Смятение и убеждения
Смятение и убеждения
Вершины гор позади озера были в темных, тяжелых тучах, но берега озера были в солнце. Была ранняя весна, и солнце не согревало. Деревья были все еще голы, их ветви обнажены, но они были прекрасны на фоне голубого неба. Они могли ждать с терпением и уверенностью, поскольку солнце было над ними, и через несколько недель, они покроются нежными зелеными листочками. Небольшая тропа вдоль озера сворачивала и шла через лес, который состоял главным образом из вечнозеленых растений. Они распространялись на мили, и, если вы достаточно далеко ушли бы по той тропе, вы пришли бы к открытому лугу, а вокруг него были деревья. Это было красивое место, удаленное от мирской суеты. Несколько коров паслись на лугу, но звон их колокольчиков, казалось, не нарушал тишину и не рассеивал чувство отдаленности, одиночества и уединения. Наверняка в это очаровательное место приходили тысячи людей, и когда они уходили с шумом и мусором, оно оставалось неиспорченным, уединенным и дружественным.
В тот полдень солнце было на лугу и на высоких, темных деревьях, которые стояли вокруг, сотканные из зелени, величественные и неподвижные. С вашими заботами и внутренней болтовней, умом и взглядом, блуждающим повсюду, беспокойно задаваясь вопросом, а что если дождь застанет вас по пути назад, вы чувствовали, как будто бы нарушали границы, вас не ждали там. Но вскоре вы стали частью того очаровывающего одиночества. Не было птиц, воздух был наполнен покоем, а вершины деревьев были неподвижны на фоне голубого неба. Пышный зеленый луг был центром этого мира, и когда вы сидели на камне, то были частью этого центра. Это не было воображением и не было попыткой отождествить себя с тем, что было так великолепно открыто и красиво, отождествление — это тщеславие. Это не было попыткой забыться или отказаться от себя в этом ничем не испорченном уединении природы, всякое самозабвенное отречение — это высокомерие. Это не было ударом или принуждением такой величественной чистоты, всякое принуждение — это опровержение истинного. Вы ничего не могли сделать, чтобы заставить себя или помочь себе быть частью той цельности. Но вы были ее частью, частью зеленого луга, твердого камня, голубого неба и величественных деревьев. Это было так. Вы могли бы вспоминать это, но тогда вы не принадлежали бы этому всему, и если бы вы возвратились к этому, вы никогда не нашли бы это.
Внезапно вы услышали дорогие вам звуки флейты, и по пути вы встретили играющего мальчика. Он никогда не собирался быть профессионалом, но в его игре была радость. Он присматривал за коровами. Он был слишком застенчив, чтобы говорить, потому-то он играл на флейте, когда вы спускались по тропе вместе. Он шел вниз до конца, но это было слишком далеко, и через время он повернул обратно, но звуки флейты все еще слышались в воздухе.
Это были муж и жена, без детей, и сравнительно молоды. Маленького роста и хорошо сложенные, они составляли сильную, здоровой пару. Она смотрела на вас прямо, а он изредка поглядывал на вас, когда вы не смотрели на него. Они до этого приходили пару раз, и в них произошли изменения. Физически они остались такими же, но во взгляде и в манере поведения было что-то другое. У них был вид людей, которые становились или уже стали важными. Выйдя из обычной для них стихии, они чувствовали себя немного неуклюжими, напряженными и казались не совсем уверенными. Чувствовалось что им необходимо побеседовать. Они начали рассказывать о своих путешествиях и затронули вопросы, к которым при существующих обстоятельствах не питали особого интереса.
«Конечно, — сказал наконец муж, — мы верим в мастеров, но в данный момент мы не придаем всему этому особого значения. Люди не понимают и делают из мастеров разных там спасителей, супергуру и то, что вы говорите насчет гуру, совершенно верно. Для нас, мастера — это наши собственные высшие „я“, они существуют не просто как вопрос веры, а как повседневное явление в нашем ежедневной жизни. Они наши проводники по жизни, они ориентируют и указывают путь».
Куда, сэр, если можно поинтересоваться?
«К эволюционным и более благородным процессам жизни. У нас есть изображения мастеров, но они — лишь символы, образы, чтобы ум подробно останавливался и задумывался для того, чтобы привнести что-то большее в наши мелочные жизни! Иначе жизнь становится безвкусной, пустой и очень поверхностной. Поскольку есть лидеры в политических и экономических областях, эти символы выступают как путеводители в царстве высшей мысли. Они так же необходимы, как свет во тьме. Мы не проявляем нетерпимость к другим проводникам, другим символам, мы приветствуем их всех, потому что в эти беспокойные времена человек нуждается в любой помощи, которую он может получить. Поэтому мы не проявляем нетерпимость, но вы кажетесь и терпимым, и довольно догматичным, когда вы отрицаете мастеров как проводников и отклоняете любою форму авторитета. Почему вы настаиваете, что человек должен быть свободен от авторитета? Как мы могли существовать в этом мире, если не было бы некоторого общественного порядка, который в конце концов основан на авторитете? Человек очень устал, и он нуждается в тех, кто может помочь и успокоить его».
Какой человек?
«Человек вообще. Возможно, есть исключения, но обычный человек нуждается в некотором авторитете, проводнике, который будет вести его от простой жизни к жизни духовной. Почему вы против авторитета?»
Существует много видов авторитета, так? Существует авторитет государства для так называемого общего блага. Существует авторитет церкви, догмы и веры, который называется религией, для того, чтобы спасти человечество от зла и помогать ему быть цивилизованным. Существует авторитет общества, который является авторитетом традиции, жадности, зависти, амбиции, и авторитет личных знаний, который является результатом наших условностей, нашего образования. Также существует авторитет специалиста, авторитет таланта и авторитет грубой силы, либо правительства, либо индивида. Почему мы ищем авторитет?
«Это довольно очевидно, не так ли? Как я сказал, человек нуждается в чем-то, чем он мог бы руководствоваться. Будучи в смятении, он естественным образом ищет авторитет, чтобы тот вывел его из смятения».
Сэр, разве вы не говорите о человеке, как будто он существо, отличающееся от вас самих? Разве вы также не ищете авторитет?
«Да, ищу».
Почему?
«Физик знает больше, чем я о структуре материи, и если я хочу изучить факты в данной области, я иду к нему. Если у меня болит зуб, я иду к дантисту. Если я внутри запутался, что случается часто, я ищу руководства высшего „я“, мастера и так далее. Что в этом плохого?»
Идти к дантисту, держаться правой или левой стороны дороги, оплачивать налоги — это одно. Но одно и то же ли, когда принимаешь авторитет, чтобы быть свободным от печали? Эти двое полностью различны, не так ли? Разве психологическая боль должна быть понята и устранена следованием авторитету другого?
«Психолог или аналитик часто могут помочь беспорядочному уму решить его проблему. Авторитет в таких случаях очевидно выгоден».
Но почему вы обращаетесь к авторитету так называемого высшего «я», или мастера?
«Потому что я запутался».
Запутанный ум может когда-либо выяснить то, что истинно?
«Почему нет?»
Что бы вы ни делали, запутанный ум может найти только дальнейшее замешательство, его поиск высшего «я» и ответ, который он получает, будет соответствовать его запутанному состоянию. Когда появляется ясность, приходит конец авторитету.
«Бывают моменты, когда мой ум ясен».
Вы говорите, в сущности, что вы не полностью запутались, что есть часть вас, которая является ясной. И эту предположительно ясную часть вы называете высшим «я», мастером, и так далее. Я не говорю это в какой-либо уничижительной манере. Но может ли быть так, что одна часть ума запутана, а другая — нет? Или так хочется думать?
«Я только знаю, что бывают моменты, когда я не в смятении».
Может ли ясность знать себя как находящуюся не в смятении? Может ли смятение узнать ясность? Если смятение узнает ясность, то, что узнано, является все еще частью смятения. Если ясность сознает себя как сосояние несмятения, то это результат сравнения, она сравнивает себя со смятением, и поэтому она часть смятения.
«Вы говорите, что я полностью запутался, верно, сэр? Но только это не так», — настаивал он.
Вы осознаете сначала смятение или ясность?
«А не похоже ли это на вопрос, что появилось сначала: курица или яйцо?»
Не совсем. Когда вы счастливы, вы счастливы, в ту же минуту счастье прекращается. В обращении к Aтману, суперразуму, мастеру или как бы вы это ни назвали, чтобы прояснить ваше смятение, вы действуете из-за смятения. Ваше действие — это результат обусловленного ума, не так ли?
«Возможно».
Будучи в смятении, вы ищете или устанавливаете авторитет, так чтобы прояснить то смятение, что только все ухудшает.
«Да», — согласился он неохотно.
Если вы понимаете суть этого, то вашей единственной заботой будет прояснение вашего смятения, а не с установлением авторитета, который не имеет никакого значения.
«Но как мне прояснить мое смятение?»
Являясь по-настоящему и признавшись себе в собственном смятении. Чтобы признаться себе, что вы полностью запутались, — вот начало понимания.
«Но у меня есть положение, которое надо сохранить», — сказал он импульсивно.
Но только так. У вас положение лидера, а лидер столь же запутан, как и те, кого ведут. То же самое и во всем мире. Из-за смятения последователь или ученик выбирает себе учителя, гуру, так что смятение преобладает. Если вы действительно желаете быть свободным от смятения, тогда это ваша забота первой необходимости, а сохранение положения больше не имеет значения. Но вы играли в эту игру — в прятки с самим собой в течение некоторого времени, не так ли, сэр?
«Наверное, да».
Каждый хочет быть кем-то, и поэтому мы делаем себя и других более запутанными и печальными и еще говорим о спасении мира! Нужно сначала прояснить собственный ум, а не волноваться о замешательстве других. Была длинная пауза. Затем жена, которая молча слушала, заговорила довольно оскорбленным голосом.
«Но мы хотим помочь другим, и мы отдали этому свои жизни. Вы не можете забрать у нас это желание, после всего хорошего, что мы сделали. Вы слишком разрушительный, слишком отрицающий. Вы забираете, но что вы даете? Вы, возможно, и нашли истину, а мы-то нет, мы искатели и мы имеем право на наши убеждения».
Ее муж смотрел на нее как-то с тревогой, задаваясь вопросом, что же произойдет, но она сразу же продолжила.
«После всех лет трудов мы создали для себя положение в нашей организации. Впервые у нас есть возможность быть лидерами, и это наша обязанность принять ее».
Вы так думаете?
«Я совершенно уверена».
Тогда нет и проблемы. Я не пытаюсь убедить вас в чем-нибудь или склонить вас к специфической точке зрения. Думать, исходя из умозаключения или убеждения, — это не думать вообще, и жизнь тогда — это форма смерти, разве не так?
«Без наших убеждений жизнь для нас была бы пуста. Наши убеждения сделали нас такими, какие мы есть, мы верим в некоторые вещи, и они стали частью нашей натуры».
Имеют ли они основание или нет? Имеет ли верование какое-то основание?
«Мы много раздумывали над нашими верованиями и обнаружили, что за ними стоит истина».
Как вы выясняете истину верования?
«Мы узнаем, присутствует ли основная истина в веровании или нет», — ответила она неистово.
Но как вы узнаете?
«С помощью нашего разума, нашего опыта и испытанием нашей повседневной жизни, конечно».
Ваши верования основаны на вашем образовании, на вашей культуре, они — это результат вашего образования и воспитания, социального, родительского, религиозного или традиционного влияния, верно?
«Что в этом плохого?»
Когда ум уже обусловлен набором верований, как может он хоть как-то выяснять истину о них? Несомненно, ум сначала нужно освободить от его собственных верований, и только тогда истина о них может быть воспринята. Это одинаково абсурдно как для христианина насмехаться над вероучениями и догмами индуизма, так и для индуса высмеивать христианскую догму, которая утверждает, что вы можете спастись только через определенную веру, потому что они оба в одной и той же лодке. Понимать истину по отношению к верованию, убеждению, догме — сначала должно освободиться от всяких условностей как христианина, коммуниста, индуса, мусульманина или кого угодно. Иначе вы просто повторяете то, что вам сказали.
«Но верование, основанное на переживании, — это другое дело», — утверждала она.
Разве? Верование проецирует переживание, и такое переживание тогда укрепляет верование. Наше видение — это результат наших условностей, как религиозных, так и нерелигиозных. Это так, верно?
«Сэр, то, что вы говорите, действует слишком опустошающе, — возразила она. — Мы слабы, мы не можем устоять на своих ногах и нуждаемся в поддержке нашей веры».
Настаивая на том, что вы не можете устоять на своих ногах, вы делаете себя слабыми, а затем вы позволяете себя эксплуатировать эксплуататору, которого вы создали.
«Но мы нуждаемся в помощи».
Когда вы не ищете ее, помощь приходит. Она может прийти от листочка, от улыбки, от жеста ребенка или из любой книги. Но если вы делаете книгу, лист, образ излишне важным, тогда вы запутываетесь, так как вы оказываетесь в тюрьме вашего собственного создания.
Она стала более спокойна, но все еще чем-то взволнованна. Муж был на грани того, чтобы заговорить, но сдерживал себя. Все мы ждали в тишине, и вот она заговорила.
«Из всего, что вы сказали, можно сделать вывод — вы расцениваете власть как зло. Почему? Что плохого в существовании власти?»
Что вы подразумеваете под властью? Господство государства, группы, гуру, лидера, идеологии, давление пропаганды, через которую умные и хитрые проявляют их влияние над так называемыми массами, — и это то, что вы подразумеваете под властью?
«Отчасти, да. Но существует власть, чтобы делать добро, и власть — делать зло».
Власть в смысле господства, превосходства, влияния силы всегда является злом, нет «хорошей» власти.
«Но есть люди, которые стремятся к власти ради блага их страны или во имя Бога, мира или братства, ведь так?»
Есть, к сожалению. Можно спросить, вы стремитесь к власти?
«Да, — ответила она вызывающе. — Но только, чтобы делать добро другим».
Вот именно это говорят все, от самого жестокого тирана до так называемого демократического политика, от гуру до раздраженного родителя.
«Но мы другие. Настрадавшись, мы хотим помочь другим избежать ловушек, через которые мы прошли. Люди — это дети, и им нужно помочь ради их собственного блага. Мы действительно хотим делать добро».
Вы знаете, что такое добро?
«Думаю, что большинство из нас знает, что такое добро: не причинять вред, быть добрым, быть щедрым, не убивать и не думать только о себе».
Другими словами, вы хотите приказать людям быть щедрыми и душой, и рукой, но нужна ли при этом обширная, утвержденная организация, с возможностью, что один из вас может стать ее главой?
«Мы станем во главе ее только для того, чтобы поддержать движение организации по правильным линиям, а не ради личной власти».
Разве власть в организации так сильно отличается от личной власти? Вы оба хотите наслаждаться ее престижем, возможностями для путешествий, которые она позволит вам, чувствовать себя важным и так далее. Почему бы не относиться к этому проще? Зачем прикрывать все это почтением? Зачем использовать много благородных слов, чтобы скрыть ваше желание успеха и признания, что именно то, чего хочет большинство людей?
«Мы только хотим помочь людям», — настаивала она.
Не странно ли, что кто-то отказывается понимать вещи такими, какие они есть?
«Сэр, — вступил в разговор муж, — думаю, вы не понимаете нашу ситуацию. Мы же обычные люди, и мы не хотим казаться лучше, чем есть на самом деле. У нас есть свои недостатки, и мы честно признаем наши амбиции. Но те, кого мы уважаем и кто был мудрым в многом, попросили нас принять эту должность, и если бы мы не приняли ее, она попала бы в гораздо худшие руки — в руки людей, которые озабочены только собственной персоной. Так что мы чувствуем, что должны принять на себя ответственность, хотя мы не совсем достойны этого. Я искренне надеюсь, что вы поймете».
Не будет ли лучше, если вы поймете то, что вы делаете? Вы заинтересованы в реформах, не так ли?
«А кто не заинтересован? Великие лидеры и учителя прошлого и настоящего всегда были заинтересованы в реформе. От изолировавших себя отшельников, саньясинов, обществу мало проку».
Реформа, хотя и необходима, не имеет большого значения, если все человечество не принимается в расчет. Срезание нескольких усохших ветвей не сделает дерево здоровым, если его корни нездоровы. Просто реформы всегда нуждаются в дальнейшей реформе. Что является необходимым, так это полная революция в мышлении.
«Но большинство из нас не способны к такой революции. А фундаментальное изменение должно происходить постепенно, через процесс эволюции. Наше стремление — это помочь в этом постепенном изменении, и мы посвятили наши жизни служению человечеству. Разве вам не следует быть более терпимым к человеческой слабости?»
Терпимость — это не сострадание, это вещь, искусственно слепленная хитрым умом из кусков. Терпимость — это реакция из-за нетерпимости, но ни терпимые, ни нетерпимые никогда не будут сострадательными. Без любви всякое так называемое хорошее действие может привести только к дальнейшему вреду и страданию. Уму, являющемуся амбициозным, ищущим власти, не знакома любовь, и он никогда не будет сострадательным. Любовь — это не реформа, а цельное действие.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.