Глава III. «Наукоучение» — гносеология и логика

Глава III. «Наукоучение» — гносеология и логика

Замысел создания логического сочинения появился у чешского мыслителя еще в 1812 г. Занятия математикой, поиски путей обоснования нравственного закона заставили его обратиться к логике. В работе «К более обоснованному изложению математики», написанной в 1810 г., Больцано говорит, что обсуждение математического метода принадлежит не математике, а логике, поэтому успешное продвижение в математической науке требует серьезного изучения логики. Не оконченная им работа «Дедукция высшего нравственного закона» предваряется изложением основных понятий логики. Теоретические интересы и педагогическая, воспитательная деятельность Больцано приводят его, таким образом, к исследованию логических проблем. В его научных записях 1812–1816 гг. мы находим план будущего сочинения по логике. Название (которое зачеркнуто) звучит слишком претенциозно: «Опыт новой логики, которая должна совершить полный переворот во всех науках». Значительно позднее, уже после написания книги, Больцано дает другое название, которое и стоит теперь на титульном листе: «Наукоучение д-ра Больцано. Опыт подробного и большей частью нового изложения логики с постоянным вниманием к прежним авторам. Изданное некоторыми его друзьями». Больцано намеревался завершить работу в течение года, как свидетельствует его письмо к другу Феслю от 1847 г.: «Когда я начинал учебник логики в 1820 г., я думал, глупец, что закончу его к концу года, а когда я закончил его?» (29, 79). Когда же наконец книга была написана, Больцано в течение семи лет не мог ее опубликовать. Издание задерживалось из-за того, что переговоры с издателями приходилось вести тайно, через посредников, а книга должна была выйти анонимно. Кроме того, издателей смущал объем рукописи. Работа кочевала от одного издателя к другому, пока за ее публикацию не взялся зальцбургский издатель Зайдель. Последний решился на это потому, что ранее он уже опубликовал анонимно «Науку о религии» Больцано, которая быстро разошлась. «Наукоучение» появилось в 1837 г. Книга не нашла никакого отклика в ученой среде. Издатель был вынужден значительно снизить ее стоимость, чтобы распродать хотя бы часть экземпляров. Больцано сам пишет рецензии на «Наукоучение», но желаемого эффекта это не дает: вокруг книги полное молчание. Появившиеся две рецензии малоизвестных авторов обнаружили совершенное непонимание содержания и замысла произведения. Это во многом объясняется направленностью книги против немецкого идеализма.

Немаловажной причиной непопулярности произведения было и то обстоятельство, что Больцано до публикации «Наукоучения» почти ничего не печатал по философии и логике и в этой области его имя было неизвестно. По своему стилю «Наукоучение» также значительно отличалось от всего, что выходило тогда из-под пера известных немецких философов и их последователей. Публика привыкла к напыщенному, витиеватому языку немецких философов-романтиков, и ей оказались чужды простота и ясность стиля сочинения Больцано. Только вдумчивый читатель мог почувствовать поэзию науки в этом произведении, где методическое изложение логических и философских идей иногда прерывается живыми, вдохновенными страницами. Кроме всего сказанного читателя отпугивал объем книги: четыре тома «Наукоучения» насчитывают почти 3300 страниц.

Больцано с друзьями прилагают много усилий для популяризации произведения. Был задуман конкурс обсуждения философских воззрений мыслителя. В качестве арбитров Больцано приглашает известных философов — Гербарта, Бенеке, Фихте-младшего (сына известного немецкого философа). Положительный ответ дал только Бенеке. Фихте-младший отказался, а Гербарт ответил молчанием. Таким образом, все попытки распространить взгляды Больцано оказались тщетными. Выступление провинциального чешского философа, изгнанного из университета, против могущественных представителей немецкого идеализма осталось незамеченным.

«Наукоучение» было задумано как логическое произведение, в котором продолжаются и развиваются положения, открытые в логике до Больцано. Чешский мыслитель развивает логические концепции Лейбница, Ламберта и др. Труд Больцано — образец истории логики. Почти по каждому вопросу, обсуждаемому в книге, философ излагает или по крайней мере упоминает всех или большинство философов и логиков, занимавшихся им. Э. Гуссерль назвал Больцано «одним из величайших логиков всех времен». С этим нельзя не согласиться. После длительного застоя в развитии логики произведение Больцано было большим шагом вперед, оно содержало в себе много новых и плодотворных идей. Известный философ из ГДР Г. Клаус справедливо указывает, что в XVII и XVIII столетиях, кроме Лейбница, Ламберта и английского материалиста Д. Гартли, не было мыслителей, которые внесли бы нечто новое в развитие логики. В принятых тогда учебниках скучно излагалось уже давно известное. Новый взлет логической мысли начинается лишь в XIX столетии именно с Больцано (см. 59, 29).

Нужно иметь в виду, что под логикой чешский мыслитель понимает нечто отличное как от современного понимания этой науки, так и от ее понимания в XIX в. «Наукоучение» включает не только логику в собственном значении слова, но и теорию познания, теорию науки, психологию, насколько она касается проблем мышления, и педагогику. Название работы Больцано заимствует у немецкого идеалиста И. Г. Фихте. По содержанию же между наукоучением Фихте и наукоучением чешского мыслителя почти ничего нет общего; более того, последний исходит из идей, противоположных идеям Фихте.

Больцано определяет наукоучение как совокупность правил, которым нужно следовать при разделении всей области истин на отдельные науки и при изложении наук в учебниках (см. 21, 1, 19). Это наукоучение в собственном смысле слова. Оно предполагает уже известной сумму истин, полученных в различных областях знания. Задача книги — изложить правила построения науки из этих истин, правила разграничения одной науки от другой, а затем правила составления учебников. Наукоучение в собственном, или узком, смысле слова рассматривается лишь в четвертом томе. В широком понимании наукоучение включает то, что мы называем логикой, методологией, теорией познания. В нем рассматриваются вопросы: что такое познание и знание, что представляет собой истина, каковы средства и пути познания истины, каковы формы и правила всякой познавательной деятельности? Структуру всего произведения Больцано сжато и ясно излагает в § 15 первого тома. Оно разделяется на пять больших частей: I. Учение об основах. II. Учение об элементах. III. Учение о познании. IV. Об искусстве открытия, или Эвристика. V. Наукоучение в собственном смысле слова.

В «Учении об основах», которое является теоретико-познавательной частью, Больцано проводит доказательство существования совокупности истин-в-себе, опровергает скептицизм и показывает возможность познания истин. Наиболее обширной оказывается вторая часть произведения — «Учение об элементах»: она занимает значительную часть первого и весь второй том. В ней излагается собственно логическое учение, а также рассматриваются некоторые проблемы теории познания. Здесь обсуждаются свойства и связи логических объектов: представлений-в-себе, истин-в-себе, предложений-в-себе. В «Учении о познании» Больцано рассматривает процесс познания истин, отношение наших познавательных способностей к истинам-в-себе. Это психологическая и гносеологическая часть книги. В «Эвристике» выясняются правила открытия истин. В «Наукоучении в собственном смысле слова» излагается логика и теория науки. «Наукоучение» Больцано — труд обширный не только по объему, но и по содержанию. Некоторые называют его критикой «Критики чистого разума» Канта. Но это не совсем верно. Хотя философия Канта и является одним из главных объектов критики, произведение по своему характеру, во-первых, не является критическим, во-вторых, постановку многих проблем немецкого философа Больцано одобряет и продолжает их разработку.

Наукоучение Больцано рассматривает как логику вообще и предупреждает читателя, что оба названия — «наукоучение» и «логика» — употребляются им как синонимы. Определяя логику в § 15 первого тома, он пишет: «Логика должна учить нас, каким образом мы можем объединить наши знания в единое научное целое, поэтому она должна нас также учить, как находить истину и вскрывать ошибки и т. д. Но этого она не может сделать. не учитывая того, каким образом человеческий ум достигает своих представлений и знаний, следовательно, она необходимо должна включить в себя, например, положения о нашей силе представления, о памяти, о способности ассоциации идей, о силе воображения и т. д.». Совершенно ясно, что в логику мыслитель включает теорию и психологию познания. Но большим достоинством книги Больцано нужно считать стремление автора в конкретном изложении логического учения разграничить философию и психологию логики и саму логику.

В понимании логики Больцано отстаивает совершенно иные позиции, чем Кант. Последний делит логику на общую, или формальную, и трансцендентальную. Отношение Канта к формальной, или общей, логике, к ее возможностям в познании пренебрежительное. Он прямо заявляет о неспособности ее со времен Аристотеля к дальнейшему развитию, о ее окончательной завершенности. Если формальная логика отвлекается от всякого предметного содержания и рассматривает пустые формы наших рассуждений, то трансцендентальная исследует необходимые априорные условия познания, которое осуществляется через опыт. В трансцендентальной логике изучаются также возможности применения логических форм за пределами опыта, т. е. применение их к сверхчувственным предметам: богу, душе, миру, иначе говоря к вещам-в-себе, недоступным нашим чувствам. По Канту, попытки применения логических форм за пределами опыта не дают нам знания, а ведут к противоречиям, антиномиям, что и свидетельствует о границах нашего познания. Своим делением логики Кант делал первый шаг на пути создания диалектической логики, но, к сожалению, закрывал дорогу научной разработке формальной логики. Больцано в свою очередь признает только одну формальную логику, а мнение Канта о неспособности логики к развитию считает вредным заблуждением, «литературным грехом» кёнигсбергского философа. С пафосом он говорит о том, что вера в развитие и усовершенствование не только логики, но и всех наук должна быть практическим постулатом человечества (см. 21, 40).

Больцано критически рассматривает множество определений логики, даваемых древними и новыми философами. Ни одно из них его не удовлетворяет, в каждом он находит недостатки. Философ отмечает характерные крайности в понимании логики. Если в Германии логики удаляют из своего предмета все эмпирическое, то французы пытаются сделать из логики эмпирическую и субъективную науку. Некоторые замечания Больцано справедливы даже с современной точки зрения. Так, он указывает, что неправомерно рассматривать логику как науку о мышлении. Это слишком широко. Мышлением занимаются и другие дисциплины, например психология. Неверно также понимание логики как учения о развитии и формировании наших познавательных способностей. В этом случае в логику включаются исследования, ничего общего с ней не имеющие. Определение логики как науки о законах мышления, следуя которым мы достигаем истины, неполно, так как в стороне остаются, по Больцано, средства, используемые нами для передачи уже найденной истины. Если учесть, что Больцано рассматривает логику в рамках теории познания, то последнее замечание вполне справедливо. Теория познания должна включать в себя основные принципы и закономерности процесса обучения. Особенно резко чешский мыслитель отвергает позицию Канта, для которого общая логика является лишь аналитической и формальной наукой, непригодной для использования в качестве средства получения новых знаний: она разъясняет, анализирует уже известное содержание. Больцано утверждает, что ни в одной науке нет ни одного предложения, которое было бы только аналитической истиной (см. там же, 52).

Логика не может полностью отвлечься от содержания. Она, например, предполагает различия между знанием, полученным из опыта, и внеопытным знанием (см. там же, 48), ведь логика должна давать нам различные средства для получения различного рода знаний. Мыслитель указывает, что нужно отличать объект науки, т. е. ее предмет, от ее содержания, которое составляют ее положения. Так, объект геометрии — пространство, а ее содержание — предложения о пространстве. Больцано правильно различает содержание и предмет науки. Прав он и в том, что логика не может быть абсолютно формальной. Так или иначе она сохраняет связь с научным содержанием, а через него и с действительностью. Больцано стремится показать, что логика не может отвлечься от вопросов происхождения нашего знания, от видов его — эмпирического или теоретического. Логика необходимо связана с теорией познания и полностью абстрагироваться от нее не может. Какова, по Больцано, эта связь логики с теорией познания, будет видно дальше. Здесь следует только сказать, что недостаточно четкое разграничение содержательного и формального моментов в логике мешало Больцано в разработке логического учения.

Чешский мыслитель под логикой понимает научное изучение объективной связи истин- и предложений-в-себе, а также способ получения и изложения истин. Здесь мы подошли к центральному пункту в наукоучении Больцано — к его теории предложений-, представлений- и истин-в-себе.

Интересы Больцано, как мы знаем, сосредоточивались вокруг математики, этики и теологии. С юных лет он ищет все более прочные основания для своих убеждений, а также строгий метод научного, главным образом математического, исследования. Он находит их в разрабатываемой им логике. Самым важным своим открытием Больцано считает учение об истине-в-себе, представлении-в-себе и предложении-в-себе. Оно служит фундаментом всей его логики. Предложения, истины и представления — ее основные элементы. Выражение «в-себе» заимствовано у Канта. Известно, что одним из принципиальных понятий системы Канта явилось понятие вещи-в-себе. В его философии оно несет большую нагрузку, указывая на непознаваемость вещей, которые неизвестны нам по своей сущности и остаются как бы в себе. В то же время вещь-в-себе — это и материалистическая посылка в кантовском учении. Вещи существуют объективно, независимо от познания субъекта, являясь источником, причиной его чувственного опыта. У Больцано понятие «в-себе» служит лишь тля обозначения объективности, независимости предложений-в-себе, истин-в-себе от мыслящего субъекта. Анализ характера этой независимости показывает особенности теории познания Больцано.

Предложения-, истины- и представления-в-себе не существуют где-либо, их нет ни в сознании, ни вне сознания. Все реальные предметы и события существуют в пространстве и во времени. Предложениям- и истинам-в-себе пространственно-временная характеристика не присуща. Не являются они и причинами, например, наших истин в сознании или произносимых предложений. Причинноследственные отношения характерны только для существующих вещей. Вот как Больцано определяет предложение-в-себе: «…под предложением-в-себе понимаю я любое высказывание о том, что нечто есть или нет, безразлично выражается оно кем-то в слогах или нет, а также мыслится в уме или не мыслится» (там же, 76). Предложение-в-себе обычно выражается одним или несколькими словами и может быть истинным или ложным. Например, «четырехугольник является круглым» — ложное предложение. Больцано указывает, что слово «предложение» недостаточно ясно выражает то, что он хочет сказать, так как обычно под предложением понимают нечто высказанное или написанное, т. е. кем-то произведенное. Предложение-в-себе нужно поэтому отличать от грамматической языковой его формы. Последняя есть нечто реально произнесенное или написанное. То, что кто-то произносит или пишет предложение на бумаге, является случайным обстоятельством для предложения-в-себе. Имеется бесконечно много предложений-в-себе, которые никто не произносит и не мыслит. Больцано даже приводит пример предложения-в-себе о предложениях-в-себе: «Бог, как вездесущий, знает не только все истинные предложения, но также все ложные, не только те, которые какое-либо сотворенное существо считает истинными или о которых производит лишь представления, но также и те, которые никем не рассматриваются и не представляются» (там же, 78).

Таким образом, Больцано, понятие «предложение-в-себе» получается путем абстракции от языковой оболочки предложения, от процесса мышления, суждения. Мышление является психическим процессом, и, как таковое, оно существует в определенное время, у конкретного субъекта. Предложение-в-себе может быть выражено в различных языках и словах, т. е. может быть множество грамматических предложений для одного и того же предложения-в-себе. Но предложение-в-себе не связь слов, а смысл, который выражается посредством этой связи (см. там же, 121). Больцано неоднократно подчеркивает отсутствие свойства существования у предложений-в-себе. «Только мыслимое или утверждаемое предложение, — пишет он, — имеет существование в уме существа, которое мыслит или судит; только предложение-в-себе, которое есть содержание мысли или суждения, не является ничем существующим; таким образом, было бы нелепо говорить, что предложение имеет вечное бытие или что оно в определенный момент возникло и в другой снова исчезло» (там же, 77). Суждения или мыслимые предложения существуют реально в определенное время, и если предложение-в-себе одно, то мыслимых предложений или суждений много, и с каждым актом мысли их число увеличивается. Больцано находит у Лейбница понимание предложений, близкое к своему, но не согласен с немецким философом в том, что предложение является возможностью мысли, или чем-то таким, что может быть мыслимо или составлять содержание мысли Больцано стремится отделить мыслимость предложения от него самого. Мыслимость может быть свойством предложения, но не входит в определение предложения-в-себе, не может объяснить его. Истина-в-себе является видом предложения-в-себе (см. там же, 112). Выражения «вечные истины религии», «вечные истины математики» имеют в виду не истину-в-себе, а лишь то, о чем говорят истины. Самой истине, как и предложению-в-себе, нельзя приписать никакой временной характеристики. Так, когда говорят о вечных истинах математики или морали — например, в следующих высказываниях: «порок делает человека несчастным», «прямая является кратчайшим расстоянием между двумя точками», — вечность как свойство характеризует не истину-в-себе, а те связи, которые она выражает, точно так же как некоторые истины выражают преходящие связи, например, в предложениях: «идет снег», «четверик зерна стоит три талера» (см. там же). «Высказать» истину в собственном смысле слова нельзя. Для характеристики истины бессмысленно указание на время и место.

Следует подчеркнуть, что предложения-в-себе используются Больцано как логические образы, абстрактные объекты. Истинностные характеристики «истина» и «ложь» определяются как самостоятельные логические значения. Чешский мыслитель отвлекается от конкретного смысла предложений, оперирует с ними как экстенсиональными объектами, а не интенсиональными.

Последними элементами, кирпичиками, из которых складываются предложения и истины-в-себе, являются представления-в-себе. Они также выражаются посредством слов или связи слов, но в отличие от предложений-в-себе в них ничего не утверждается и не отрицается. Представления нашей души субъективны. Мыслим ли мы что-либо, воображаем или воспринимаем внешними или внутренними чувствами, не судя, не утверждая ничего об этом, мы в данных случаях нечто представляем (см. 21, 1, 216). Например, я вижу розу и при приближении к ней воспринимаю запах. Все это субъективные представления, так как они предполагают субъект. Объективные представления имеются, когда никто не представляет их. Больцано с сожалением констатирует, что слова «представление-в-себе» еще хуже выражают смысл того, что он хочет сказать, чем слова «предложение-в-себе». В немецком языке слово «предложение» (Satz) можно перевести, например, и как закон, теорема, т. е. нечто объективное, независимое от деятельности сознания. Слово же «представление» всегда предполагает некоего субъекта, который что-то представляет. Больцано не находит в языке адекватных средств для выражения своих идей. Это и не удивительно: язык как бы сопротивляется попыткам философа отделить от него то, что не может существовать вне языка. Независимость представления-в-себе от субъекта он показывает на примере: число виноградин в виноградниках Италии прошлым летом. Этого никто не представлял и не представляет, но это представление-в-себе (см. 21, 1, 218).

Представления-в-себе, по Больцано, не являются ни истинными, ни ложными, таковыми могут быть лишь предложения-в-себе, которые состоят из представлений-в-себе. Когда говорят об истинности или ложности представления, то имеют в виду истинность или ложность только его применения к определенным предметам через предложение типа «это есть А», где А — представление. Многие современные логики защищают подобную точку зрения об истинности как свойстве только высказываний, а не их составляющих — понятий (см. 59, 183). Предложения-, истины- и представления-в-себе являются материей субъективных, или мыслимых, предложений, истин и представлений. Таковы в самом сжатом виде основные положения важнейшей части логики Больцано.

Проще всего было бы сказать, что Больцано возрождает в новом виде платонизм. Некоторые исследователи прямо заявляют, что Больцано, мол, не прав, говоря об оригинальности и новизне своего открытия сферы предложений- и истин-в-себе, что он мало знал Платона и других философов (см. 49, 329–330). Но чешский мыслитель, во-первых, сам говорит, что понятие предложений-в-себе, истин-в-себе, хотя и не совсем осознанно, употреблялось Лейбницем, Аристотелем, Гербартом, стоиками и эпикурейцами (см. 21, 1, 83; 116). Во-вторых, что касается учения Платона, то в заметках к логике Больцано пишет: «Поднялся ли Платон до этого понятия (истин-в-себе. — В. К.), я не знаю. Я этого, по крайней мере, не мог найти у него. Но Гегель, кажется, просмотрел это понятие» (22, 12, 103–104). Больцано, конечно, достаточно хорошо знал Платона. Впрочем, и при знакомстве с системой последнего в изложениях интерпретаторов нельзя пройти мимо учения об идеях. Перед Больцано стояла задача — дать философское обоснование математики, ее объектов и четко выделить значимые элементы логического учения, которое, как он считал, лежит в основе математики. Успехи применения в XIX столетии математического анализа, т. е. применения открытого Лейбницем и Ньютоном дифференциального и интегрального исчислений к задачам механики, приводили многих ученых к вопросу философского и логического его обоснования, оправдания его методов. Над этим и работал Больцано. Он делает одну из первых попыток создания логики науки, и прежде всего логики точных наук, стремится привести традиционное логическое учение, опирающееся на схемы и структуры естественного рассуждения, в соответствие с уровнем развития математики. Логика должна стать не просто логикой обыденного рассуждения, но логикой науки. Способы математического рассуждения Больцано использует для усовершенствования традиционной логики, точно так же как в логике стремится найти основу для математического рассуждения. В XIX столетии многие математики стояли на позиции платонизма. Для них абстрактные математические объекты, такие, как числа, точки, линии, уравнения, являлись не менее, а в каком-то смысле даже более реальными, чем вещи действительного изменчивого мира. Больцано понимает нелепость и грубость учения о некоем надвременном бытии идей и пытается найти более адекватную точку зрения на объекты математического и логического исследования. Два несомненных свойства приписывает Больцано предложениям- и истинам-в-себе. Первое — объективность, т. с. независимость от конкретной мыслительной деятельности субъекта. Больцано не согласен с Лейбницем, который утверждал, что истины если и независимы от людей, то во всяком случае не могут существовать без мышления бога. Для Больцано истины независимы и от мышления бога. Всеведущий бог знает, конечно, все истины, поэтому, полагает Больцано, нет ни одной истины, которая кем-то не познавалась бы, хотя она и независима от познания. Высший нравственный закон, считает он, является первой истиной-в-себе; она также независима от божественного рассудка и воли. «Истины, — пишет Больцано, — никем не полагаются, даже божественным рассудком. Не потому нечто истинно, что его так познает бог, но, наоборот, бог познает это так, поскольку это истинно» (21, 114). Здесь у Больцано заметно определенное колебание в абсолютной независимости предложений- и истин-в-себе от деятельности сознания. Вначале он говорит, что нет ни одной истины, которая кем-то не познавалась бы, но потом стремится подчеркнуть объективную значимость истин, даже их независимость от божества.

Второе свойство, по существу усиливающее первое, — это неизменность предложений- и истин-в-себе. Изменениям подвержены лишь существующие во времени и пространстве вещи. Только о том, что находится во времени, можно говорить как об изменчивом. К предложениям-в-себе неприменимо даже понятие вечности. Возражая на замечание Гегеля, что истины, которые нам достаются от древних, нами не только умножаются, но и модифицируются, Больцано спрашивает: «Модифицируются ли математиками теоремы Евклида?» (11, 12, 169–170).

К оценке учения Больцано о предложениях-в-себе нельзя подходить упрощенно. Наряду со значительной долей платонизма, объективного идеализма в нем содержится и положительное начало. С точки зрения развития логики введение в анализ объектов, действительно присутствующих в естественном и научном мышлении, было прогрессивным. С точки зрения философской, гносеологической учение Больцано нужно рассматривать с двух сторон: во-первых, Больцано стремится сознательно выделить значимые элементы логического рассуждения, ставит проблему логического существования, во-вторых, он невольно гипостазирует понятийное знание. Философ столкнулся со сложной проблемой способа бытия человеческого знания. Реально оно существует через язык и культуру, а точнее, через деятельность людей. Сама деятельность протекает во времени, она конкретно-исторична и преходяща. Духовная же сфера знаний есть нечто относительно устойчивое, постоянное, она не имеет вещественного бытия, но не менее реальна, чем предметный мир. Благодаря своему общественному характеру знание как бы навязывается каждому индивиду со стороны, извне. Оно объективно и общезначимо. Его исторически и практически обусловленный характер остается скрытым от индивида. В классовом обществе, где деятельность и продукт этой деятельности отчуждаются от самого субъекта, неизбежно возникает иллюзия отдельного бытия форм деятельности людей, закрепляемых в культуре и знаниях и господствующих над людьми. Это становится основанием для появления идеализма и религии. Знание как бы существует и в то же время не существует. В одном месте «Наукоучения» Больцано отмечает, что истины-в-себе являются чем-то «третьим», они «вне вещей-в-себе и нашего мышления о них» (21, 2, 23). Философ прав в том, что результаты познания действительно фиксируются в устойчивых образах теорий, понятий, методов — это способ их функционирования. Объективная реальность дана нам через знание и его формы. Процесс познания может осуществляться только через уже имеющиеся структуры и формы знания. Но Больцано не понял диалектики знания и реальности, не сумел исторически подойти к науке, он преувеличил момент объективности и устойчивости научного знания и таким образом внес в свое учение значительный элемент платонизма. Объективность знания вплетена в субъективную деятельность человека и не может рассматриваться так же, как, например, объективность реально существующего мира. В рассуждениях чешского мыслителя объективно-идеалистические элементы присутствуют наряду с верными теоретико-познавательными установками. Он стремится подчеркнуть особый характер объективности логических образов по сравнению с объективностью мира. Глубокое понимание сложности логических и математических абстракций и их соотношения с предметной областью их применения позволило Больцано сделать такие открытия в логической семантике, которые ставят его в ряд предшественников современной логики.

С историко-философской точки зрения пристального внимания заслуживает критика Больцано так называемого психологизма. Эта критика могла бы ускорить созревание и развитие современной логики, будь она известна широким кругам ученых. Только через 50 лет после появления «Наукоучения» Г. Фреге, а затем в 1900 г. Э. Гуссерль (первый самостоятельно, второй — в значительной степени повторяя Больцано и ссылаясь на него) дают критический анализ психологизма в логике и теории познания. Правда, самого термина «психологизм» у Больцано нет и его критика целиком подчинена позитивному изложению логики.

Что же собой представлял психологизм в логике и гносеологии? В начале XIX столетия некоторые философы, опираясь на эмпирические идеи Юма и Локка, пытаются сделать психологию основной философской дисциплиной. Под эмпирическими данными Юм, например, понимает психологические данные, а именно состояния нашего сознания, ощущений и восприятий. С позиций такого эмпиризма современники Больцано Я. Фриз и Ф. Бенеке выступили против рационалистического гегелевского идеализма. И тот и другой рассматривали логику как науку, производную от психологии. Следуя за Юмом, они считали, что путем самонаблюдения за состояниями сознания можно получить основные принципы и законы логики. Логика рассматривалась как ветвь психологии, а ее законы — как обобщения эмпирических данных сознания. Эта точка зрения, в основном опирающаяся на субъективный идеализм, единственным предметом исследования которого оказываются наши восприятия и ощущения, стала тормозом на пути развития логики. Недооценка теоретического знания, его качественного своеобразия по отношению к эмпирическому (последнее при этом не рассматривалось как отражение объективной реальности) мешала созданию логического метода исследования, выявлению форм и способов научного познания. Психологизм в логике получает широкое распространение особенно в середине и конце XIX столетия. Его представителями были такие видные философы и логики, как Д. С. Милль, X. Зигварт, Т. Липпс.

Больцано солидарен с Ф. Э. Бенеке (1798–1854) и Я. Ф. Фризом (1773–1843) в их борьбе против гегельянства, но в гносеологии и логике выступает с иных позиций. Одним из первых, кто критиковал смешение психологических проблем с логическими, был Кант, но он придерживался субъективно-идеалистических позиций. Правда, источником логических форм он уже считал не эмпирический субъект, а чистое, трансцендентальное сознание. Больцано отрицает кантовский субъективизм. В отличие от Канта, утверждавшего полную независимость и самостоятельность логики по отношению к психологии, чешский философ занимает более осторожную и более верную позицию. Он считает, что каждая наука в определенном смысле зависима от других, заимствует у других свои понятия. Логика здесь не исключение: она зависима от эмпирической психологии, так как занимается проблемой лучшего объединения наших знаний в науку, рассматривает вопрос о том, как «человеческий ум приобретает свои представления и знания» (21, 1, 54). Один исследователь творчества Больцано полагает, что это заявление мыслителя относится только к практической логике, на теоретическую же логику оно не распространяется (см. 49, 324). Сближая Больцано с Гуссерлем, этот философ пытается навязать точку зрения основателя феноменологии чешскому мыслителю. Гуссерль действительно видел основание логики как технического, нормативного учения в эмпирической психологии в отличие от логики теоретической, которая, по его мнению, имеет фундамент в трансцендентальном сознании. У Больцано мы ничего подобного не найдем. Он не отделяет столь резко логику как техническое искусство, как нормативную дисциплину от теоретической логики. Другое дело, что он говорит об общей и особенной логике. Для каждой науки имеются свои особенные логические правила, для наук в целом — общие логические законы и правила. Больцано обсуждает в «Наукоучении» только общую логику. В изложении логического учения Больцано придерживается строго антипсихологической позиции. В учении о познании, об искусстве открытия он, правда, преувеличивает значение эмпирической психологии, но тем не менее никогда не смешивает логическое с психологическим, не ищет в психологии основания для логики.

В критике психологизма Больцано исходит из разделения объективных и мыслимых, или субъективных, истин, предложений и представлений. Причиной недостатков почти всех предшествующих логических учений являлось, по его мнению, незаконное смешивание мыслимых истин с истинами-в-себе, мыслимых предложений и понятий с предложениями- и понятиями-в-себе (см. 21, 1, 47). Основание логических форм и операций, например логического вывода, психологизм искал в сознании индивида. Согласно психологизму, по законам ассоциации одни состояния сознания следуют за другими. Индуктивное обобщение фактов ассоциации дает нам логический вывод. Основные законы логики обнаруживаются подобным же образом. Например, из факта невозможности одновременного существования у субъекта двух противоположных восприятий путем обобщения выводят логический закон недопустимости противоречия. Больцано хорошо понимал, что свой источник логика имеет в научных рассуждениях, и прежде всего в научных процедурах математики. Современная ему психология была наукой описательной; если она и могла дать что-то логике, то лишь описание психологических условий познания и иллюстрации из сферы фактов индивидуального сознания. Надежды логиков на зарождавшуюся экспериментальную психологию не оправдались.

Существо антипсихологической точки зрения Больцано на основные логические элементы можно выявить, если рассмотреть различия, проводимые им между субъективным, или мыслимым, представлением и представлением-в-себе. Представления, как известно, являются у Больцано последними элементами, из которых состоят логические предложения и истины-в-себе. Представление нельзя смешивать с чувственным образом предмета, который отсутствует в настоящее время, но раньше воспринимался. В этом значении говорят: «Моего брата, который сейчас стоит передо мной, я вижу, но сестру, которая отсутствует, я могу только представить» (21, 3, 5). Слово «представление», по Больцано, является общим обозначением и понятия и созерцания. Объективное представление в языке обычно выражается одним или несколькими словами. Если слово многозначно, то ему соответствуют и разные представления. Например, в русском языке слово «коса» может обозначать различные понятия, или представления-в-себе, по терминологии Больцано. Но если объективное представление имеется только в единственном числе, то соответствующих ему субъективных представлений бесчисленное множество. Представление-в-себе нигде не существует, субъективное существует в субъекте и в определенный момент времени. Разные субъекты по-разному мыслят одно и то же понятие, или представление-в-себе. Субъективные представления различаются у разных лиц живостью и другими особенностями (см. 21, 1, 218). Для обозначения одного представления-в-себе могут употребляться разные слова и их сочетания. Больцано, таким образом, отличает объективное представление от языковой, грамматической оболочки и от психологических процессов нашего сознания. Объективное представление является материей, значением субъективного. Эти различия вполне оправданны. С некоторыми оговорками отличие представления-в-себе от субъективного представления можно сопоставить с отличием, например, значения какого-либо понятия, объективного и общего для всех, выработанного в процессе общественной практики и познания, от этого же значения в индивидуальном сознании, приобретающего определенный личностный смысл.

Однако Больцано идет значительно дальше такого различения. Он заявляет, что представления-в-себе имеются даже тогда, когда их никто не мыслит, кроме бога (см. там же). Но такая позиция как раз характерна для платонизма.

Далее Больцано проводит очень важные семантические различия между предметом, материей и содержанием представления-в-себе. Под предметом представления он понимает нечто — существующее или несуществующее, — которое имеется в виду в представлении (см. там же). Так, когда говорят: «греческие мудрецы», каждый имеет в виду, что предметом этого представления являются Сократ, Платон и др. Но объективное представление может иметь предметом и несуществующую вещь, таково, например, предствление, обозначенное словом «предложение». Предложения-в-себе не являются чем-то существующим, хотя все знают конкретные примеры таких предложений. Имеются также и вовсе беспредметные представления, например «ничто», «круглый четырехугольник». Предмет представления нельзя смешивать с содержанием и материей или смыслом представления. Под содержанием представления Больцано понимает совокупность частей, из которых оно состоит. Так, по содержанию представления «ученый сын неученого отца» и «неученый сын ученого отца» одинаковы, хотя и предмет их, и материя различны.

Содержание представления указывает только на совокупность его частей, но не на их связь (32, см. там же). Именно отсутствие различия между представлением-в-себе и мыслимым, или субъективным, представлением приводило прежних логиков к смешению предмета представления с самим представлением, считает Больцано. Так, Кант утверждал, что поскольку пространство состоит из бесконечного числа частей, то и понятие о пространстве должно быть составлено из такого же числа частей. Но это неверно. Например, понятие «все истины» состоит из двух частей «все» и «истины», предметом же его является бесконечное количество истин. Содержание предмета и содержание представления отличаются друг от друга. Понимание этого, по мнению Больцано, отсутствует в философии немецкого идеализма, который защищает положение о тождестве мышления и бытия, предмета и понятия о нем. В этой полемике мыслитель заходит настолько далеко, что отрицает сходство понятия и предмета. Тем не менее ему удается показать, что структура понятия не может быть одинаковой со структурой предмета. Не все свойства предмета фиксируются в частях понятия или представления. Так, в каждом квадрате сторона относится к диагонали как 1:?2, но в понятии квадрата нет этого свойства как составной части. К анализу элементов нашего знания Больцано подходит лишь с формально-логической точки зрения, поэтому он не понял, почему, например, Гегель считает сложное, или составное, понятие фактически не существующим. Гегель называл такое понятие «деревянным железом». В определенных границах вполне допустим формальный, не исторический анализ понятий. Больцано выходит за эти границы, и это особенно заметно, когда он сталкивается с проблемами происхождения понятий.

Антипсихологизм чешского философа позволил ему произвести целый ряд важных логических уточнений и различий. Г. Фреге спустя много лет после выхода в свет «Наукоучения» в своем известном различении значения и смысла выражения в большой степени повторяет то, что уже было предложено Больцано. Значение Фреге относит к предмету выражения. Так, утверждения «утренняя звезда» и «вечерняя звезда» относятся к одному и тому же предмету — планете Венера и поэтому имеют одно и то же значение. Один и тот же предмет дан нам различным образом. Способ, которым дается предмет, Фреге обозначает термином «смысл». Выражения «утренняя звезда» и «вечерняя звезда» имеют одно и то же значение и различный смысл. У Больцано примерами, соответствующими разъснениям Фреге, являются выражения «равносторонний треугольник» и «равноугольный треугольник», которые он называет взаимозаменяемыми представлениями (см. 21, 1, 270). Фреге, как и Больцано, рассматривает смысл (что соответствует предствалению-в-себе) в качестве объективного и независимого от сознания индивида. Понятие «представление» Фреге употребляет только в значении субъективного представления. По содержанию взгляды Фреге и Больцано в данном пункте совпадают, но в терминологии имеются расхождения. Для Больцано значением субъективного представления является представление-в-себе. У Фреге представление-в-себе — это смысл. Значением у него является предмет. Смысл вводится также и Больцано, но у него он характеризует не постоянное значение субъективного представления, а то, которое появляется в отдельных случаях при рассмотрении знака, вызывающего субъективное представление; т. е. смысл у Больцано несет иную нагрузку (см. 21, 3, 67).

Таким образом, логико-семантическое различие между тем, что говорит выражение (смысл), и тем, о чем оно говорит, впервые было сделано Больцано. У Фреге все это получает более детальную разработку в связи с анализом использования математических выражений и с введением им в логику символического языка. Именно в этом плане Фреге, как правильно указывает, например, Р. Гроссман, продолжает развитие логического учения о значении выражений Больцано (см. 52, 30).

Опровергая психологические заблуждения в логике, Больцано отстаивает не только объективность основных логических понятий, но и объективность логических операций и связей. Отношения, которые существуют между основанием и заключением среди истин-в-себе, независимы от нашего сознания, от субъективных представлений этих отношений (см. 21, 2, 341). Больцано указывает на независимость науки как совокупности истин и связей между ними от нашего познания ее. Антипсихологическая установка Больцано дала ему возможность увидеть различие между наукой как объективным единством знания и ее изложением в учебниках. Последнее не обязательно совпадает с объективной связью научных истин. Деление истин на области отдельных дисциплин и изложение истин в учебниках подчинены требованию наибольшей пользы; для лучшего понимания и усвоения знаний было бы даже нецелесообразным в ряде случаев следовать за объективной связью истин.

Антипсихологизм Больцано позже был продолжен Э. Гуссерлем. Последний не только воспроизводит критику психологизма, но в ряде пунктов углубляет ее. Все же следует сказать, что если чешский мыслитель настаивает лишь на несуществовании логических понятий, истин-в-себе, то у Гуссерля мы видим явное онтологизирование научного знания и логики, когда он подчеркивает существование двух сфер — реального и идеального. Кроме того, Гуссерль в теории познания углубляет и расширяет кантианский субъективизм, пытаясь дать трансцендентальное обоснование знанию. Чешскому мыслителю была чужда идея трансцендентального субъекта. Правда, Больцано не всегда последователен в защите антипсихологической точки зрения. Если в изложении логического учения, в объяснении структуры логических элементов он строго отделяет психологическое от логического, то в учении о познании, где речь идет о происхождении этих логических элементов, мы находим у него следы психологизма, влияние эмпирических концепций Локка и Юма.