ЙОХАНН ТАУЛЕР. БОГОСЛОВ-МИСТИК, ПРОПОВЕДНИК И НАСТАВНИК

ЙОХАНН ТАУЛЕР. БОГОСЛОВ-МИСТИК, ПРОПОВЕДНИК И НАСТАВНИК

Что такое христианские мистические учения вообще и немецкая мистика в частности? Начнем с последнего. Понятие «немецкая мистика» не является четко определенной категорией. Своим происхождением и введением в прошлом веке в научный оборот оно обязано ученику Гегеля Карлу Розенкранцу, который с некоторым пафосом использовал его, рассматривая развитие «немецкого духа» в философии Гегеля. Начало этого «немецкого духа» он усмотрел в мистическом богословии Майстера Экхарта и его учеников. Следующий взлет интереса к немецкой мистике приходится на 20—30-е годы уже нашего века, когда Майстера Экхарта и его окружение попеременно пытались использовать то идеологи фашизма, то марксизма, представляя его то носителем сумрачного немецкого гения и апостолом белокурых германцев, то исключительно народным проповедником [1], [2]. Следующая по времени волна интереса к немецкой мистике началась в середине 60-х годов XX века и продолжается до сих пор. Результатом ее стало полное выведение немецкой мистики за какие бы то ни было политические и национальные пределы и как следствие этого вывод, что «немецкой» ее можно назвать только по немецкому языку, на котором были выражены представления этих богословов, и по тому, что жили они в Оберланде — области Верхнего Рейна, или Южной Германии, где исторически родилось и к началу XIV в. окончательно оформилось это религиозное течение.

В последние годы произошел настоящий исследовательский бум в изучении немецкой мистики и превалирует в нем изучение наднационального богословского аспекта, который оказался гораздо интересней национальных, «народных», особенностей. Немецкая мистика — это прежде всего церковная христианская мистика. Богословский словарь [3], объясняя это слово применительно к христианской, иудейской или мусульманской духовной жизни, приводит следующее его значение: «опыт внутренней, непосредственной встречи человека с основополагающей для него и всего сущего божественной бесконечностью». Для христианских мистиков самым важным было именно «опытное» постижение Бога, подобное тому, что было у первых христиан, которые сами видели, слышали и ощущали Его. Кроме того, христианская мистика — это мистика Писания, мистика, нерасторжимо связанная с апостольской Церковью и с отцами Церкви. В свете этого главного ее качества совершенно несерьезными кажутся разговоры о влиянии на нее то пантеизма, то монизма, то суфизма и чуть ли не индийской йоги, хотя, несомненно, всех их роднит стремление к Абсолюту.

Именно в своем «опытном» познании встречи с Богом немецкая мистика целиком находится в русле древнехристианской мистики, присущей христианству по самой его природе, и, как и все мистические христианские учения, она естественным образом связана и с греческими языческими учениями о возврате человеческой души из материального мира назад к Богу, и с восточными мистическими учениями.

Расцвет немецкой мистики обычно связывают с именем Майстера Экхарта, но ему предшествовало существование замечательной «женской» духовной мистической литературы и уже долгое знакомство с сочинениями Дионисия Ареопагита, который стал известен в Европе в IX в. и сочинения которого оказали самое сильное влияние на Майстера Экхарта.

С началом XIV в. в богословии вообще происходит определенная «смена вех», отход от схоластики, пли «учености», с ее строгой иерархией авторитетов, жесткими правилами цитирования и безусловным почтением к мнениям предшественников. Замечательный историк Л. Н. Гумилев говорил: «Схоластика — это система сносок». Но за этой «системой», безусловно очень ценной для сохранения преемственности в науке, стало исчезать живое религиозное чувство, которое не могли заменить ссылки на великие умы прошлого. Хотя смена эта происходит очень мягко, при совершеннейшем почтении ко всем старым авторитетам и при безусловной отсылке к ним, но центральным и в религиозной жизни, и в богословии опять становится главное — непосредственная встреча с живым Богом. Передача остроты и яркости переживания этой встречи была тем сильнее и тем заразительней для окружающих, чем более близок и понятен им был язык, на котором об этом рассказывалось. До XIV в. языком Церкви в Германии была исключительно латынь, на ней совершалось богослужение, на ней писали богословские трактаты. Расцвет немецкой мистики связан еще и с тем, что впервые живой опыт богообщения был выражен на народном языке, а отсутствие точных богословских терминов, которые еще только нащупывались, с лихвой компенсировались чувством и воображением. Анализируя сейчас многие положения Экхартова учения о соединении с Богом, ученые приходят к парадоксальному выводу [4], что высказывания, навлекшие на него обвинения в ереси, а он был признан виновным в 22 из 28 предъявленных ему обвинений, часто — результат неправильного перевода и неразработанности богословской терминологии на немецком языке. Ведь даже многие и многие годы спустя народный язык считался недостойным того, чтобы на нем писать столь серьезные вещи. И если в литературе латынь дрогнула под натиском поэзии как наиболее интимного словесного творчества еще в XIII в., то в богословии, где она сохранялась дольше всего, ее решительно потеснили только в первой половине XIV в. и только потому, что изменился характер религиозной жизни, связь с Богом стала гораздо более непосредственной и интимной и для ее выражения потребовался живой язык. Большую роль в этом сыграли два нищенствующих ордена — францисканцев и, особенно, доминиканцев. В отличие от старых орденов, бенедиктинцев и цистерцианцев, которые строили свои  монастыри вдали от больших поселений и оттуда вели свою миссионерскую и просветительскую деятельность, францисканцы и доминиканцы устраивали свои  монастыри посреди городов, ставя своей задачей обращение беднейшего населения, долго остававшегося лишь формально христианским, но не затронутым верой по-настоящему. Нищенствующие монахи подавали этим беднякам наглядный пример следования за Христом и, конечно же, они разговаривали с ними на их языке — «народном» немецком языке [5].

Исторически поводом для «литературного» развития богословских мистических учений на «народном» языке была поставленная перед братьями-доминиканцами в конце XIII в. задача окормлять насельниц многочисленных женских монастырей, примыкавших к их ордену [6]. Сестры не знали латыни и говорить проповеди для них нужно было по-немецки. Следует сказать, что братья-доминиканцы очень серьезно отнеслись к своей новой задаче, и их проповеди, для которых поначалу они с трудом подбирали немецкие слова, вскоре превратились в настоящее духовное руководство и школу мистической практики. Кроме того, проповеди эти говорились для хорошо подготовленной аудитории. В женских монастырях была жива традиция древней женской мистики XII и XIII вв., наиболее яркими представительницами которой были Элизабет из Шенау (ум. 1164), Хильдегард Бингенская (ум. 1179) и Мехтхильд Магдебургская (1212—1299), автор впервые написанного на немецком языке автобиографического сочинения «Откровения сестре Мехтхильд из Магдебурга, или Льющийся свет божественности» [7], представляющего собой запись исключительного по силе и достоверности свидетельства непосредственного общения с Богом и соединения с Ним. Это первое мистическое сочинение на родном языке невероятно высоко поднимало планку требований к проповедям в женских монастырях и по богословской глубине, и по эмоциональному накалу.

О немецкой мистике судят по ее трем выдающимся представителям. Прежде всего это Майстер Экхарт (1260—1328) и затем его ученики и последователи в следующем поколении — Генрих Сузо (1295—1366) и Йоханн Таулер (1300— 1361). И хотя мистика Экхарта имеет исключительно умозрительную и интеллектуальную направленность [8], влияние Экхарта на его современников и последователей — несмотря на обвинение в ереси и последующий запрет — было сродни чуду и во многом объяснялось его необыкновенной личностью, во всяком случае таково было единодушное убеждение его слушателей и учеников.

Основной принцип богословско-философской системы Экхарта — обретение Бога в себе. Ссылаясь на Евангелие от Иоанна: «И Слово стало плотью и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу как единородного от Отца» (1, 14), Экхарт утверждает, что Бог Отец вечно рождает во всем подобного Себе Сына, и место этого рождения — душа человека.

Мистика Генриха Сузо — это поворот к более конкретному поиску пути к соединению души с Богом, но его метафизическое учение носит характер биографического и очень личного свидетельства. Учение же Йоханна Таулера находится посредине между этими двумя крайностями — объективным учением Экхарта и субъективным учением Сузо. Именно Таулеру принадлежит честь создания такого учения, которое стало «руководством» к жизни и дерзкая незаурядность которого стала целительным ферментом религиозного обновления всей Западной Европы.

Все сведения о происхождении, внешних событиях жизни и даже самих годах жизни Йоханна Таулера известны весьма приблизительно, как будто бы изначально жизнь его была запрограммирована на внутреннее, а не внешнее заполнение. И все-таки из этого приблизительно известного складывается следующая картина:

Йоханн Таулер родился примерно в 1300 г. в семье богатого купца Николауса Таулера. Рано обратившись к внутренней духовной жизни и отказавшись от отцовского наследства, в 15 лет он вступил в Доминиканский монастырь в Страсбурге. Там он несколько лет был учеником, вероятней всего, Йоханна фон Штернгассена, а затем три года учился в главном учебном заведении Ордена Generalstudium в Кельне. Вряд ли он учился у самого Экхарта, хотя сразу же стал его духовным учеником. Из Кельна Таулер вернулся в Страсбург, не поехав в Париж для получения магистерского звания, чего от него ожидали. Всю свою жизнь, за исключением нескольких лет, проведенных в Базеле (о чем ниже), и коротких отлучек, он провел в своем монастыре, там он и умер 16 июня 1361 г. и там же погребен.

Внешне не богатая событиями, жизнь Таулера была чрезвычайно духовно насыщенной. Таулер совершенно сознательно отказался от получения степеней и построения карьеры внутри Ордена, на что имел полное право, будучи дипломированным «учителем Священного Писания». Он  с самого начала ставил перед собой чисто практические задачи, называя себя наставником, а не начетчиком, учителем жизни, а не написанного — «Lebemeister» в противоположность «Lesemeister».

В Таулере очень рано проявился могучий дар проповедника, но проповедника особого — все, что он говорил о Боге было для него живой действительностью и основывалось на его собственном опыте. Его проповеди в соборах, многочисленных женских монастырях и на площадях были настолько мощны по глубине чувств и языку, так близки к жизни и так отвечали настроениям слушателей, что очень быстро Таулер стал одним из самых известных проповедников своего времени.

Сам Таулер никогда не записывал свои  проповеди и, будучи не начетчиком, а истинным наставником, всегда говорил их словно в первый раз, записывать же их у него не было ни времени, ни желания. К сожалению, не сохранились и письма, которые он должен был писать своим духовным дочерям. А о том, что он их писал, свидетельствует единственное сохранившееся письмо такого рода. В Базеле Таулер сблизился с «Друзьями Божьими», обществом, или, скорее, братством, которое стало благодатной средой для развития немецкой мистики. Понятие «Друзья Божьи» пришло из Евангелия (Ин. 15, 14—15): «Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я называю вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего». С XIII в., начиная с Мехтхильд Магдебургской, это понятие приобретает в Германии более широкое распространение и более определенное значение, а именно круга людей (но никак не секты и не «церкви в церкви»), для которых духовные интересы превосходили все прочие. Члены этого круга обменивались письмами и сочинениями, которые часто посылали друг другу с Генрихом фон Нердлингеном, много разъезжавшим богатым негоциантом, также входившим в этот круг. Благодаря Генриху фон Нердлингену составилось первое собрание писем на немецком языке. Однако письма Таулера, за исключением одного, не уцелели. Зато в настоящее время известны 84 подлинные проповеди Таулера, сохранившиеся более чем в сотне рукописей. Количество приписываемых ему проповедей в течение времени значительно менялось — от 100 и даже 150 до 80 и, наконец, 84. Так высок был его авторитет, что ему приписывали все мощные по содержанию проповеди, в том числе и Майстера Экхарта, хотя нередко это делалось и в целях конспирации, дабы надежнее сохранить сказанное Экхартом после его осуждения. Исследование рукописей [9] показывает, что проповеди были в основном записаны монахинями, рукописи многократно переписывались, они несут на себе диалектальные отпечатки языка переписчиков, что еще раз доказывает, что проповеди были записаны с устной речи. Известно также, что рукописи имели широкое хождение в Рейнской области и Нидерландах. Некоторые рукописные тексты стали известны еще до смерти Таулера и не исключено, что он сам их просматривал, а может быть, даже редактировал. Во всяком случае, они отличаются гораздо большей точностью и грамотностью текстов, чем записи проповедей Экхарта.

Печатное издание проповедей Таулера появилось довольно рано — в Лейпциге в 1498 г. Затем в течение двух следующих веков труды Таулера издавались в разных городах

Германии, Швейцарии и Нидерландов с частотой раз в 30— 40 лет. Примечательно, что был издан даже перевод проповедей Таулера на латинский язык, и это значительно расширило круг его читателей. После такого издательского бума следует перерыв до середины XIX в., когда с подачи К. Розенкранца возникло понятие «немецкая мистика» и началось более или менее серьезное изучение сочинений мистиков вообще и Таулера в частности. С тех пор были сделаны многие переводы Таулера на современный немецкий язык, лучшим из которых считается перевод Г. Хофманна, выпущенный в 1961 г. к шестисотлетию со дня смерти Таулера.

Годы жизни Таулера — первая половина XIV века — оказались временем расцвета не только немецкой мистики, но и вообще христианских мистических учений. Так, в Византии к этому времени святителем Григорием Паламой было окончательно сформулировано мистическое учение монахов-исихастов, или молчальников, которое затем через Сербию и Болгарию попало в Россию и надолго предопределило ее духовную историю. Последний всплеск некогда мощного интереса к мистическим христианским учениям произошел в России в середине XIX в., совпав по времени с возрождением интереса к немецким мистикам в Германии. Почему именно XIV в. оказался особым временем, отмеченным такой неудержимой и очень конкретной тягой к Богу, временем исключительно напряженных духовных поисков, не может быть до конца объяснено ни природными катаклизмами, ни войнами, ни даже разразившейся эпидемией чумы, как это пытались представить многие позднейшие исследователи, поскольку как нет времен безмятежных, так и ответы на вызовы времени всегда различны. В качестве примера неудавшихся попыток найти разгадку этого феномена можно привести мнение на этот счет английской писательницы, автора многочисленных книг и статей о мистицизме Эвелин Эндхил: «Если попытаться представить историю христианского периода мистицизма в Европе с помощью построения хронологической кривой, своими взлетами и падениями показывающей отсутствие или преобладание в каждый данный момент мистиков и мистической мысли, то мы обнаружим, что великие периоды их активности соответствуют великим периодам художественной, материальной и интеллектуальной цивилизации. Как правило, они идут сразу вслед за ними и, кажется, завершают такие периоды... Когда наука, политика, литература и другие искусства — проявления власти над природой и стремления к устроению жизни — достигали своих высот и производили на свет свои  величайшие творения, на передний план выходил мистик, подхватывал факел и нес его дальше. Он  — словно прекраснейший цветок человечества, плод, к которому стремится каждая великая творческая эпоха»[10]. Вспомнив политический упадок Византии именно в XIV в. и Германию, в это же время раздираемую междоусобицами, мы никак не можем согласиться с таким мнением и оставляем эти красивые слова целиком на совести автора.

Как для византийских богословов, главным авторитетом для Таулера-богослова являлся Дионисий Ареопагит [11], труды которого стали известны в Византии в VI в., а в Европе в первой половине IX в. Дионисий Ареопагит, или, как его часто называют ученые Псевдо-Дионисий, поскольку споры вокруг его личности продолжаются до сих пор (и, видимо, не прекратятся никогда), повлиял на богословскую мысль всего христианского мира, развив два взаимодополняющих утверждения апостола Павла — о том, что Бог неведом, непознаваем, и что «мы Им живем и движемся и существуем» (Дели, 17, 23—28). Катафатическое (утвердительное) богословие уравновешено у него, таким образом, апофатическим (отрицательным). Его утверждение непознаваемости Бога оказало огромное влияние на развитие мистических христианских учений. Таулер много и охотно цитирует Дионисия. Несколько меньше, но в высшей степени почтительно он цитирует также Блаженного Августина [12], Амвросия Медиоланского [13], Илария Пиктовийского [14], Григория Великого [15], св. Бернарда Клервосского [16], Ансельма Кентерберийского [17], Альберта Великого [18], Фому Аквинского [19], греческих языческих философов Платона и Аристотеля и неоплатоников Плотина и Прокла [20]. Но, как отмечают исследователи Таулера (в частности, Алоис Н. Хаас), цитирование их было обязательным для образованного богослова и обычно не выходило за пределы популярного в средневековой Европе «Сборника изречений 24 философов» [21]. Естественно, никаких сносок у Таулера нет, цитирует он по памяти, по смыслу, а не по букве, поэтому найти откуда взята цитата, бывает затруднительно. Между греческими языческими философами он вообще не делает никакого различия, так что выходит, что все они говорили примерно одно и как раз то, что отвечает взглядам самого Таулера.

Самым бесспорным авторитетом для Таулера был Май-стер Экхарт. Его он считал своим учителем, но, разделяя по существу все его взгляды, все время старался смягчить их остроту, чтобы уберечь опального учителя от лишних нападок. То обстоятельство, что сборники проповедей Таулера включали большое количество проповедей Экхарта, говорит о том. что для слушателей их взгляды были неразличимы, и уж тем более для последующих переписчиков и составителей. Однако же Таулеру удалось избежать печальной судьбы Экхарта и Сузо, обвиненных в ереси и подвергнутых запрету.

Проповеди Таулера построены по обычному принципу: фраза из Библии и ее толкование. Но выбор этих фраз у Таулера абсолютно свободен и не подчинен циклу церковных чтений, цитирует он свободно, передавая не букву, а дух, и, вероятней всего, не имея перед глазами Книги. Очевидно, что сознание слушателей Таулера было настолько проникнуто Писанием, что им достаточно было малейшей отсылки, чтобы понять, о каком месте Библии идет речь. Поэтому цитаты у Таулера очень редко бывают дословно точны и почти никогда не имеют ссылок. С совершенной свободой он использует любую цитату из Библии, чтобы доказать свой главный тезис: только обратившись в глубину души и отказавшись от внешних соблазнов, можно обрести в себе живого Бога. Это он неустанно повторяет своим слушателям, используя для подтверждения своей мысли все авторитеты, образы и сравнения. В этой однонаправленности — его сила и в какой-то мере слабость, делающая его певцом одной ноты.

Главным для Таулера было внутреннее христианство, хотя он не только никогда не отказывался от соблюдения церковных порядков и установлений, но и настаивал на их ревностном исполнении. «Чтобы сказать, что такое внутреннее христианство, нужно сказать, что им не является: оно не имеет ничего общего со сверхъестественным, с оккультной или магической практикой и опытом, с призыванием сверхъестественных сил или способностей, с демоническим заглядыванием в астральный мир... Все это скорее препятствие на пути вовнутрь, оно легко заводит в бездонную трясину, полную болотных огней, и сбивает с того пути, который ведет к внутреннему свету и единению с Богом» [22].

Что представляет собой мистическое учение Таулера?

Это — глубокое внутреннее убеждение, подтвержденное собственным опытом, что «Царствие Божие — внутри нас» (Ср.: Лк. 17, 21). Из этой убежденности рождалась конкретность его поучений и советов пастве, как обрести это Царствие и в чем оно состоит. Как представитель практической мистики и живого деятельного христианства он был далек от религиозного фанатизма. Монашескому бегству от мира он противопоставлял задачу преодоления мира. Он  учил, что Царствие Божие следует искать там, где оно спрятано — в глубине души. И поиск этого таинственного, сокрытого от глаз Царства носит у Таулера очень конкретный, земной и понятный характер, хотя и требует от человека огромных усилий и самоограничения: трудись в миру в духе Божьем, памятуя лишь о Боге, твори внешнюю жизнь силой внутренней, чтобы внешнее и внутреннее стали едины и чтобы Царствие Божие стало внешней и внутренней реальностью.

Таулер учит, что человек — существо, подобно Богу, триединое: первое — человек внешний, или то, что в человеке воспринимается чувствами, второе — человек внутренний, и третье — сокрытый в самой глубине образ и подобие Божие, или Христос в нас. И все это — один человек.

И это — еще одно доказательство, что мистика, каковой она предстает в христианстве, глубже, чем любая психология, имеющая дело с личностью, с относительным Я, поскольку все они пытаются исследовать подсознательное, исходя из индивидуальности, но ничего не зная об абсолютном Я. Вся мудрость и все духовные труды внешнего человека ведут к внутреннему, в котором сотворяется истинное и непрерывное обновление, дабы явился самый сокровенный человек — божественная глубина.

Но все духовные упражнения и благочестивые труды полезны и благотворны лишь тем, кто не думает при этом ни о самих себе, ни о своем земном или вечном благе, но совершенно отказывается от своей воли, дабы свершалась в них воля Господня и обитал и действовал в них Бог. Центральный пункт мистики Таулера, таким образом, — глубина души, которая одна может стать глубиной божественной и трудами самого человека быть предуготованной к рождению в ней Бога. Утверждая это, Таулер ссылается на Писание, на отцов церкви, на «научные» авторитеты — «об этом еще до рождества Христова и до христианских святых отцов говорили и другие великие учители, такие, как Платон, Аристотель и Прокл, которые знали о внутреннем достоинстве и свидетельствовали о глубине души», на своего учителя — «тому же учил и Майстер Экхарт» — и на собственный опыт.

Следующий важнейший момент — необходимость самоограничения или умение оставлять: оставлять все привязанности и ценности, все собственные желания, земные или духовные, всякое знание и все образы. «Истинное блаженство состоит в отрешенности, в оставлении и отдаче воли. Воля — это столбы, на которых держится всякая рознь и беспорядок. Опрокинь эти столбы, и упадут преграды, которые противостоят возврату в глубину души. Неизмеримое блаженство заключено не в деятельности, а в предоставлении себя Богу. Кто так подготовит свою душу, очистив ее от всех помыслов, желаний, чувств и образов, чтобы в ней мог родиться Бог, тот по праву назовется блаженным. Стань безмолвным, оставь себя, не полагайся на разум, сделайся абсолютно пустым — и тогда Бог заполнит эту пустоту».

В мистике Таулера, в отличие от его учителя Экхарта, менее выражены умозрительные спекуляции и гораздо более душеспасительные мотивы. Не зря его называли «учителем жизни». Он  учил достигать таинственного богооткровения, учил богопознанию, прибегая к самым понятным и земным образам, например, виноградаря или рыбака, тем самым возвращаясь к вечным истокам — евангельским рассказам и притчам, от которых отвлеклись в своих спекуляциях средневековые схоласты.

Процесс возврата к вечным истокам, к живому общению с живым Богом происходил в XIV в. не только в Германии, Швейцарии и Нидерландах, где жили и проповедовали «рейнские мистики», но, что особенно важно для нас, — во всяком случае, судя по доставшемуся нам наследству, — в Византии, а следом за ней и в России. И хотя пути этого возврата в каждом случае были самостоятельны и независимы, но общим в них было то, что целью и смыслом религиозной жизни становилось рождение в глубине души живого Бога, и достигалось это самоограничением, безмолвием, внутренней молитвой, нестяжанием, отказом от собственной воли и препоручением себя воле Божьей. Такой возврат — задача, которая рано или поздно может встать перед всеми и каждым, и потому помощь такого учителя, как Таулер, бесценна во все времена.

Проповеди Таулера и по сей день поражают своей ясностью, энергией, ненадуманностью, нет ни малейшего сомнения, что они — результат собственного духовного опыта. И, конечно, — необыкновенной эмоциональностью языка, по-современному точного и экономного в выражениях.

И хотя главные темы проповедей Таулера — глубинная жизнь души, внутренний человек, его победы и поражения, наряду с этим он большое внимание уделял повседневной жизни человека в миру — необходимости добросовестно и неукоснительно следовать своему земному предназначению, трудиться, заботиться о семье и детях. Более того, он делал эти гражданские доблести одним из непременных, хотя и не главных, условий достижения Царства Божия, Видимо, в этом разгадка его особой популярности в последующие времена — именно на него ссылался Лютер, реформируя Церковь.

Однако было бы большой ошибкой видеть в Таулере предтечу протестантства. Как убедительно доказывают исследователи его трудов (и прежде всего, Алоис Н. Хаас), Таулер целиком находится в русле церковной традиции, он «православный» католик, верный своему Ордену, неукоснительно следующий правилам церковной жизни. То, чему учил Таулер, — обретение Бога в глубине души и встреча с Ним без всяких посредников — ни в коем случае не противопоставлялись им церковной жизни, наоборот, были невозможны без нее.

К сожалению, русский читатель плохо знаком со школой «рейнских мистиков», хотя в прошлом веке интерес к ним был весьма велик. Майстер Экхарт, учитель и глава этой школы, издавался лишь в «причесанном» виде, адаптированном для семинаристов, Генрих Сузо, лирический певец немецкой мистики, известен в России лишь по коротким отрывкам. Еще меньше повезло Таулеру, мозгу и энергетическому центру этой школы. Первое издание его сочинений на русском языке было подготовлено в 1913 г., но из-за начавшейся войны так и не увидело света: уже готовый набор был рассыпан. Таким образом, ныне впервые вниманию читателя предлагается русский перевод проповедей Йоханна Таулера. Он  сделан по изданию: Johannes Tauler. Das Reich Gottes in uns. Drei Eichen Verlag. Munchen60+Engelberg/Schweiz, 1982. Это издание является результатом научного исследования существующих рукописей и изучения текстов.

Читателю предстоит знакомство с энергичным и умным собеседником и, хотя и отделенным от него шестью с лишним сотнями лет, но не ставшим от этого менее интересным.

Благодарю за внимательное и критическое прочтенне перевода о. Евгения Струговщикова, Г. М. Прохорова и Н. О. Гучинскую.

И. Прохорова