ПРИЛОЖЕНИЕ, СОДЕРЖАЩЕЕ МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ МЫСЛИ,

ПРИЛОЖЕНИЕ,

СОДЕРЖАЩЕЕ

МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ

МЫСЛИ,

в которых кратко объясняются

более трудные вопросы,

встречаемые как в общей,

так и в специальной части метафизики,

относительно сущего и его определений,

бога и его атрибутов, а также человеческой души ¹³.

ПЕРЕВОД С ЛАТИНСКОГО

под ред. В.В. Соколова

APPENDIX,

CONTINENS

COGITATA METAPHYSICA

in quibus difficiliores,

quae in Metaphysices tam parte Generali

quam Speciali, circa Ens ejusque Affectiones,

Deum ejusque Aitributa,

et Mentem humanam occurrunt

quaestiones breviter explicantur

Authore Benedicto de Spinoza,

Amstelodamensi.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

в которой кратко объясняются важнейшие пункты общей

части метафизики относительно сущего (бытия — Ens)

и его состояний (Affectiones).

ГЛАВА I

О БЫТИИ (СУЩЕСТВЕ) ДЕЙСТВИТЕЛЬНОМ (РЕАЛЬНОМ),

ВЫМЫШЛЕННОМ (ФИКТИВНОМ) И МЫСЛЕННОМ

Я ничего не говорю ни об определении этой науки, ни о ее предмете; мое намерение здесь состоит лишь в кратком объяснении более темных пунктов, которые часто трактуются авторами сочинений по метафизике.

Определение сущего (бытия). Итак, я начинаю с бытия (сущего, существа — Ens), под которым я разумею все то, что при ясном и отчетливом восприятии необходимо существует или по крайней мере может существовать.

Химера, вымышленное бытие и мысленное бытие — не суть бытие. Из этого определения или, если угодно, описания следует, что химера, выдуманное бытие и мысленное бытие ¹⁴ никоим образом не могут быть причислены к бытию (существам — entia). Ибо химера[127] по своей природе не может существовать. А выдуманное бытие исключает ясное и отчетливое восприятие, так как человек здесь произвольно и притом умышленно, а не без ведома, как это бывает при совершении ошибки, с намерением связывает то, что хочет связать, и разделяет то, что хочет разделять. Мысленное же бытие (существо) есть только состояние мышления, которое служит для более легкого запоминания, объяснения и воображения познаваемых вещей. Под модусом мышления мы разумеем то, что мы уже объяснили в сх. к т. 4, ч. I, т.е. все состояния мышления (сознания — cogitatio), следовательно, разум, радость, воображение и пр.

Какими модусами мышления мы запоминаем вещи. Впрочем, существование некоторых модусов мышления, которые служат к тому, чтобы прочнее и легче запоминать вещи и по желанию вызывать их опять в памяти или удерживать в душе, известно всем, пользующимся известным правилом памяти, по которому для запоминания и совершенно новой вощи и для удержания ее в памяти мы прибегаем к помощи другой более знакомой нам вещи, согласующейся с первой только по имени или на деле. Подобным образом философы свели все естественные вещи к определенным классам, которые они называют родами и видами и пр. и к которым они прибегают, когда встречается что-либо новое.

Какими модусами мышления мы объясняем вещи. Мы имеем также модусы мышления и для объяснения вещей, т.е. определения их путем сравнения с другими. Модусы мышления, которыми мы при этом пользуемся, называются время, число, мера и, возможно, некоторые другие. Из них время служит для объяснения длительности, число — для объяснения раздельного количества, мера — для непрерывной величины.

Какими модусами мышления мы воображаем вещи. Наконец, мы привыкли все, что мы познаем, рисовать в нашем воображении в виде картин, откуда и происходит то, что даже не сущее мы воображаем положительно, как сущее. Ибо душа, рассматриваемая сама по себе, как мыслящая вещь, не имеет большой силы для утверждения, чем для отрицания. Воображение же состоит лишь в ощущении следов, оставляемых в мозгу благодаря движению духов, вызванному действием предметов на органы чувств. Поэтому такое ощущение может быть лишь смутным утверждением. Отсюда происходит, что все модусы, которыми душа пользуется для отрицания, каковы слепота, крайность или конец, граница, мрак и пр., воображаем как некое бытие (сущее — entia).

Почему мысленные сущности (entia rationis) не являются идеями вещей, однако считаются таковыми. Отсюда очевидно, что эти модусы мышления — не идеи действительных вещей и никак не могут быть причислены к идеям. Поэтому они не имеют никакого объекта (ideatum) ¹⁵, который бы необходимо существовал или мог существовать. Причина же, почему эти модусы мышления считаются идеями вещей, заключается в том, что они настолько непосредственно происходят и возникают из идей действительных вещей, что невнимательный легко смешивает их с таковыми. Почему они и получили имена, как будто ими обозначены вещи, существующие вне нашего духа, так что эти виды бытия (эти существа — entia) или, скорее, небытия названы мысленными сущностями (мысленным бытием, мысленными существами — Entia rationis).

Деление сущего на действительное и мысленное ложно, Отсюда легко видеть, как неразумно деление бытия на действительное и мысленное. Ибо при этом делят бытие на бытие и небытие, или на бытие и модусы мышления. Однако я не удивляюсь, что философы, которые держатся только слов и форм речи, впадают в такие ошибки, так как они судят о вещах по их именам, а не об именах по вещам.

Когда мысленное бытие может быть названо чистым ничто и когда действительным бытием. Не менее неразумно говорят те, которые утверждают, что мысленное бытие не есть чистое ничто. Ибо, если они произведут разыскания относительно того, что обозначается этими именами вне разума, то найдут чистое ничто. Если же они разумеют под ними лишь модусы мышления, то это подлинно сущее (entia Realia). Ибо, когда я спрашиваю, что такое вид (Species), то я спрашиваю только о природе этого модуса мышления, который представляет собой подлинное бытие и отличается от любого другого модуса мышления. Однако эти модусы мышления нельзя ни называть идеями, ни считать истинными или ложными, точно так же, как нельзя назвать любовь истинной или ложной, но лишь хорошей или дурной. Так, Платон, сказав, что человек — это двуногое животное без перьев, сделал не большую ошибку, чем тот, кто говорит, что человек есть разумное животное. Ибо Платон знал не менее других, что человек — разумное животное; он лишь подвел человека под известный класс, чтобы, размышляя о чело- веке при помощи этого класса, легко приходящего на память, тот»час составить представление о человеке. Скорее, Аристотель сильно ошибался, думая своим определением вполне объяснить сущность человека. Можно, однако, спросить, хорошо ли поступил Платон, но не в этом сейчас дело.

При исследовании вещей действительное бытие не должно быть смешано с мысленным. Из всего вышесказанного очевидно, что между действительным бытием и содержанием (Ideata) мысленного бытия нет никакою соответствия. Отсюда легко увидеть, сколь тщательно следует остерегаться при исследовании вещей, чтобы не смешивать действительно сущее с мысленным. Одно дело — исследование природы вещей, другое дело — исследование модусов, посредством которых мы воспринимаем вещи. Смешивая те и другие, нельзя понять ни модусов восприятия, ни действительной природы; но таким путем — и это есть главное — можно впасть в большие ошибки, что случалось до сих пор со многими.

Как отличается мысленное бытие от выдуманного бытия. Следует также заметить, что многие смешивают мысленное бытие с вымышленным (фиктивным); они считают последнее также мысленным, так как оно не имеет существования вне души. Но, обращая тщательное внимание на данные выше определения мысленного бытия и выдуманного бытия, можно заметить большое различие между ними не только по отношению к их причине, но и вследствие самой их природы, независимо от причины. Именно я назвал вымышленным, или фиктивным, бытием чисто произвольное соединение двух выражений (termini) без всякого руководства со стороны разума. Поэтому вымышленное бытие может быть случайно также истинным. Напротив, мысленное бытие но зависит от чистого произвола и не состоит из соединения каких-либо выражений, как это очевидно из его определения. Поэтому, если кто спросит, представляет ли вымышленное бытие действительное или мысленное бытие, то надо лишь повторить уже сказанное и возразить, что деление сущего на действительное и мысленное дурно.

Так что вопрос, представляет ли вымышленное бытие действительное или мысленное бытие, сделан на дурном основании, так как здесь предполагается деление всего бытия на действительное и мысленное.

Деление сущего. Но вернемся к нашей главной теме, от которой мы, кажется, несколько отклонились. Из определения, или, если угодно, из описания, данного выше относительно бытия, легко видеть, что сущее нужно делить на бытие, необходимо существующее по своей природе, т.е. на бытие, сущность которого включает существование, и на бытие, сущность которого включает существование лишь как возможное. Последнее делится на субстанцию и модус, определения которых даны в ч. I, §§ 51, 52 и 56 «Начал философии», почему мне здесь но нужно их повторять. Я хочу лишь, чтобы относительно этого деления было отмечено, что мы уже определенно высказали, а именно, что сущее делится на субстанцию и модус, а не на субстанцию и акциденцию ¹⁶. Ибо акциденция лишь модус мышления, так как она выражает лишь одну сторону. Если, например, я говорю, что треугольник движется, то движение модус не треугольника, а движущегося тела. Поэтому движение относительно треугольника называется случайным (Accidens), но относительно тела оно действительное бытие, или модус, ибо движение нельзя представить без тела, без треугольника же — можно.

Затем, чтобы лучше понять изложенное и последующее, мы попытаемся объяснить, что следует понимать под бытием сущности (esse essentiae), бытием существования (esse existentiae), бытием идеи (esse ideae) и, наконец, под бытием возможности (esse potentiae). К этому побуждает нас также незнание тех, кто не признает различия между сущностью и существованием, или же признает его, но смешивает бытие сущности с бытием идеи или бытием возможности. Чтобы удовлетворить их и выяснить самое дело, мы по возможности определенно ниже объясним этот предмет.

ГЛАВА II

ЧТО РАЗУМЕЕТСЯ ПОД БЫТИЕМ (ESSE) СУЩНОСТИ,

БЫТИЕМ СУЩЕСТВОВАНИЯ, БЫТИЕМ ИДЕИ

И БЫТИЕМ ВОЗМОЖНОСТИ

Чтобы ясно понять, что должно разуметь под этими четырьмя видами сущего (бытия), необходимо только твердо помнить то, что я сказал о несотворенной субстанции, или о боге, именно:

Творения находятся в боге эминентно. 1) Бог содержит эминентно то, что формально находится в сотворенных вещах, т.е. бог имеет такие атрибуты, в которых все сотворенные вещи содержатся эминентно (см. ч. I, акс. 8 и кор. 1, т. 12).

Так, например, мы представляем себе ясно протяжение без всякого существования, и так как оно само по себе не имеет силы существования, то, как мы показали, оно создано богом (последняя т., ч. I). Но так как в причине должно содержаться но крайней мере столько же совершенства, сколько в действии, то следует, что все совершенства протяжения содержатся в боге. Но так как мы далее видели, что протяженная вещь делима по своей природе, т.е. содержит несовершенство, то мы но могли приписать богу это несовершенство (т. 16, ч. I) и были вынуждены признать, что в боге содержится атрибут, который имеет все совершенства материи в превосходной степени (сх. к т. 9, ч. I) и может замещать материю.

2. Бог знает самого себя и все остальное, т.е. он имеет в себе все объективно (т. 9, ч. I).

3. Бог есть причина всех вещей и действует на основании абсолютной свободы воли.

Что следует разуметь под бытием сущности, существования, идеи и возможности. Отсюда ясно, что следует разуметь под этими четырьмя видами бытия. Прежде всего бытие сущности — лишь модус, благодаря которому сотворенные вещи содержатся в атрибутах бога; бытием идеи называется то, что содержится объективно в идее бога; бытие возможности обозначает лишь могущество бога, которым он на основании безусловной свободы воли мог сотворить все еще не существующее. Наконец, бытие существования есть сущность вещей, рассматриваемая вне бога и сама в себе; она приписывается вещам после того, как они созданы богом.

Эти четыре вида бытия различаются лишь в сотворенных вещах. Отсюда очевидно, что эти четыре вида бытия различаются лишь в сотворенных вещах, но никоим образом не в боге. Ибо нельзя себе представить, что бог в возможности находился в другом, и его существование, как и его разум, не отличаются от его сущности.

Ответ на некоторые вопросы о сущности. После этого я легко могу ответить на вопросы, которые часто ставится о сущности. Вопросы эти следующие: отличается ли сущность от существования и, если отличается, то представляет ли она нечто, отличное от идеи, и, если так, то имеет ли она бытие вне разума; последнее надо признать во всяком случае. На первый вопрос мы отвечаем различением: у бога сущность не отличается от существования, так как его сущности нельзя представить без существования. Напротив, в других вещах сущность отличается от существования, так как она может быть представлена без последнего. На второй вопрос мы отвечаем, что вещи, которые представляются вне разума ясно и отчетливо, т.е. истинно, представляют нечто отличное от идеи. Однако здесь снова возникает вопрос, создано ли это бытие вне разума само собою или богом. На это мы отвечаем, что формальная сущность не существует сама по себе и не создана, ибо то и другое предполагало бы действительное существование вещи; но это зависит только от божественной сущности, в которой все содержится; в этом смысле мы согласны с теми, которые говорят, что сущность вещей вечна. Далее можно бы спросить, как мы познаем сущность вещей до познания природы бога, в то время как все они, как я только что сказал, зависят только от природы бога. На это я отвечу, что это происходит оттого, что вещи уже созданы. Если бы они еще не были созданы, то я вполне согласен, что их познание было бы возможно лишь после адекватного познания бога. Точно так же невозможно, даже еще невозможнее, из не познанной еще природы параболы познать природу ее абсцисс и ординат.

Почему автор в определении сущности прибегает к атрибутам бога. Далее следует заметить, что, хотя сущности еще не существующих модусов постигаются в их субстанциях и что бытие сущности этих модусов содержится в их субстанциях, мы хотели прибегнуть к богу, чтобы вообще объяснить сущность модусов и субстанций, и еще потому, что сущность модусов содержится в субстанциях только после их сотворения, и мы искали вечное бытие сущностей.

Почему автор не рассматривает здесь других определений. Я не думаю, что заслуживают опровержения авторы, придерживающиеся другого мнения, и что следует рассматривать их определения и описания сущности и существования. Этим я только затемнил бы ясное дело.

Ибо, что можно понять яснее, чем сущность и существование: ведь нельзя дать определения никакой вещи, не объяснив одновременно ее сущности.

Как легче понять различие между сущностью и существованием. Наконец, если какой-нибудь философ еще сомневается, различна ли в сотворенных вещах сущность от существования, то он не должен много заботиться об определениях того и другого, чтобы устранить это сомнение. Ему нужно только обратиться к ваятелю или резчику. Они покажут ему, как они представляют себе еще не существующую статую, а затем представят ее существующей.

ГЛАВА III

О ТОМ, ЧТО НЕОБХОДИМО, НЕВОЗМОЖНО,

ВОЗМОЖНО И СЛУЧАЙНО

Что следует разуметь под этими определениями. После того как объяснена природа сущего, как такового, мы обращаемся к объяснению некоторых его состоянии. Впрочем, под состояниями (affectiones) мы разумеем то, что Декарт в другом месте (в § 52, ч. I «Начал») обозначил как атрибуты. Ибо бытие как таковое, само по себе, как субстанция, не действует на нас. Поэтому оно должно быть объяснено каким-либо атрибутом, от которого оно отличается лишь по точке зрения. Поэтому я не могу достаточно надивиться чрезмерной проницательности тех, которые не без большого вреда для истины искали середины между сущим и ничто. Однако я не намерен останавливаться на опровержении их заблуждений, так как они сами при своих попытках дать определение таких состояний совершенно теряются в собственных пустых тонкостях.

Определение состояний. Поэтому я предлагаю лишь свое мнение и говорю, что под состояниями сущего следует понимать известные атрибуты, под которыми мы разумеем сущность или существование любого существа, которые, однако, отличаются от него лишь точкой зрения. Я попытаюсь объяснить здесь некоторые из этих атрибутов (так как я не берусь объяснить их все) и отделить их от названий, не обозначающих состояний вещи. Сначала я буду говорить о необходимом и невозможном.

Сколькими способами вещь может быть названа необходимой и невозможной. Вещь называется необходимой и невозможной двумя способами: или по своей сущности, или по своей причине. По отношению к сущности мы знаем, что бог необходимо существует, так как сущность его не может быть понята без его существования. Напротив, химера ввиду противоречия в ее сущности не способна к существованию. По отношению к причине вещи, например материальные вещи, называются невозможными или необходимыми. Ибо, обращая внимание только на их сущность, можно ее понять ясно и отчетливо без существования. Поэтому они никогда но могут существовать благодаря силе или необходимости их сущности, но лишь благодаря силе своей причины, т.о. бога, как творца всех вещей. Таким образом, если в силу божественного решения вещь существует, то она существует необходимо. В противном случае ее существование невозможно. Ибо очевидно само по себе, что то, что не имеет ни внутренней, ни внешней причины для своего существования, не может существовать. Но в этом втором случае дело понимается так, что вещь не может существовать ни в силу своей сущности, под которой я разумею ее внутреннюю причину, ни в силу божественного решения как единственной внешней причины всех вещей; отсюда следует, что вещи, предположенные мною в этом втором случае, не могут существовать.

Как химера может быть названа словесным существом (ens Verbale). Поэтому можно 1) назвать химеру словесным существом, поскольку она не принадлежит ни разуму, ни воображению и может быть выражена только словами. Так, например, можно построить словосочетание «квадратный круг», но его никоим образом нельзя себе представить и еще менее познать. Поэтому химера есть лишь слово. Итак, невозможность не может быть причислена к состояниям бытия, потому что она есть чистое отрицание.

Сотворенные вещи по своей сущности и существованию зависят от бога. 2) Надо заметить, что не только существование сотворенных вещей, но, как мы яснейшим образом докажем далее, во второй части, также и их сущность и их природа зависят только от решения бога. Отсюда ясно следует, что сотворенные вещи сами по себе не имеют необходимости, так как сами по себе они не имеют никакой сущности и не существуют сами по себе.

Необходимость, происшедшая у сотворенных вещей от причины, относится или к их сущности или к существованию; но у бога то и другое не различается. 3) Наконец, нужно заметить, что та необходимость, которая произошла в вещах благодаря причине, относится или к их сущности, или к существованию, так как в сотворенных вещах то и другое различно. Ибо сущность зависит лишь от вечных законов природы, а существование — от последовательности и порядка причин. Напротив, в боге сущность и существование не различаются, а потому и необходимость его сущности не отличается от необходимости его существования. Отсюда следует, что если бы мы могли понять весь порядок природы, то мы нашли бы, что многое, природу чего мы понимаем ясно и отчетливо, т.е. чья сущность необходимо такова, никоим образом не может существовать. Ибо мы нашли бы, что существование таких вещей в природе так же невозможно, как мы считаем невозможным, чтобы огромный слон прошел через игольное ушко, хотя мы ясно познаем природу обоих. Таким образом, существование таких вещей было бы химерой, которой мы не можем ни представить, ни познать.

Возможное и случайное не являются состояниями вещей. К сказанному о необходимости и невозможности, кажется, следует добавить несколько слов о возможном и случайном, так как некоторые считают их состояниями вещей, тогда как они представляют лишь недостатки нашего разума. Я намерен ясно изложить это, после того как объясню, что следует разуметь под тем и другим.

Что такое возможное и что такое случайное. Вещь называется возможной, когда мы знаем ее действующую причину, но не знаем, вполне ли определена эта причина. Поэтому ее можно рассматривать также лишь как возможную, а не как необходимую или невозможную. Если же обращать внимание просто на сущность вещи, а не на ее причину, то мы назовем ее случайной, т.е., так сказать, вещью, средней между богом и химерой. Ибо со стороны сущности мы не находим в ней никакой необходимости существования, как в божественной сущности, и никакого противоречия или невозможности, как в химере. Если кто захочет назвать случайным то, что я называю возможным, и возможным то, что я называю случайным, то я не буду возражать, так как я не имею обыкновения спорить о словах. Мне достаточно, если признают, что то и другое есть недостаток нашего восприятия, а не что-либо реальное.

Возможное и случайное — лишь недостатки нашего разума. Кто захочет это оспаривать, тому не трудно будет доказать его ошибку. Именно, если он обратит внимание на природу и ее зависимость от бога, то он не найдет ничего случайного в вещах, т.е. ничего, что на деле может существовать или не существовать, или, по обычному выражению, представляет действительно случайное (contingens reale). Это вполне ясно из акс. 10, ч. I, где мы доказали, что необходимо столько же силы для создания вещи, сколько и для ее сохранения. Поэтому ни одна сотворенная вещь не делает ничего собственной силой, так же как ни одна сотворенная вещь не начала существовать собственной силою. Отсюда следует, что все совершается лишь силою всетворящей причины, т.е. бога, который в каждое мгновение своим содействием продолжает порождение всего. Таким образом, если все совершается лишь с помощью божественной мощи, то легко видеть, что все происходящее совершается лишь в силу решения и воли бога. Но так как в боге нет непостоянства и перемены, то, по т. 18 и кор. к т. 20, ч. I, он должен был от вечности решить произвести все, что он производит. А так как ни для одной вещи нет более необходимой причины существования, чем решение бога, то, следовательно, во всех сотворенных вещах от вечности была необходимость их существования. Их также нельзя назвать случайным потому, что бог мог решить это иначе; ибо в вечности нет понятий тогда», «перед» или «после» или другого определения времени, и отсюда следует, что бог не существовал до этих решений так, чтобы мог решить это иначе.

Примирение нашей свободной воли с предопределением бога превосходит человеческое понимание. Что касается человеческой воли, которую мы назвали свободной, то и она (по кор. к т. 15, ч. I) сохраняется содействием бога, и всякий человек хочет или поступает так, как бог от вечности решил, чтобы он хотел или поступал. Но, как это можно согласовать с человеческой свободой, превосходит нашу способность понимания. Однако нельзя поэтому отказываться от того, что очевидно, ради того, что неизвестно. Ибо, обращая внимание на свою природу, можно ясно и отчетливо понять, что мы свободны в своих действиях и что мы многое обдумываем только потому, что мы хотим этого. А обращая внимание на природу бога, как мы только что показали, мы ясно и отчетливо познаем, что все зависит от него и что все существует потому, что оно от вечности так решено богом. Но, каким образом человеческая воля продолжает твориться богом в каждое мгновение так, что она остается свободной, это неизвестно. Ибо есть многое, что превосходит нашу способность понимания, и о чем нам, однако, известно, что бог совершил это. Так, например, действительное деление материи на бесконечно многие частицы вполне убедительно доказано мною в т. 11, ч. II, хотя мы и не знаем, как оно возможно. Если поэтому принять два понятия — именно возможное и случайное, то они обозначают только недостаток нашего знания относительно существования вещи.

ГЛАВА IV

О ДЛИТЕЛЬНОСТИ (DURATIO) И ВРЕМЕНИ

Из вышепроизведенного подразделения бытия (сущего) на такое, сущность которого включает существование, и такое, сущность которого включает лишь возможное существование, возникает различие между вечностью и длительностью. О вечности я буду далее говорить подробнее.

Что такое вечность, длительность и время. Здесь я только скажу, что вечность — атрибут, под которым мы постигаем бесконечное существование бога, напротив, длительность — атрибут, под которым мы постигаем существование сотворенных вещей так, как они пребывают в действительности. Отсюда ясно следует, что между длительностью и целостным существованием вещи различие состоит лишь в точке зрения (Ratione), так как то, что отвлекается от длительности вещи, с необходимостью отвлекается и от ее существования. Чтобы определить длительность данной вещи, мы сравниваем ее с длительностью вещей, имеющих прочное и определенное движение, и это сравнение называется временем. Поэтому время не состояние вещей, но только модус мышления, т.е., как мы сказали, мысленное бытие. Оно есть модус мышления, служащий для объяснения длительности. Здесь следует заметить, что будет полезно нам далее при объяснении вечности, что длительность представляется большей и меньшей и как бы состоящей из частей и что она лишь атрибут существования, а не сущности.

ГЛАВА V

О ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ, ПОРЯДКЕ И Т.Д.

Из того, что мы сравниваем вещи между собой, возникают некоторые понятия, которые, однако, вне вещей не представляют ничего, кроме модусов мышления. Это очевидно из того, что если бы мы захотели их рассматривать как вещи, находящиеся вне мышления, то ясное понятие, которое мы о них имеем, тотчас превратилось бы в смутное.

Такие понятия суть: противоположность, порядок, согласие, различие, субъект, предикат и еще некоторые другие. Эти понятия ясно представляются нами, пока мы их не воспринимаем как нечто, отличное от сущности вещей, противоположных или расположенных в порядке, но считаем их лишь модусами мышления, посредством которых мы их легче удерживаем или представляем. Поэтому я не считаю необходимым говорить об этом более, но перехожу к так называемым трансцендентальным терминам.

ГЛАВА VI

О ЕДИНОМ, ИСТИННОМ И ДОБРОМ

Эти термины считаются почти всеми метафизиками за самые общие состояния сущего; они говорят, что всякое существо (бытие) едино, истинно и добро, даже когда никто о нем не думает. Однако мы увидим, что следует под ними разуметь, когда мы рассмотрим каждый из этих терминов.

Единство. Начнем с первого, т.е. единого. Говорят, что этот термин обозначает нечто действительное вне разума, но нельзя указать, что именно оно прибавляет к сущему. Это ясно показывает, что здесь смешивают мысленное бытие с действительным благодаря чему ясно понятое становится смутным. Мы же утверждаем, что единство никоим образом не отличается от самой вещи и ничего не прибавляет к сущему, а есть лишь модус мышления, посредством которого мы отделяем вещь от других вещей, которые подобны ей или согласуются с ней каким-либо образом.

Множественность. В каком смысле бог может быть назван единым (unus) и в каком смысле единственным (unicus). Единству противопоставляется множество, которое также ничего не прибавляет к вещам и представляет лишь модус мышления, как мы ясно и отчетливо понимаем это. Я не вижу, что еще остается сказать о столь ясном предмете. Необходимо только отметить, что бог, поскольку мы его отделяем от других существ, может быть назван единым; но, поскольку мы постигаем, что не может быть многих видов бытия (plures esse), обладающих его природой, он может быть назван единственным. Но, если бы мы захотели точнее исследовать дело, то я мог бы показать, что бог может быть лишь неточно назван единым и единственным. Однако для тех, которые заботятся о вещи, а не о словах, этот вопрос не имеет большой и даже никакой важности. Поэтому мы оставляем это и переходим ко второму термину, в котором я также тщательно укажу все то, что в нем ложно.

Значение выражений «истинное» и «ложное» у толпы и у философов. Чтобы правильно понять оба выражения: «истинное» и «ложное», мы начнем со значения слов, откуда станет ясно, что они лишь внешние наименования вещей и могут быть приложены к ним лишь риторически. Но, поскольку слова сначала находятся толпой, а затем употребляются философами, тому, кто ищет первого значения слова, надлежит узнать, что это слово обозначало сначала у толпы; особенно, когда нет других оснований, которые могли бы быть заимствованы из природы языка для исследования этого смысла. По-видимому, первое значение слов «истинный» и «ложный» возникло из рассказов: истинным называли рассказ, который касался факта, действительно совершившегося, а ложным — рассказ, который касался факта, нигде не имевшего места. Философы же потом пользовались этим словом для обозначения согласия или несогласия идеи с ее объектом (ideatum). Поэтому истинной называется та идея, которая показывает нам вещь так, как она существует сама по себе, а ложной та, которая представляет нам вещь иначе, чем она существует в действительности. Ибо идеи суть не что иное, как рассказы или умственные истории природы (historiae naturae mentales). Отсюда эти слова затем метафорически перенесены на немые предметы. Так, мы называем золото истинным (настоящим) или ложным (поддельным), как будто оно само нам рассказывает, что оно представляет само по себе или чего не представляет.

Истинное не есть трансцендентальный термин. Поэтому полностью заблуждаются те, которые считают «истинное» трансцендентальным термином или состоянием сущего. Скорее, оно может применяться к самим вещам, но лишь не точно или, если угодно, риторически.

О различии между истиной и истинной идеей. Далее, если спросят, что такое истина независимо от истинной идеи, то надо также спросить, что такое белое без белого тела, так как то и другое относятся между собою одинаковым образом.

О причине истинного и причине ложного мы уже трактовали выше, поэтому мне нет необходимости что-либо прибавить и даже сказанное здесь было бы излишне, если бы писатели не запутались в подобных пустяках до такой степени, что они не могли бы из них выбраться, ища наудачу трудности там, где их нет.

Каковы свойства истины? Достоверность не находится в вещах. Свойства истины или истинной идеи суть: 1) что она ясна и отчетлива, 2) что она устраняет всякое сомнение или, одним словом, достоверна. Кто ищет достоверности в самих вещах, ошибается так же, как если бы искал в них истину. И когда мы говорим, что вещь недостоверна, мы риторически принимаем объект (ideatum) за идею, так же как называем вещь сомнительной; впрочем, если под недостоверностью мы не разумеем случайность или вещь, вызывающую в нас недостоверность или сомнение. Нет оснований долее задерживаться на этом; мы переходим к третьему термину, где также объясним, что следует разуметь под его противоположностью.

«Добро» и «зло» употребляются лишь в относительном смысле. Вещь, рассматриваемая сама по себе, не называется ни доброй, ни злой, но может быть названа так лишь в отношении к другой вещи, которой она способствует достигнуть то, что она любит, или наоборот. По-этому одна и та же вещь в различных отношениях и в одно и то же время может быть названа доброй и злой. Если, например, назвать добрым совет, данный в библии Авессалому Ахитофелем, то для Давида он был наихудшим, так как готовил ему гибель ¹⁷. Есть также много других благ, которые не представляют благ для всех: так, спасение хорошо для людей, но ни хорошо, ни плохо для Животных и растений, так как совсем не относится к ним. Бог поистине называется всеблагим, так как он приносит пользу всем, сохраняя своим содействием каждому его существование, что для всех наиболее дорого. Напротив, нет безусловного зла, как ото очевидно само по себе.

Почему некоторые допускали метафизическое благо. Те, которые стремятся отыскать метафизическое благо, свободное от всякого отношения, впадают в ложный предрассудок, поскольку они смешивают мысленное различие с действительным или модальным различием. Ибо они различают самую вещь и стремление, присущее каждой вещи, сохранить свое существование, хотя и не знают, что понимать под стремлением (conatus). Действительно, хотя между вещью и ее стремлением к самосохранению и существует мысленное или, вернее, словесное различие, что главным образом и служит причиной заблуждений, но между ними нет никакого реального различия.

Как различаются друг от друга вещи и их стремление к сохранению своего состояния. Чтобы это ясно понять, мы намерены представить здесь пример в высшей степени простой вещи. Движение имеет силу оставаться в своем состоянии; но эта сила есть не что иное, как лишь само движение, т.е. движение по природе таково. Именно, если я скажу, что в этом теле А содержится известное количество движения, то очевидно, что, пока я обращаю внимание на это тело, я всегда должен сказать, что оно движется. Ибо, если я скажу, что это тело теряет свою силу движения само по себе, то необходимо приписываю ему нечто другое сверх того, что допущено в предположении, и тем самым оно теряет свою природу. Если это рассуждение покажется недостаточно ясным, то предположим, что его стремление к движению представляет нечто особое наряду с законами и природой движения. Так что если считать это стремление метафизическим благом, то оно необходимо будет иметь стремление сохранить своз бытие, а это стремление будет иметь другое, и так без конца, что приводит к высшей нелепости, какую можно себе представить. Что же касается основания, по которому кое-кто различает это стремление от самой вещи, то оно заключается в том, что, находя в себе желание сохранить себя, они воображают такое же желание во всякой вещи.

Может ли бог быть назван добрым до сотворения вещей. Теперь возникает вопрос, может ли бог быть назван добрым до сотворения вещей. Из нашего определения, невидимому, следует, что бог не имел такого атрибута, поскольку вещь, рассматриваемая сама по себе, не может быть названа ни доброй, ни злой. Это покажется многим нелепым, хотя я и не знаю почему. Ибо мы приписываем богу много атрибутов такого рода, которые до сотворения мира подходили ему только в возможности. Так, например, бога называют творцом, судьей, сострадательным и т.д. Поэтому такие доводы не должны нас беспокоить.

В каком смысле совершенство может быть названо относительным и в каком смысле — абсолютным. Кроме того, так же как хорошее и дурное совершенство высказывается лишь в относительном смысле, за исключением того случая, когда оно принимается за самую сущность вещи. В этом смысле, как мы выше сказали, бог имеет бесконечное совершенство, т.е. бесконечную сущность, или бесконечное бытие (esse).

Я не намерен говорить здесь об этом больше, ибо я считаю достаточно известным то, что имеет отношение к общей части метафизики, и потому считаю излишним объяснять это далее.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

ПРИЛОЖЕНИЯ,

содержащая

МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ МЫСЛИ,

где кратко объясняется главным образом то,

что излагается в специальной части метафизики о боге,

его атрибутах и человеческой душе

ГЛАВА I

О ВЕЧНОСТИ БОГА

Подразделение субстанций. Выше мы уже показали, что в природе вещей нет ничего, кроме субстанций и их модусов. Вот почему здесь нельзя ожидать, что мы будем говорить о субстанциальных формах и действительных акциденциях; ибо это и прочее того же рода — чистые нелепости. Затем мы разделили субстанции на два высших рода, именно протяжение (Extensio) и мышление (сознание — Cogitatio), а последнее — на сотворенное мышление, или человеческую душу, и несотворенное мышление, или бога. Его существование мы доказали более чем достаточно, частью а posteriori из идеи, которую мы имеем о нем, частью а priori из его сущности как причины существования бога. Однако о некоторых из его атрибутов мы трактовали короче, чем того требует важность предмета; поэтому мы намерены здесь пополнить это и объяснить подробнее, решив при этом некоторые другие вопросы.

Богу не присуща никакая длительность (duratio). Главнейший атрибут, прежде всех подлежащий рассмотрению, есть вечность бога, которою мы выражаем его длительность, или, скорее, мы называем бога вечным, чтобы не приписывать ему никакой длительности. Ибо длительность, как мы заметили в первой части, — состояние существования, а не сущности вещей. Поэтому мы не можем приписывать никакой длительности богу, существование которого вытекает из его сущности. Кто делает это, отделяет его существование от его сущности. Однако некоторые спрашивают, не существует ли теперь бог больше времени, чем когда он сотворил Адама. Это считается довольно ясным, и потому думают, что богу никоим образом нельзя отказывать в длительности. Однако это необоснованное предположение, так как при этом допускают, что сущность бога отлична от его существования. Ибо спрашивают, не прибавил ли к своему существованию бог, существовавший до сотворения Адама, новый отрезок времени от этого творения вплоть до нас. Таким образом, приписывают богу большую длительность (с каждым) протекшим днем и допускают, что он как бы постоянно творится сам собою. Если же не различать существования бога от его сущности, то нельзя приписывать богу длительности, так как сущности вещей никоим образом не присуща длительность. Ибо никто не будет утверждать, что сущность круга или треугольника, поскольку это вечная истина, теперь существует дольше, чем во время Адама. Более того, поскольку длительность представляют длиннее или короче, т.е. состоящей как бы из частей, то очевидно, что никакая длительность не может быть приписана богу. Ибо, поскольку бытие бога вечно, т.е. в кем не может быть ни раньше, ни позже, ему никогда нельзя приписывать длительности, не разрушая одновременно истинного понятия, которое мы имеем в боге. Таким образом, приписывая богу длительность, мы в действительности делим на части бесконечное по своей природе и представляемое лишь бесконечным.

Причины, по которым богу приписывали длительность. Причиной такого заблуждения писателей является:

1) Что, не обращая внимания на бога, они пытались объяснить вечность; как будто вечность может быть понята вне созерцания божественной сущности или она представляет нечто особенное наряду с божественной сущностью. А это произошло оттого, что по недостатку слов мы привыкли приписывать вечность и таким вещам, сущность которых отлична от существования (так, когда мы говорим, что нет противоречия, если мир существует от вечности); а также и сущностям вещей, когда мы не воспринимаем их как существующие; ибо мы называем их тогда вечными сущностями.

2) Что длительность они приписывают вещам, лишь поскольку допускают, что вещи подвержены постоянному изменению, а не подобно нам, поскольку их сущность отличается от существования.

3) Что сущность бога, равно как и сущность сотворенных вещей, они отделяют от его существования.

Эти заблуждения были поводом к новым ошибкам. Ибо первое заблуждение, вызвавшее другие, состояло в том, что не поняли, что такое вечность, но рассматривали ее как разновидность длительности. Второй ошибкой было то, что лишь с трудом могли найти различие между длительностью сотворенных вещей и вечностью бога. Наконец, последнее заблуждение состояло в том, что, хотя длительность является лишь состоянием существования, они отделили существование бога от его сущности и, как сказано, приписали богу длительность.

Что такое вечность. Но, чтобы яснее понять, что такое вечность и как она не может быть понята без божественной сущности, надо принять во внимание, как мы уже выше сказали, что все сотворенные вещи, т.е. все вещи вне бога, существуют лишь силою или сущностью бога, а не собственной силой. Отсюда следует, что настоящее существование этих вещей не есть причина их будущего существования, но причина лежит лишь в неизменности бога. Поэтому мы должны сказать, что бог, сначала сотворив вещь, впоследствии будет постоянно сохранять ее, иначе говоря, будет непрерывно продолжать этот акт творения. Отсюда мы заключаем:

1) Что о сотворенной вещи можно сказать, что она наслаждается (frui) своим существованием, именно потому, что ее существование не исходит из ее сущности. Напротив, о боге нельзя сказать, что он наслаждается существованием, так как существование бога есть сам бог, так же как и его сущность. Поэтому только сотворенные вещи наслаждаются длительностью, но отнюдь не бог.

2) Что все сотворенные вещи, в то время как они наслаждаются данной длительностью и существованием, не нуждаются в этой длительности на будущее время, потому что она должна им сообщаться непрерывно. Но ничего подобного нельзя сказать об их сущности. Богу же мы не можем сообщить будущего существования, так как его существование исходит из его сущности. Ибо это существование, которое он имел бы тогда, ему надо приписать действительно или, чтобы лучше выразиться, действительное бесконечное существование присуще богу так ню, как ему действительно присущ бесконечный разум. Это бесконечное существование я называю вечностью; она может быть приписана лишь богу, но ни одной сотворенной вещи, даже тогда когда ее длительность с обеих сторон лишена конца.

Это о вечности. О необходимости бога я не скажу ничего, так как это излишне, после того как мы доказали его существование из его сущности. Итак, переходим к единству.

ГЛАВА II

О ЕДИНСТВЕ БОГА

Мы часто удивлялись пустым доказательствам, которыми писатели стараются обосновать единство бога: например, «если единый бог мог сотворить мир, то другие были излишни», или «если все стремится к той же цели, то оно произошло от одного основателя» и тому подобные, выведенные из внешних отношений или наименований. Оставив все это в стороне, мы представим здесь свое доказательство по возможности ясно и кратко следующим образом:

Бог только один. К атрибутам бога мы причислили высшее разумение (summa intelligentia) и прибавили, что бог имеет все свое совершенство от себя, а не от чего-либо другого. Но если существует много богов или наиболее совершенных существ, то все они должны обладать высшим разумением, а для этого недостаточно, чтобы каждое познавало лишь само себя, оно должно познавать все, следовательно, как себя, так и других богов. Но из этого следовало бы, что совершенство каждого

зависит частью от него самого, частью от другого. Тогда не каждый мог бы быть наиболее совершенным существом, т.е., как мы только что заметили, существом, имеющим все свое совершенство от себя, а не от другого. Между тем мы уже доказали, что бог — самое совершенное существо и что он существует. Итак, отсюда можно заключить, что есть только один бог; ибо если бы их было много, то совершеннейшее существо должно было бы иметь в себе несовершенство, что нелепо. Это о единстве бога.

ГЛАВА III

О НЕИЗМЕРИМОСТИ БОГА

В каком смысле бог может быть назван бесконечным и в каком — неизмеримым. Мы показали выше, что никакое существо (бытие — ens) не может быть представлено конечным и несовершенным, т.е. причастным ничто, если не иметь в виду совершенного и бесконечного существа, т.е. бога. Поэтому только бог может быть назван бесконечным, именно поскольку мы находим, что он действительно существует в бесконечном совершенстве. Но бог может быть также назван неизмеримым или неограниченным, поскольку мы имеем в виду, что нет существа, которым совершенство бога могло бы быть ограничено.

Отсюда следует, что бесконечность (Infinitas) бога, несмотря на отрицательное выражение, представляет нечто в высшей степени положительное. Ибо мы называем его бесконечным, лишь поскольку имеем в виду его сущность или его высшее совершенство. Напротив, неизмеримость (immensitas) приписывается богу лишь относительно, так как она относится к богу, не поскольку он рассматривается абсолютно, как совершеннейшее существо, но поскольку он рассматривается как первая причина. Эта первая причина, будучи даже совершеннейшей только в отношении к второстепенным существам, все-таки была бы неизмерима. Ибо не было бы существа, которым она могла бы быть ограничена или измерена, и, следовательно, ни одно существо не могло бы быть представлено совершеннее этой причины (подробнее об этом см. акс. 9, ч. I).

Что обычно разумеют под неизмеримостью бога. Однако писатели, говоря о неизмеримости бога, по-видимому, приписывают ему, между прочим, величину (quantitas); ибо они хотят заключить из этого атрибута, что бог должен быть вездесущ, как если бы они хотели сказать, что, если бы бога не было в одном месте, он был бы ограничен. Это еще очевиднее из другого приводимого ими основания, при помощи которого они хотят показать, что бог бесконечен или неизмерим (так как они смешивают то и другое), так что он находится везде. Если бог, говорят они, — чистая деятельность, как это есть на самом деле, то он необходимо вездесущ и бесконечен. Ибо если бы он не был везде или не мог бы быть везде, где он хотел бы быть, или должен был бы с необходимостью двигаться, то очевидно, что они приписывают богу неизмеримость, поскольку они считают его величиной. Ибо свои основания для утверждения неизмеримости бога они заимствуют из свойств протяжения, что крайне нелепо.

Доказательство, что бог есть повсюду. Если теперь спросят, как мы докажем, что бог есть везде, то я отвечу, что это мы уже более чем достаточно доказали, показав, что ничто не может существовать ни одного мгновения, не будучи каждое мгновение творимо богом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.