорят, что он довел до логического конца, такие рассуждения можно встретить, довел до логического конца берклиевские, локковские какие?то интенции, вообще традиции британского эмпиризма. Логическим завершением выступил. Чтобы это опровергнуть достаточно сказать только, что Юм открыто совершенно признавал единственным (вот вдумайтесь в это), единственным средством достижения истины картезианский метод. А картезианский метод все признают квинтэссенцией рационалистической методологии Нового времени. И как такой человек может причисляться к эмпиризму? Если что?то, так сказать, в его рассуждениях. слишком много, допустим, внимания уделяет опыту или восприятию, ну и что? Кант тоже много об этом писал, — никто ж его не будет называть эмпириком. Ну, разве, что Гегель, который причислил Канта к эмпирической традиции, — но это уж просто недоразумение какое?то философское, иначе не скажешь, сдвиг какой?то своеобразный.

Но, так или иначе, запомним вот этот момент.

И при всем том, что я сказал, разумеется, нельзя отрицать серьезного влияния эмпириков на Юма. Правда, Локк, как мы выяснили, тоже весьма условно может быть отнесен к эмпиризму. Потому что он тоже, в конце концов, последователь Декарта. Ну, влияние Локка достаточно серьезное Юм испытал на себя. Как хотите, но в любом случае Локк говорил, что все наше знание из опыта проистекает, так что формально он — эмпирик. Другое дело, что он внутренний опыт тоже подразумевал под опытом.

Влияние Беркли тоже заметно и влияние Декарта с Лейбницем — вот, пожалуй, основные такие фигуры, которые сыграли важную роль.

Также еще забыл упомянуть о Ньютоне. Его методология вначале привлекала внимание Юма, и он пытался применить ньютоновский метод «Гипотез не выдвигаю», к исследованию психологических проблем.

Это вот, что касается влияния. Теперь, что касается основ, что ли его системы.

Юм говорит, что мы должны строить «истинную метафизику» (как он ее называет), потому, что прежняя метафизика запуталась в противоречиях и дискредитировала себя. Причина того, что прежняя метафизика дискредитировала себя в том, что она занималась несвойственными ей вещами, она пыталась проникнуть в туманные области, говорить, как мы бы сейчас сказали, о трансцендентном (хотя этого термина нет), — а здесь возможности философии крайне ограничены. Выдвигаются разные гипотезы, они сталкиваются друг с другом, вот начинается эта свара, и в результате падает престиж самой философии. Чтобы устранить раз и навсегда возможность философии заниматься несвойственным ей делом, Юм предлагает тщательнейшим образом исследовать природу познавательных способностей человека, или попросту человеческую природу, как он говорит. Здесь он достаточно, кстати, традиционен, и следует Локку в постановке этого вопроса: прежде чем судить о вещах, надо разобраться с тем, как устроен наш разум. Но и даже после того, как мы разобрались с этим, мы не должны напропалую начинать рассуждения о всем без разбора. Главным предметом исследования метафизика должен стать человек. Юм в определенном смысле является первым антропологом, но это не совсем правильно, потому что его антропологический проект, или точнее даже психологический проект не имеет ничего общего с вот с тем, что мы сейчас понимаем под антропологией. Вот в этом плане у современной антропологии был предшественник, упомянутый мною уже не раз, Иоганн Тетенс, он действительно очень напоминает современных антропологов, а Юм он ближе к классической философии все?таки.

И, тем не менее, посмотрите на название трактата «Трактат о человеческой природе», а вот эту науку, истинную метафизику, он так и называет, Science of man, это другое, это синоним для метафизики, — наука о человеке, Science of human nature, — наука о человеческой природе, а Science of man это и есть антропология, в буквальном переводе с английского на греческий. Ну да, и он говорит, что наука о человеке должна стать столицей всех остальных наук, то есть благополучие и основание всех иных научных дисциплин надо искать в учении о человеке, даже таких отвлеченных, как математика, потому что противоречия в математике, которые Юм предчувствует, как бы вот как чувствует, что математику ожидает не беспроблемное будущее, вот они основаны во многом на том, что мы не вполне понимаем, как мы познаем. Математические тезисы, аксиомы и теоремы они реализуются разумом и может ли разум делать те допущения, которые подчас делают математики или нет, узнать об этом мы можем только по исследованиям самого разума и это исследование, возможно, поможет избежать противоречий, которые самую большую опасность несут для человеческого разума. Потому что даже если в математике есть противоречия, тогда мы действительно обречены на скептическое состояние, из которого мы не сможем выкарабкаться, потому что если даже там нет надежности никакой, нет достоверности, противоречия возникают, то, что ж тогда говорить о других науках, об обыденных знаниях. И уж раз уже математика зависит, то и все остальные науки тоже. Короче говоря, наука о человеке, это такая фундаментальная наука, тут Юм тоже традиционен, потому что обычно это место метафизике и отводится в системе наук, это базисная наука наук.

Следующий момент, метафизика, наука о человеке состоит из двух разделов. Первый раздел — это учение, условно говоря, о теоретической стороне человеческой жизни или учение о познании, вторая сторона учения об аффективно — волевой стороне человеческой жизни. Первая часть реализована в первой книге «Трактата о человеческой природе», которая так и называется, «О познании», иногда Юм ее также логикой называет эту первую часть, — эта наука о теоретической стороне человеческой жизни или о познании попросту, или логика еще проще, так ее Юм называет, это не формальная, конечно, логика, а вот новая какая?то логика, и аффектология — вторая часть. Вот это фундамент всех остальных наук. Значит, а вторая часть., первая часть — в первой книге трактата, а вторая — во второй, — как раз они в этой спайке и вышли в 39–м году, а третья часть — «Учение о морали», появившейся в 40–м году, это уже надстройка, она как бы относительно независима, не входит уже в фундамент метафизики, а есть одна из тех наук, которая может приобрести ясность, — этика, — вследствие корректно построенного учения о человеке.

Следующий момент, каким образом Юм предлагает исследовать человеческую природу. Здесь в этом вопросе абсолютно точно можно зафиксировать изменения в взглядах Юма от «Трактата» к «Исследованию о человеческом познании». В «Трактате» он прямо говорит, что единственным основанием, на котором мы можем строить науку о человеке, является опыт, опыт, а именно внутренний опыт, интроспекция и предлагает такую интроспективную модель. Ни в коем случае нельзя допускать гипотез, говорит он, только внутренний опыт. Ну, тут же, во введении в Трактат он замечает, что интроспекция приводит к нарушению естественного хода психических процессов, и мы не видим то, что мы должны видеть, то есть то, что мы хотим исследовать душу, она не открывается нам — открывается искаженный образ, эта целая проблема и с ней знакомы все современные психологи. Ну и как же быть, какой выход предлагает Юм? Мы же должны истинную картину душевной жизни получить, а не искаженной. Для этого, говорит он, предлагает довольно популярное ныне решение, но от которого впоследствии отказался: надо смотреть не за самим собой, а как бы вот за другими людьми, извне наблюдать это проявление человеческой природы, осторожно, не вмешиваясь в них, и вот в таком плане мы сможем понять, как, так сказать, она устроена.

Неудачность этого предложения состоит в том, чтобы истолковать поведение других людей, мы уже должны знать самих себя, это очевидно, и узнать через других устройство души мы не можем, пока ее не знаем непосредственно. А непосредственно можем узнать только через интроспекцию, так что от интроспекции просто никуда не деться. И поэтому, размышляя на эти темы, Юм иной вариант предлагает исследования человеческого сознания, необычайно резко меняет акценты. Слово «опыт», которое буквально звенит во введении в «Трактат» в изоморфной первой главе «Исследования о человеческом познании» вообще ни разу не встречается, когда он говорил о методологии науки о человеке и вообще, редко слово experience встречается. Вместо этого он говорит, что душу надо исследовать, вот здесь очень странное место, самое загадочное может быть во всей его философии, хотя я преувеличиваю наверное, с помощью особой способности высшего проникновения, то есть некая интеллектуальная интуиция по — видимому имеется ввиду, то есть он теперь считает, что у нас есть эта интеллектуальная интуиция, superior penetration, высшее проникновение, с помощью которой мы можем мгновенно — он пишет — схватывать структуру душевной жизни и вот именно в силу этого мгновенного схватывания, нарушения, видимо так он считает, не происходят. Размышляя на эту тему, если от терминологии отвлечься, он видимо, пришел к выводу, что далеко не все процессы психической жизни при самонаблюдении изменяют свое течение. Видимо он понял, что если какие?то конкретные эмоции, например, пытаться ухватить, состояния описать, то тогда да, происходят нарушения, но если пытаться схватить сущностные формы перцептивной жизни, то есть например, отличие памяти, внутреннее отличие, от воображения, воображение от ощущения, рассудка от воображения и так далее, это самые элементарные я перечислил, впечатления от идей, если говорить в его терминологии, то вот тогда нарушения не происходит, поэтому их можно созерцать. Но поскольку нарушения не происходит, то он говорит, что мы схватываем мгновенно, а поскольку сущностные формы ухватываются, то вот здесь какая?то высшая способность к проникновению у нас имеется. Вот отсюда видимо берется этот странный термин «высшее проникновение». И первая задача науки о человеке — построение карты души и первая часть истинной метафизики, это «ментальная география», как говорит Юм. Весьма любопытный термин. Итак, надо распутать, — дело в том, что наша способности спутаны, смешаны друг с другом, их надо тщательно, словно спутанные нити, говорит Юм, отделять друг от друга и этот беспорядок устранять. Четко проводить границы между различными способностями, грубые границы мы знаем, мы все знаем, чем отличаются чувства от воображения, но чем идеи памяти отличаются от идей, скажем воображения это уже сказать не так просто, а есть еще более тонкие различия, — вот все их надо фиксировать. Это — первая часть.

Но есть в этой науке и вторая часть. Термина для нее Юм не дает, но, условно говоря, если так, по аналогии с ментальной географией тут можно изобретать разные термины, сами подумайте какие. Короче говоря, смысл этой второй части состоит в том, чтобы редуцировать одни способности души к каким?то другим, то есть в многообразии душевной жизни искать какие?то нити, которые соединяют различные когнитивные и иные проявления человеческой психики и ведут к их глубинным основаниям общих для многих душевных действий. То есть имеется многообразие душевных действий и Юм не исключает, что многие из этих душевных действий вытекают из каких?то общих оснований. И вот очень важная задача науки о человеке, это редукционистский проект, вот это сведение, ментальная спелеология, если хотите. То есть надо эти ниточки стягивать. Звучит абстрактно. Пример приведу, вот мы верим, допустим, что существует причина у каждого события — каузальная вера. И Юм пытается доказать, что эта каузальная вера зависит от нашей веры в тождество прошлого и будущего. Вот оно — сведение. И другие подобные принципы, подробнее потом расскажу, хотя времени у нас мало, на следующем занятии мы должны будем уже к Канту приступить, но тем не менее.

Вот эти две части. Это позитивные задачи. Есть негативные задачи в метафизике, это ограничительные задачи, то есть после того, как мы это все выясним, мы поймем, в какие области наш разум не может вторгаться.

Теперь еще пару слов и на этом мы закончим сегодня, об отношении Юма к скептицизму. Здесь, этот вопрос важно зафиксировать, потому что часто, до сих пор еще его причисляют к скептикам, Юм выделяет несколько видов скептицизма. Значит: пирронизм — это крайний скептицизм; академический., да, картезианский скептицизм — методическое сомнение; академический скептицизм и так называемый консеквентный скептицизм — то есть сомнение, возникающее уже после того, как мы исследовали наши способности познания и поняли, что что?то доступно им, а что?то недоступно.

— А какой второй?

Второй картезианский, первый пирронизм по имени Пиррона, второй картезианский, потом академический скептицизм и этот вот, консеквентный. В подлинном смысле скептицизмом является только пирронизм, крайнее сомнение во всем, упорное такое. И Юм его отвергает и даже пытается найти те области познания для философии, которые могут позволить избежать сомнений. Все остальные виды скептицизма Юм признает и использует их. Он скептик и во втором и в третьем, и в четвертом смысле слова. Но все дело в том, что эти смыслы слова «скептицизм» не соответствуют традиционному смыслу этого понятия. Ну, Декарта мы же не будем всерьез скептиком называть, правда? Или, например, любой философ согласиться с тем, что есть области познания недоступные для человека и человеческого разума, и Юм с этим согласен. То есть если он скептик в этом плане, то все остальные тоже скептики. А что такое академический скептицизм — это просто правило осторожности в рассуждениях. Просто дело в том, что Юм называет свою философию академической философией, и себя академическим скептиком. Ну, академический скептицизм есть смягченный скептицизм, это просто, действительно установка.

— А чем отличается декартовский от академического?

А декартовский мало отличается, это просто следствие, это скорее умонастроение такое, возникающее из декартовского метода. Их в принципе можно свести воедино — декартовский и академический, — оставив тогда три. Ну, просто там декартовский более конкретное имеет содержание, поэтому он различается, и вот этот вот консеквентный тоже (у самого Юма, кстати, нет этого термина), не являющийся скептицизмом в строгом смысле слова.

Итак, Юм — скептик во многом только на словах. А в единственном смысле скептицизма, в котором он мог бы быть скептиком, он им и не является. Но не только все?таки, есть и содержательные основания считать его скептиком, об этом поговорим в следующий раз. Все на сегодня.

— А консеквентный скептицизм — это что?

Ну, вот когда вы исследовали, построили карту души, видите, что вот тут можно познавать, а вот, например, вопрос о бытии Бога, скажем, или о начале мира, вот этот вопрос — так наши способности устроены, что они не гармонируют с этим вопросом, нельзя ничего узнать об этом, закрыта эта область. И когда мы это признаем, мы становимся на позицию такого консеквентного скептицизма — после исследования познавательных способностей признаем состояние незнания в определенных областях.

Так, все на сегодня, сейчас я отмечу, спасибо.

— Спасибо.

Юм 2

Итак, я остановился на том, что рассказал о методологии Юма, о его сложном отношении к декартовскому методу, о том, что в принципе его можно рассматривать, как одного из последовательнейших картезианцев, несмотря на внешнюю эмпиристскую оболочку. Говорили мы о том, что истинная метафизика включает две части: ментальную географию — такую дескриптивную дисциплину о модусах души и то, что можно условно назвать ментальной спелиологией, т. е. редукционистскую программу сведения когнитивных действий (прежде всего когнитивных) к общим основаниям.

Теперь мы с вами посмотрим, как Юм реализует эти задачи.

Сразу хочу оговориться, что материал крайне сложный: Юм очень трудный мыслитель, и для его анализа требуется. как Сократ говорил про тексты Гераклита, что здесь ныряльщик требуется, так, по моему, и здесь что то подобное должно быть. Но не из?за какой?то «зауми», которая присутствует в его текстах, — напротив, скорее из?за кропотливости и микроскопичности юмовских исследований. Не случайно же он говорил, что философию в каком?то смысле можно сравнить с использованием микроскопа, направленного на душу, наводящего на резкость то, что может быть смутно и неотчетливо в наших душевных действиях.

Первым шагом ментальной географии Юма является знаменитое его различение впечатлений и идей. Само по себе это различение, как может показаться, имеет лишь терминологический смысл, потому что, в конце концов, всем было давно известно различие между ощущением, скажем, интеллектом и воображением. Все понимали, и Локк и Декарт, что идеи ощущения и идеи воображения хоть и называются одним словом «идеи», тем не менее, существенно отличаются друг от друга. Идеи ощущения от нас в полной мере не зависимы. Беркли, скажем, помните, считал, что они вызываются Богом непосредственно, а идеи воображения мы сами, — они в нашей власти, по крайней мере, отчасти мы можем их комбинировать, создавать новые сочетания. Вот, поэтому они разнятся, и Юм, казалось бы, просто закрепляет это. Он так и говорит: чтобы избежать путаницы давайте будем называть вот непосредственные переживания наших чувств — «впечатлениями (impressions)», а за образами, апперцепциями, точнее, памяти и воображения оставим название «идеи» (ideas). Чтобы это смешение не мешало нам. Философия должна распутывать эти нечеткости, в том числе и терминологического характера.

Так что договорились, — есть впечатления, и есть идеи. Но не этим ограничиваются юмовские, так сказать, новации, не только терминами. Он, классифицирует впечатления — непосредственные данные чувств, — он различает два их вида: «впечатления ощущения» и «впечатления рефлексии». Вот здесь я хочу вас призвать, чтобы не смешивать юмовские впечатления рефлексии с локковскими идеями рефлексии. Такой соблазн может возникнуть. Это разные вещи. Под впечатлениями ощущения Юм понимает то, что и Локк понимает под идеями ощущения, т. е. это данные пяти чувств, условно говоря, связанные с органами чувств. А вот, в то время как под идеями рефлексии Локк понимал представление о формах деятельности нашего ума, Юм понимает под впечатлениями рефлексии эмоциональную сторону человеческой жизни: аффекты, переживания, страсти, желания, — это попадает у него под впечатления рефлексии. Если для Локка, скажем, идея рефлексии была идеей ощущения как способности, то у Юма никак идея ощущения как способности не скопирована с впечатления рефлексии, соответствующим, с таким же именем. В данном случае не важно, здесь сравнение большой роли не играет, просто надо помнить, что здесь не совпадает.

И вот, Юмом была обнаружена определенная механика в возникновении, в последовательном возникновении идеи впечатления. Сначала порождаются идеи ощущения. Например, вы видите какой?то предмет, условно говоря, апельсин. Вы едите его, когда вы его едите, у вас возникают вкусовые ощущения, — да это тоже впечатление ощущения: и зрительный образ апельсина и вкус его, переживаемый вами, — это впечатление ощущения. Вы запоминаете этот вкус, как Юм говорит: с впечатления снимаются копии и эти копии, ничто иное, как идеи памяти, идеи уже. Потом вы воспроизводите эти идеи, которые хранятся у вас до определенного момента в памяти. И вы вспоминаете не только образ, так сказать, вид апельсина, но и его приятный вкус, у вас возникает желание опять его поесть, так сказать, опять соприкоснуться с этим прекраснейшим фруктом. Вот это желание, которое у вас возникает, это впечатление рефлексии. Таким образом… да и если это желание достаточно сильное вы опять получаете этот фрукт, опять у вас возникает впечатление ощущения. Вот так круг замыкается. Итак:

впечатления ощущения,

1. идеи,

2. впечатления рефлексии,

3. впечатления ощущения.

— Желание, вызванное памятью — это…?

Желание, которое возникает, стремление — это впечатление рефлексии. Желание выливается в волевые действия, если вы их осознаете, как волевые импульсы — это тоже впечатления рефлексии; действия, конечно, ваши по добыванию этого фрукта вы можете ощущать и получать какие?то впечатления и ощущения, но это неважно. Важно то, что элементарный психологический цикл проходит эти упомянутые мною фазы: в промежутке между двумя впечатлениями ощущения лежат идеи и впечатления рефлексии.

Эта элементарная структура послужила Юму основанием для композиционных решений. Вначале, первым делом, надо говорить (в «Трактате о человеческой природе», в котором все это говорится), надо говорить о впечатлениях ощущения, потом об идеях, потом о впечатлениях рефлексии. Ну, о впечатлениях ощущения он отказывается подробно рассуждать, потому что конкретные процессы возникновения впечатлений ощущения, или попросту ощущений связаны с физиологическими какими?то реакциями, которые не являются, не принадлежат, так сказать, епархии философии. Это дело не философа — исследовать физиологию ощущения. Юм четко совершенно обрубает все нити, которые ведут от философии к конкретной науке. Он исключительно тонко чувствует эту границу между философией и конкретными науками. Тут могут быть самые разные гипотезы, он прекрасно понимает, а философия не должна быть гипотетической наукой. В ней все должно быть достоверно.

Поэтому приходится начать с учения об идеях. Эту часть метафизики он называет логикой, или учением о познании. И она и составляет первую книгу трактата. А вторая книга трактата — это учение о впечатлениях рефлексии — аффектология (хотя этого термина у Юма нет).