б) Понимание и действительность.

б) Понимание и действительность.

- Как доступность духа пониманию, с одной стороны, терпит крушение от экзистенции, из которой, однако же, в конечном счете происходит всякое побуждение к понимающему ориентированию в мире, так, с другой стороны, она терпит крах от остающейся непрозрачной для него чуждой действительности природы, без которой дух вовсе не имеет существования. Если экзистенция пытается освободить для себя место в понятном аспекте духа, чтобы прийти к самой себе, то она не менее того стремится к непостижимому, как границе понимания, чтобы на краю бездны существования осознать себя самое (um am Abgrund des Daseins sich selbst innezuwerden).

Правда, ясность ориентирования наук о духе требует мыслить чистый дух. Но в этом случае совершается либо предметное изолирование духовных содержаний, со стороны их вневременной значимости (например, смысла имеющих силу суждений), в качестве которой они являются лишь условием духовной жизни, но никогда не бывают ее формой. Или же здесь совершаются преобразующие конструкции, например, конструирование живой идеи в действительно бывший предметный идеал, исторического процесса - в необходимую эволюцию духа; это - спиритуалистические конструкции, как если бы дух наличествовал для себя без всякой иной действительности и совершал свое историческое движение, следуя своим собственным, познаваемым для нас законам. Мыслить духовное в подобной, всегда лишь мнимой, чистоте, позволительно, если эти конструкции я использую лишь как методические подспорья, и знаю в то же время, что эти идеально-типические образования суть вовсе ничто без реальной плоти каузально действительного и присущих ему ограничений.

Наука о духе тем глубже ведет свое мироориентирующее исследование, чем отчетливее и непримиримее она познает и воспризнает дух в действительности. Соблазну спиритуалистической раздутости в бескровном бытии при недействительном духе противостоит, однако, другой соблазн: искушение, применяя присущие предшествующим родам действительного способы рассмотрения к духовным формациям, потерять из виду духовность, а тем самым - лишить само исследование его подлинного предмета.

Если, например, я спрашиваю, какие фактические события имели решающее значение для развития общества и государств, какие факты и случайности грубой жизни, какие природные условия, какие проявления глупости и слепоты, чья проницательность и целенаправленная воля определяли собою ход истории в ее материальной, экономической и политической действительности, в восхождении и упадке народов, то этот вопрос имеет все же некоторый смысл всегда только в отношении к духовной действительности. Ибо в противном случае работа исследования, как направленная лишь на произвольную действительность, превратилась бы в вопрошание о некотором хаосе фактов, и история не только была бы доступна нашему изучению точно в том же смысле, как и явление природы, но не была бы доступна науке даже и в том смысле, как это последнее. Понять роль в ней в том числе и чуждого духу, -всего того, что есть природа или аналогично природе оказывается для духа объемлющим и определяющим его, - это только условие познания духа в его действительности, которая, даже если она без остатка зависит в качестве существования от другого существования, остается тем не менее изначальной в своей специфичности.

Другой пример - это зависимость духовного творчества от психологических каузальных факторов, в исключительном случае - от психологических процессов. Если мы исследуем эти последние процессы, то и здесь также изучение, как мироориентирующее исследование, имеет смысл только в случае, если интерес к духовному выдерживает напряжение с эмпирическими, реалистическими аспектами предмета. Спиритуалистическая установка выдвигает здесь обыкновенно альтернативу: нечто следует либо принимать всерьез, и тогда оно - здорово; или же оно больно, и тогда его не нужно принимать всерьез. Реалистическая же установка изучает включенность духовного в действительность, как вечно непонятный факт, в ее многообразии, правилах, закономерностях и в уникальной особенности каждого ее проявления, чтобы знать, что произошло в действительности. Но если эту обусловленность понимают неверно, если исследователь, вместо спиритуалистической, принимает натуралистическую установку, если в результате он получает вывод вроде: «итак, эта духовность есть не более, чем...», -так что все его исследование делается абсурдом, безразличной игрой мысли или, наконец, просто выражением наклонности унижать духовное величие.

То обстоятельство, что дух объемлется другими родами действительности, имеет своим следствием то, что в науках о духе, наряду с понятиями о смысле, имеющими исток в акте понимания, играют известную роль понятия, типически подобные познающим природу понятиям (Begriffe von dem Typus der naturerkennenden), хотя они и не имеют здесь, как в естественной науке, значения понятий, выражающих существенное. Категория механизма подходит для описания некоторых процессов в обществе и государстве, статистика и вообще все количественное играет некоторую роль во внешнем изучении духовной действительности; здесь ищут и находят законы или, по крайней мере, правила (например, в языкознании), и все-таки это не такие законы, как в естественных науках, потому что само подчиненное правилам в своих элементах присутствует (gegenw?rtig ist) как смысл, а не как вещество. Или категории органической жизни напрашиваются ученому там, где не схватывают предмета данной науки категории механистического существования. Они позволяют мыслить духовное бытие в форме растительного саморазвития и самооформления. Если эта натурализация понятий в свою очередь оказывается недостаточной, ученый задействует психологические категории, такие, как влечение, инстинкт, сознание и бессознательное. И эти категории тоже не выражают того, что реально есть как сущность в аспекте исследования науки о духе. Однако все эти категории имеют свое относительное право и оправдание, поскольку дух никогда не есть только дух, но всегда есть дух во всякой действительности. Присущую ему специфическую действительность возможно постичь только в среде этой иной действительности и по контрасту с нею, дух же или подпадает в полную власть этой действительности, или же, однако, только и может держаться в бытии лишь благодаря ей и вместе с нею.

То, что наука о духе постигает свои доступные пониманию содержания на полпути между простым существованием и экзистенцией, вносит в нее от этих границ познавательные формы, которые для чистой науки о духе, если бы таковая была возможна, должны были бы оказаться чуждыми. С одной стороны, действительный дух всегда заключает в себе момент природы, и наука о духе имеет соответственные природе познавательные аспекты. С другой стороны, духовная самобытность укоренена в экзистенции, которая либо высказывается догматически, либо же просветляет себя в свободном, каждый раз исконном, философствовании; догматики первого рода составляют не только предмет исторической науки о духе, но как они сами, так и их аналог - преодолевающая догмы философия, - составляют и корень, и затем также господствующую, но неявную цель исследователя в науке о духе. Поэтому наука о духе всегда подвержена двоякой опасности: натурализации или догматическому пристрастию. Первое может критически самоограничиться благодаря осознанию относительности своей точки зрения, но второе может быть ограничено только путем непреклонного отделения объективно убедительного в изучаемых обстоятельствах от участливого переживания идей и экзистенциального присвоения. В этом объективно убедительном возможно достичь единства даже исходящим из самых разнородных экзистенций и идей, и здесь возможна дискуссия о правильности утверждений, но не о смысле исследования.