XXXIII

XXXIII

«Марфа, услышав, что идет Иисус, вышла к Нему навстречу» и сказала:

Раввуни! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. (11, 20–21.)

То же, теми же словами, скажет и Мария (11, 32), потому что здесь Марфа – Любовь Деятельная, и Мария – Любовь Созерцательная, две сестры, – одно существо. «Брат мой не умер бы», – тихая жалоба всей твари, от начала мира об избавлении стенающей и все еще не избавленной. «Если бы Ты был здесь», – тихий укор любви, как бы ответ на то непостижимое, нечеловеческое слово:

радуюсь, что Меня не было там, дабы вы уверовали.

Марфа-Мария вся еще в мире здешнем, на пороге, отделяющем тот мир от этого.

Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог.

Знает только умом, – еще не сердцем.

Иисус говорит ей: воскреснет брат твой.

…Знаю, что воскреснет в воскресение (мертвых), в последний день.

Вот не переступленный ею, непереступаемый для нас, порог между временем и вечностью. Остановилась на нем и не может сдвинуться. Но с чудною силой сдвигает ее Господь.

Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет.

И всякий живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?

Она говорит Ему: так. Господи, я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир. (11, 21–27.)

Вот сила, которая еще не перенесла, но сейчас перенесет ее за порог, – вера в Него Самого, как чудо из чудес. Верит, а все-таки плачет.

Иисус, когда увидел ее плачущую, —

Марфу-Марию – всю обреченную смерти тварь – плачущую, —

сам восскорбел духом и возмутился (разгневался),

И сказал: где вы положили его? Говорят Ему: Раввуни! пойди и посмотри.

Иисус заплакал.

Вот рубеж двух миров: вечно-женственные слезы – вечно-мужественный гнев. Плачет, как все; как никто, возмущается. Слезы человеческие – до рубежа, а за ним – «возмущение», «гнев» божественный. В этом чувстве все люди с Ним – «сыны Божий», потому что смерть для них всех противоестественна, возмутительна.

…И опять возмутившись, входит в гробницу, —

и говорит:

отвалите камень.

Это сказано уже там, за порогом, в вечности. Но все еще здесь – Марфы-Марии, всей смертной твари ужас смертный:

Господи! уже смердит, ибо четыре дня, как он в гробе.

Не было и не будет более страшного слова о смерти, чем это, сказанное пред лицом самой Жизни. Вот, во всей своей неодолимой, наглой силе, закон механической причинности, логического тождества: а+b+с=а+b+с; «вышел из праха – в прах отойдешь». Кажется, видишь, как Сила на Силу идет, Враг на Врага, Жизнь на Смерть; кажется, слышишь, как устами всей твари Смерть говорит самой Жизни: «его три дня прошло, и вот что с ним; пройдут Твои три дня, и что будет с Тобой?»

Иисус говорит ей, —

Марфе-Марии – всей твари:

если будешь веровать, увидишь славу Божию (38–40).

Все, что затем, и есть это «видение славы». Но только ли «видение», «обман чувств», «галлюцинация» – то, чего нет? Надо быть во сто крат большим лакеем, чем лакей Смердяков, чтобы так решить и на этом успокоиться; не почувствовать, что это видение есть прозрение, прорыв в иную действительность, большую, чем та, в которой мы живем, так что по сравнению с нею все, что мы считаем «действительным», может быть, только «обман чувств», «галлюцинация» – то, чего нет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.