Вторая беседа 15 июля о жертве-плате

Вторая беседа 15 июля

о жертве-плате

Катерина, которой нет сегодня, коснулась очень важного вопроса на нашей встрече после ужина. Она спросила, как совместить оперативный ум и ум созерцательный. И мы пробовали с разных сторон подойти к этому вопросу. Вопрос очень серьезный, если мы живем в мире среди людей, друг с другом, и с теми, кто дает нам работу, и с теми, кто нам помогает, и с теми, кто нам мешает, то есть в сложном клубке социальных отношений. Каким образом достигать и сохранять созерцательность? Если мы хотим заниматься только созерцанием, то мы должны уйти в место, в котором у нас никаких забот, обязанностей, переживаний, и заниматься чистым созерцанием. Но мы продолжаем жить в мире и вести себя как люди мира. Значит ли это, что нам надо отказаться от надежды освободиться от потока жизни, который никуда не ведет, и войти в поток, который куда-то ведет? Поток жизни никуда нас не ведет, в лучшем случае, если человек соприкасается с традицией, он может его привести к культуре. А культура – это вторичный продукт традиции. Я хочу, чтобы мы это четко различали. Мы живем в культуре, культура является промежуточным элементом между традиционным знанием, т.е. соприкосновением с реальностью, и полной нереальностью внекультурной жизни. Мы живем посередине, и можно вполне законченно и самоудовлетворенно жить в культуре, но это нам не гарантирует никакого реального продвижения за ее пределы. Культура полна самопровалов, и она сама собой недовольна. Смотрите на трагические образы тех, кто творит культуру, поэтов, которые кончают жизнь очень рано, самоубийц, дуэлянтов. Посмотрите на произведения искусств, которые нас окружают, которые дают нам катарсис, временный подъем, а потом снова упадок. Когда мы слушаем медитативную, мистическую или религиозную музыку, мы ищем выхода из пространства культуры и приближения к пространству Традиции с большой буквы.

Посмотрим на этот вопрос в контексте тех идей, которые я развивал в прошлых беседах. Я говорил вам, что есть поток мыслей. Этот поток находится в русле сознания. Есть поток состояний, которые постоянно меняются: хорошее состояние – плохое, состояния, которые нам известны, набор состояний. У каждого имеется свой набор состояний. И если мы честны и внимательны к себе, то мы знаем, что у нас есть десяток состояний, которые мы можем перечислить. Состояние уверенности, состояние неуверенности, опьянение, то-се, пятое-десятое… Их не очень много – этих состояний. Они как готовые клише, мы в них западаем и остаемся, и знаем: "да, у меня сейчас плохое состояние", "да, у меня сейчас прекрасное состояние, я могу сейчас что-то делать". Каждое состояние мы используем для какой-то операции или набора операций. Все вместе эти состояния составляют "меня". "Я" – это рамка, в которой десяток-два, неважно сколько, состояний. И наконец, роли, которые мы играем. Роль матери и отца по отношению к детям, роль сына и дочери по отношению к родителям. Роли легкие и трудные, игровые и напряженные, и мы стараемся не забываться. Иногда забываешься и не из той роли чего-то такое выдашь. Ну, потом тебя быстро одернут, и ты снова быстро входишь в роль. Роли уже написаны для нас. Здесь мы не можем быть особенно свободными. Если мы играем роль великодушного друга, который принес другу 100 долларов, когда тот в нужде, одолжил или подарил, – это роль, и мы ее, обычно, доводим до конца. Если мы играем роль соблазнителя девушки, которая нам нравится, то мы играем эту роль и не выходим из этой роли. И так далее…

И роли эти вчерне уже написаны, готовы, и каждый из нас играет в пьесе, которая кем-то написана, а нами только интерпретируется. Как исполняется эта пьеса? Вслепую. Т.е. мы с вами постоянно выходим за пределы тех вещей, которые мы знаем. И упираемся лбом во что-то, чего мы не знаем. Мы не знаем, что такое сознание, и мы не знаем, что такое мысли. У меня сейчас мелькнула мысль, которую я вкладываю в предложение. А что такое сознание? Откуда растут эти мысли? Где их корни? Где они соединяются между собой? В XX веке появились компьютеры, и мы думаем, что все в нас происходит как в компьютере, есть какие-то файлы, происходят какие-то процессы, группируются какие-то блоки информации, которые обусловлены и причиной и целью, – в результате как бы магнитно притягиваются определенные мысли и движутся в определенном направлении.

В диалогах у Платона обычно происходит следующее: Сократ подходит на базаре к человеку и спрашивает:

– Ты откуда?

– Я оттуда.

– А зачем ты приехал?

– Я приехал судиться со своим другом, он несправедливо со мной поступил.

– А ты уверен, что он несправедливо поступил?

– Да, несправедливо.

– А что такое справедливость?

– Ну, как… это просто. Справедливость – это вот, когда…

И начинается разговор, и через сорок страниц выясняется, что человек этот не знает, что такое справедливость. И тогда Сократ начинает его вести, причем Сократ-то прекрасно знает, что будет в конце. Он знает, куда он тянет наивного провинциала. А провинциал думает, что сейчас он все объяснит этому простаку на рыночной площади. И вот собирается толпа молодежи, знакомой с этими сценками и сократовскими провокациями, и весь дискурс вытягивается в виде определенной цепочки, начало которой в конце. Потому что Сократ ведет своего собеседника туда, куда он хочет его привести. А приводит он его в конечном счете к пониманию того, что есть справедливость, которая не зависит от нашего частного понимания справедливости, и так же точно есть красота, и, вообще, есть реальный мир, в котором живут справедливость, добро и красота. Тот мир реальный, а наш мир – это теневой мир. Лошадь, которая живет на небе, она реальная, она вечная, она прекрасная. А те лошади, которые ходят по земле, они умирают, они спотыкаются, они болеют. Но они все возможны только потому, что на небе есть идея лошади. Эта идея есть где-то, кто-то ее создал, кто-то ее знает, и кто-то в соответствии с этой идеей создает лошадей на земле. Если бы не было такой обязывающей идеи, то у лошадей росли бы рога, горб и вообще было бы неизвестно что. Но кто-то очень строго распорядился лошадьми.

Я не случайно обратился сейчас к Платону и к платонической теории идей, которые реальны, которые полновесны, которые неизмеримо богаче, чем наши несчастные лошади, и наши глупые мысли, и наши плоские состояния и роли. Я хочу сказать, что и суфийская музыка, которую мы сейчас слушаем, неизмеримо богаче, чем наша светская музыка. Но дело не в музыке, а дело в нас, дело в нашей закрытости, и вопрос, который задала Катерина: "Как связать нашу повседневную жизнь и тот высший план, к которому мы стремимся?" – это вопрос очень конкретный. У нас есть поток мыслей, у нас есть набор состояний и ролей. У нас нет доступа туда, где все это собирается, в тот мир, где находятся "корни" наших мыслей, корнем наших мыслей. Представьте себе, что невероятный метеорит упал на землю с неба, метеорит, в котором все лучшее – платина, золото, серебро, алмазы – все сплавлено. Он упал с какой-то планеты, и мы его изучаем в пробирке, что-то с ним делаем, подогреваем, охлаждаем, но на эту планету у нас нет доступа. Как же быть? Мы живем в мире, мы живем в социуме, мы живем в культуре. И мы можем идти двумя путями: либо отвернуться от мира, от социума, от культуры – "мы этого не хотим", и повернуться к миру идей. Знаете, что предлагал сделать Рамана Махарши? Он предлагал людям, которые сидят в кино и смотрят на экран, где тени изображают артистов, развернуть стул и смотреть в проектор. Но мы к этому еще не готовы, мы все хотим смотреть телевизор и кино, а смотреть в кинопроектор мы не можем, он нас ослепит, мы ничего в нем не увидим. Как совместить ту мудрость, которая идет из проектора, и иллюзию, которая на экране? Иллюзия – это наша социальная, психологическая, культурная жизнь. Мудрость для нас закрыта. Мы не можем ничего увидеть, яркий свет нас ослепляет. И мы знаем, что все иллюзии создаются на экране благодаря лучу, который проходит в проекторе через пленку.

Путь у нас один. Он идет через углубление и трансформацию нашего опыта. Вот что это такое – об этом мы и будем говорить. И суфийская музыка, под которую идет наша беседа, – это маленький намек на то, где лежит ответ. Он лежит в определенном новом отношении к нашему обыденному опыту. Возьмите мысль, одну промелькнувшую короткую мысль: "идет дождь". Вот промелькнула эта мысль, что с ней делать? Ее можно использовать как ключ к платоновским идеям, ее можно истончить и пропустить через себя подлинную реальность. Экран, иллюзия, майя вдруг станут тоненькой и прозрачной пленкой, и раскроется подлинная реальность за ней. Что делать с этой мыслью? Что делать с ролью матери, которая очень суетлива и беспокойна? Ребенок – это же тысяча движений и забот каждую минуту, когда ребенку год, пять, двадцать пять. Очень легко сказать – углубление и трансформация. То же самое с чувствами – у нас в течение дня сменяются десятки чувств: вот нам хорошо, вот нам плохо, вот у нас страх, вот у нас ожидание, вот у нас скука. Что нам делать с этими чувствами? Что значит углубить это чувство? Растворить его, не давать ему заслонять, не давать этой лошади заслонять истинную лошадь, не давать этому страху заслонять реальность. Вы видите, что ничего не получается, мы говорим с вами "углублять", а как углублять? Можно прийти с дрелью и сверлить это чувство или эту мысль. Можно наблюдать за собой, считать, как счетчик, секунды: когда эта мысль возникла, когда исчезла. Можно снимать ее видеокамерой, можно изучать при помощи приборов. Ничего не получится. Как совместить эти два плана: план оперативного ума и план созерцания. Может быть, кто-нибудь что-нибудь подскажет? Это только по видимости тупиковый вопрос. Из него есть выход.

Реплика: Точка?

Аркадий: Точка какая?

Реплика: Иметь точку, с которой…

Аркадий: Точку опоры.

Реплика: Да.

Аркадий: Сразу чувствовать оба состояния. Слышать как будто одним ухом одно или видеть… Тогда появляется в тебе устойчивость. Мы говорили сегодня про жемчужину: попадает песчинка и вокруг нее начинает образовываться устойчивая структура. Вот так же мы начинаем создавать в себе центр устойчивости, и тогда уже поток этот организуется вокруг, поток жизни крутится вокруг этого центра. Но этот центр (как говорили здесь несколько человек, в частности, Скайсте) некоторое время был, а потом это ушло. Вот Дарюс и говорил, что какое-то время было состояние ясности, а потом это ушло. Это уходит, потому что нет устойчивости.

Реплика: Я вот сам так: я упускаю. Я чувствую эмоцию – точку – и тут же упускаю. Я так все время делаю.

Аркадий: Это же никуда не ведет.

Реплика: Это так. Дает результат только то, что ведет к углублению.

Аркадий: Углубление – это хорошо, это контроль, это отстраненность от себя внешнего, но преображения и прозрачности не получается.

Реплика:  Да, мне не хватает какой-то визуализации что-ли.

Аркадий: Я думаю, не хватает постоянства, не хватает энергии. У человека не хватает энергии поддерживать в себе то, что мы называем сущностным центром, магнитным центром. И отсюда постоянная жалоба, что нет энергии, и это приводит к тому, что человек цепляется за других, думает взять энергию у других, взять ее из книги, взять ее из музыки. И при помощи этой энергии рассредоточить иллюзии, которые нас окружают плотным кольцом.

Есть ответ, и не я его придумал. Вообще, я ничего не придумывал. То, что я говорю, я взял у своих учителей. Может быть, что-то организовал и припудрил. Есть традиционный ответ на вопрос о том, как сохранять в себе сущностной центр. Как сохранять и умножать духовную энергию, как углублять свое восприятие жизни до степени трансформации жизни. И ответ этот очень простой. Он выражается в двух словах, между которыми можно поставить тире, а можно поставить знак равенства. Первое слово – "жертва", второе слово – "плата". "Жертва-плата". Это традиционный ответ на предложенный вопрос. Вы знаете, что Христос принес себя в жертву, заплатив за наши грехи. Все это очень трудно понять. Но вот посмотрите на это через идею дров. Он себя превратил в полено и бросил в камин, чтобы горел огонь. Чтобы горел огонь духовного превращения. Иначе непонятно, зачем он, вообще, пошел на крест. До него в Египте Озирис был тоже, в принципе, добровольной жертвой. До Озириса в Индии был легендарный Пуруша, который вдруг решил принести себя в жертву. И из его ног возникли горы, из его слюней возникли реки, из его глаз – небо и т.д. В древности люди приносили жертвы богам, сжигали или закалывали жертвенных животных, перед тем как выпить вина и вкусить пищу, проливали часть вина и отдавали часть пищи богу. Это были не слепые ритуалы, не ритуалы невежественных и суеверных людей. Это были магические действия мудрых людей. Отводились несчастья, задабривались боги. Это был знак внимания к тому миру, откуда все идет, и о котором мы все время говорим, и о который мы все время бьемся лбом. Через жертвенный костер происходило взаимодействие с другими планами космоса: низшими и высшими. Вся религия Индии – религия жертвоприношения. Еврейская религия – религия закона. Евреи – законники, однако смысл закона – жертва и очищение. Индуизм весь построен на жертве, когда горит костер и приносятся в жертву ценности этого мира – молодой бык или белоснежный баран, на котором нет пятна. Чистые животные, чистые ценности. Открывается дверь в другое измерение, происходит то, о чем мы только что говорили. Как раскрыть мысль, как раскрыть роль, как раскрыть состояние, как через них пройти, куда через них пройти. Мысли, роли и состояния превращались в двери, и человек через них входил в высшие и низшие измерения, устанавливались связи с умершими предками, с богами, с демонами, с духами. Идея жертвы еще и сегодня не умерла, но профанирована и потеряла свой главный смысл. Вы наверное помните замечательную русскую сказку, где Иван-дурак куда-то летит на гусях-лебедях и его догоняют коршуны, и вот он видит, что гуси-лебеди снижаются, потому что мясо, которое он взял с собой для их подкорма, кончилось. И тогда он отрезает у себя кусок икры и сует им в клюв. И они летят дальше. Это жертва. Это то же самое, что сделал Христос. Только Иван-дурак спасал свою шкуру, а Христос спасал нас. Но принцип здесь один и тот же: жертва – это дрова в огонь духовной работы. Давайте посмотрим, жертвуем ли мы чем-нибудь? Конечно жертвуем, постоянно жертвуем. Мы жертвуем своими средствами, силами для своей карьеры, для будущего, для детей. Мы сегодня работаем, учимся, трудимся, потеем и гнемся для будущего. Мы жертвуем настоящим для будущего. Наша настоящая религия – религия будущего. Мы думаем, что в будущем все будет замечательно. Мы жертвуем своей жизнью для близких, для любимых, для детей чаще, для родителей реже. Мы жертвуем важными вещами ради удовольствия. Здесь какая-то перевернутая жертва. Мы отдаем то, что нам нужно для дела, удовольствию, которое нас никуда не ведет. Наверное, есть другие примеры как мы обращаемся с этой техникой – с техникой жертвы, с техникой подпитки, подкормки, подогрева своего состояния. Жертвовать – это значит отдавать то, что тебе нужно, ради чего-то, что тебе нужнее. Собственно говоря, ответ на вопрос, как выйти из круга иллюзий, который никуда не ведет, из потока мыслей, которые нами владеют, из убогого набора ролей, в которые мы играем, и состояний, которые играют нами, и где взять энергию для этого прорыва, ответ прост: нужно жертвовать, нужно за это все платить. Нужно знать точно: я плачу часом жизни, я плачу долларами, я плачу, отказываясь от удовольствия, я плачу своим социальным статусом, если он у меня есть, и надеждой на него, если его нет. Помните, Христос говорил: "Оставь своих родных, раздай свое богатство, иди за мной". Это значит – идти путем, который ведет из мира греховного (индусы называют его "миром невежества" или "миром иллюзий", майей) в мир реальный, который Христос называет Царством Небесным. Из всех жертв, из всех плат, которые мы можем себе представить – жертва объектами и деньгами, жертва своим временем, своими силами, жертва своими чувствами, самая трудная жертва – это жертва своим собственным образом. Оказывается, для нас нет ничего более важного, чем наш собственный образ. Потому что если поколеблется созданный нами образ себя, то нам будет очень плохо. Нам вообще незачем будет жить. Мы, каждый из нас, создали прекрасный образ себя. Мы видим, насколько мы умнее, благороднее, выше и духовнее всех окружающих. И самое трудное, что мы можем себе представить как задачу, – это задача смирения.

Год назад я участвовал в конференции по софиологии в Риме. Выступая там, С. С. Аверинцев говорил о том, что в наше время, когда разрушаются все табу, можно все, что угодно, вплоть до браков между двумя женщинами или двумя мужчинами, и их венчают в церкви. Вплоть до узаконивания всех возможных и невозможных форм порока. В это время, когда вроде бы все позволено, накладывается жесткое и строгое табу на целомудрие. Сегодня считается позорным быть девственным, быть чистым, и это одна из черт нашего времени. Человек чистый торопится стать грязным, потому что все вокруг грязные. Потому что грязно телевидение, грязны газеты, грязны приятели и приятельницы. Потому что это норма. А противоположное воспринимается как нечто постыдное. Особенно остро это испытывают подростки, которым очень трудно понять, что происходит. Мои подруги уже начали жить с мальчиками, а я еще не начала. Что-то во мне не так, что-то неправильно. Аналогично наложено сегодня табу не только на целомудрие и девственность, но и на скромность и смирение. Смирение очень опасное качество. И общество всячески это качество в человеке уничтожает. В Америке очень хорошим, положительным считается быть "agressive". Говорят: "You are not enough agressive", если ты не смог чего-то добиться. Неважно чего: успехов в бизнесе или музыкальной известности. Друзья говорят: "You are not agressive enough, you should be more agressive". Говорится об этом спокойно. Ты должен быть агрессивным, ты должен наступать, ты должен расталкивать конкурентов.

А вы в вашем воспитании часто слышали это слово "смирение"? Говорили вам об этом в школе, говорили вам это родители? Скромность, говорили, а вот смирение. Я не думаю. Мне в детстве не говорили о смирении. А смирение – это и есть наступление на образ себя, работа с образом себя, который становится главным идолом нашего времени. Главный идол нашего времени – это "я": "я" это не люблю, "я" считаю это неправильным, "я" всегда говорю правду. Или – о ком-то: "я" бы этого никогда не сделал. Образ себя – это очень жесткий образ, образ превосходства над другими, образ отгораживания от других. И, самое главное, отгораживания не просто от других, а отгораживания себя от всякой опасности трансформации этого образа. "Не учи меня жить", – говорит ребенок с 11-12 лет. Вот здесь лежит узел всех проблем, связанных с неспособностью преодолеть тот барьер, о котором говорила Катерина. Потому самая главная жертва, которая требуется от человека, реально стремящегося к просветлению, – это жертва образом себя. Я повторяю: не жертва собой, не нужно жертвовать своими мыслями, своими эмоциями, своими ролями, надо жертвовать образом, ментальным, умственным образом себя. Нужно честно увидеть себя и увидеть свой образ себя. Есть я, а есть мой образ себя. Это абсолютно разные вещи. Я – человек, который напивается каждый день и ворует авторучки у приятелей или делает еще какие-то непотребные вещи. Образ себя совсем другой. Все эти маленькие неблаговидные черты великодушно себе прощаются, загоняются куда-то, мы о них не вспоминаем. Я совершил крайне нечестный поступок месяц назад, но этот поступок я загоняю в подсознание, в беспамятство. Что касается платы, то мы платим так или иначе. Мы платим по чужим счетам, мы платим там, где мы не должны платить. Мы платим чужим капризам. Виктория часто упрекает меня за то, что я попадаю в ситуации, когда продавщица убеждает меня, что мне что-то очень нужно. И я говорю: "Да, конечно", и плачу ей, беру ненужные мне вещи и приношу домой. Вот это образ того, как я плачу, когда это со мной происходит. И каждый из нас постоянно находится в ситуации платы. Мы платим нашим временем. К вам приходит друг и просит помочь, возникает ситуация на работе, когда мы платим, ситуация там, где мы учимся, в семье. Мы платим "не в ту кассу" – вот трагедия нашей жизни. Мы платим, платим, платим, а потом оказывается, что мы должны были платить в соседнюю кассу. И человек говорит: "Я прожил всю жизнь на чужой улице. Я не туда вкладывал всю свою жизнь. Я не был женат на той женщине (или – я не за того мужчину вышла замуж). Я вложил свою жизнь в ребенка, а вырос монстр. Я думал, что я художник, я всем пожертвовал ради своих картин, а оказывается – нет, я не художник". Подавляющее большинство людей платит не в ту кассу и все свои силы отдает ложной, иллюзорной ценности.

Я думаю, что наш разговор о "жертве-плате" мы продолжим в следующий раз. Тема эта очень большая, но я хочу, чтобы наша с вами работа здесь конкретизировалась все больше и больше, – не забудьте, что это только второй день. Практически мы провели здесь полтора дня и создается, нарабатывается определенный контекст, который для каждого участника восхождения должен принять очень конкретную индивидуальную форму. Выводы из того, о чем говорилось сегодня, будут сделаны каждым из нас. Вывод может формулироваться так: раз я должен платить, раз платить обязательно, раз мы не можем не платить, раз вся наша жизнь – это плата любовью, энергией, заботой или деньгами,- то надо платить осмысленно, надо платить за реальные ценности.

Каковы наши действительные цели? Вот одна из возможностей ответа: слегка отодвинуться, отстраниться от потока жизни, найти контакт, перебросить мост в ту точку, где мы соприкасаемся с реальностью, а не с иллюзией. Это самая первая, самая большая и, может быть, единственная цель и смысл человеческого существования: оторваться от тех вещей, которые никуда не ведут, которые неизбежно ведут нас к катастрофе. Посмотрите вокруг себя и вы увидите людей 30, 40, 50, 60 лет, которые обанкротились. Они только притворяются, что они не проиграли. Посмотрите на родителей, на соседей, на учителей, на начальников, они все притворяются. Они притворяются, что все в порядке, но вы видите, что это живые трупы, что они духовно абсолютно мертвы, что они давно уже перестали интересоваться тем, чем, быть может, они интересовались в молодости. Религия превращается в какой-то абсолютно мертвый, мелочный ритуал. Мистицизм – это для них ителлектуальная игра, hobby, a искусство им нужно как потребителям, чтобы срывать на нем кайф. Если вы не совершите этот переход своевременно, будет упущено время, и с какой-то точки вы неизбежно пойдете по пути распада, вы станете банкротами – это неизбежный конец подавляющего большинства людей. Поэтому я говорю о плате, о разумной плате, потому я пробую в этих беседах восстановить традиционный контекст, где наверху такие вещи, как смирение и целомудрие, и где блага, ради которых совершаются преступления, губятся жизни, оказываются не окупающими себя.

Внимание ко всей этой совокупности проблем приводит человека к тому, что он начинает видеть свою реальную ситуацию и свою судьбу. Потому что судьба – это не биография. Судьба – это жизнь человека в свете сверхзадачи духовного пробуждения. Есть люди, у которых нет судьбы, а есть просто биография. Есть люди, у которых есть судьба – эти люди ввели свою биографию в пространство сакральное, в пространство задачи духовного пробуждения.

Сегодня мы снова коснулись многих тем, и снова многое нам неясно. Я хочу посоветовать вам продумать в самые ближайшие дни и часы ваши личный ход и личную жертву? Конечно, вам не надо лишать себя ноги или плеча, чтобы накормить голодных лебедей. Но все начинается с того, что наносится ущерб образу себя. И берется на себя бремя ответственности и платы. Эта индивидуальная плата должна быть связана с внутренним усилием, вам надо потеснить образ самого себя, надо его немножко прижать, нельзя ему позволять хозяйничать. Мы – что-то уж слишком респектабельная компания, которая купается в озере, ест супы и ходит на прогулки. Хозяин относится к нам с уважением, мне стыдно этого. На самом деле, я знаю, что я вовсе не респектабельный человек, и мне хочется сделать что-нибудь такое, чтобы хозяин посмотрел на меня подозрительно.

Реплика: Что делать? Разбить окно?

Реплика: Он тогда может выгнать.

Аркадий: Может выгнать и обязательно выгонит. Но зато благополучный образ себя будет разрушен. Ну ладно, на этой ноте давайте закончим наш разговор.