Четвертая сказка. НАПОЛЕОН В ДОМЕ ИНВАЛИДОВ

Четвертая сказка. НАПОЛЕОН В ДОМЕ ИНВАЛИДОВ

В ясный солнечный полдень осени 1676 г. на берегу Сены встретились два министра Людовика XIV. То были два государственных мужа, коллеги и соперники, которые играли первую роль среди королевской администрации: Франсуа-Мишель Ле Теллие, маркиз де Лувуа, вельможа, преисполненный своею важностью, молодой и энергичный, в возрасте тридцати семи лет, и Жан-Баптист Кольбер, маркиз де Сеньелай, с хмурым и даже почти зловещим видом, в возрасте пятидесяти семи лет, хотя, судя по наружности, не менее 60, недовольный королем и его военными издержками. Лишь случай свел их здесь, так как они встречались почти только на советах монарха и на официальных церемониях. В этот момент, как тот, так и другой были немного утомлены своей полной заботами жизнью, находясь вдали от парижского движения, в чистом поле, которое тянулось вдоль правого берега Сены за деревней Пасси; они оставили свои кареты и блуждали по берегу красивой реки, зеркальная поверхность которой отражала волшебный апофеоз облаков заката. Оба будучи одинаково изумлены этой неожиданной встречей, могли от нее уклониться. Впрочем, бывают минуты, когда меланхолическая тщета человеческой славы сближает наиболее. враждебно настроенные души.

— Вы меня застаете, господин маркиз, — заговорил первым Лувуа, как бы извиняясь — за рассматриванием этого королевского Дота Инвалидов, который закончил нам государь, и я себя спрашивал, какое впечатление произведет магистральный собор в 323 фута вышины, план которого так горячо был одобрен Его Величеством?

— Я подобно вам, господин маркиз, — ответил Кольбер, — удивляюсь великим идеям короля. Мы открыли в Академии Наук королевскую обсерваторию и там мы еще лишний раз убедились, что Франция есть и должна оставаться первой страной в мире. Вполне справедливо, что офицеры и солдаты, раненые на службе Его Величества, не будут вынуждены просить милостыни. Я одобряю дом, одобряю даже церковь, но я не одобряю второй церкви, этого показного собора, этого памятника чванства и тщеславия, такого же ненужного, как и великолепного — так как он будет великолепен, если верить планам М. Мансара.

— Король ничем не должен пренебрегать для своей славы, — возразил Лувуа, — а памятники передадут эту славу будущим векам. Вы умно поступили, господин Кольбер, назначив пенсию в 3000 ливров Шапелену, величайшему из когда-либо существовавших во Франции поэтов, также, как и господину аббату Бурзэ, который посвятил всю свою жизнь на изучение человеческой литературы, и господину Доврие, не менее его бессмертному. Вы пожаловали пенсию в 2000 ливров Пьерру Корнелю и Менажу, в 1500—Бенсераду, в 1200—аббату Коттену, в. 1000— Молиеру, в 800—Расину. Это еще ничего. Но потомство забудет об этом даре, хотя у него перед глазами будет Дом Инвалидов, Луврский дворец Тюльери и Версальский, Вандомская площааь, обсерватория, Vаlde-Gr?ce, сальпетриер, которые просуществуют столько же, сколько и Собор Парижской Богоматери. Даже возможно, что этот дар не поставил господ Шапелена, Бурзэ и Доврие много выше Корнеля, Расина и Буало, и что он даже совершенно им не известен. Но это обыденное дело.

— A этот чудесный собор скоро будет закончен? — спросил Кольбер с простодушным видом.

— О! Через двадцать или тридцать лет.

— Мне тоже он нравится. Но что это за дуга, нарисованная над входной дверью дома?

— Это будет барельеф, изображающий Людовика Великого верхом на лошади, окруженного, подобно солнцу, двенадцатью знаками зодиака. Король Франции будет вечно сиять.

Продолжая таким образом разговаривать на берегу реки, оба собеседника заметили занятого забрасыванием сетей рыбака, который до сих пор скрывался за выступом крутого берега.

— Эй! Добрый человек, что ты там делаешь? — крикнул ему Кольбер.

Крестьянин, одетый в кожан из грубой шерстяной материи, поднялся, снял свою шапку и, с трепетом приближаясь к двум вельможам, ответил:

— Я собираю свой улов.

— Повтори то, что мы сказали?

Рыболов опустил глаза и не вымолвил ни слова.

— Повтори дословно то, о чем мы говорили и ничего от нас не утаивай, — снова приказал Кольбер авторитетным тоном полковника, командующего своим полком. — Здесь идет речь о твоей голове. Ты можешь быть повешенным еще до восхода солнца.

— Милостивые государи, признаюсь, я все слышал, — ответил незнакомец, подымая голову. — Я вас знаю, господин Лувуа и господин Кольбер. Весь Париж любуется вашими портретами, столь же распространенными, как таковой покойного господина кардинала. И я вас хорошо слушал. И так же верно, как то, что наука Морэна, который поставил гороскоп для короля при его рождении, спрятанный рядом со спальней королевы Анны, я думаю, что вы не достаточно проницательны.

Кольбер и Лувуа обменялись взглядами.

— Я отшельник с горы Валериен.

— А! Это ты ложный ясновидец с Голгофы?

Отшельник молчал.

— Говори. Что хотел ты сказать по поводу будущего, которое известно одному лишь Богу? Ты не волшебник, я полагаю.

Последний колдун был сожжен не так уже давно.

— Господа, дело идет о сновидении. Это только сновидение. Но иногда будущее раскрывается в снах.

Итак, я прихожу сюда время от времени забрасывать свои сети в эту бухту. Это часто бывает лучше, чем в Сюрене и Сен-Клу. Я видел, как строился здесь, перед нами, в поле этот королевский Дом Инвалидов, а вот теперь подымаются леса собора.

Вы знаете, милостивые государи, что Кеплер ставил гороскоп для царствующих домов Германии. Я, бедный, простой монах, я по рисункам Морэна, поставил гороскоп для Дома Инвалидов.

— Гороскоп здания? Право, ты болтаешь вздор. Но продолжайте. Это также любопытно, как истории аббата Коттина.

— Из него я вывел заключение, что наш великий король Людовик XIV не будет продолжать эту работу ни для своей славы, ни для самого себя. Как это сказал господин маркиз де Кольбер, это лишь бесполезный и лишний расход для королевства.

— A для кого же же работает, таким образом наш великий король? — спросил Лувуа, иронически глядя на пророка.

— Для самого могущественного врага французской династии, для авантюриста, которого революция посадит на трон, который займет место потомка Людовика XIV и получит этот собор своим последним жилищем. И этот круг не будет окружать короля Франции, а похитителя его престола.

Уверенный тон, каким пророк утверждал это безумное предсказание, в такой степени поразил обоих слушателей, что у них не хватило даже силы воли заставить его замолчать. Отшельник с горы Валериена был известен своими чудными разглагольствованиями, которые слушали, не придавая им никакого значения. Ио у обоих министров были более важные дела, чем продолжать подобную беседу с юродивым. Кольбер с покровительственным видом поклонился Лувуа и направился к тому месту, где он оставил свою карету, а Лувуа продолжал свою прогулку вдоль Сены, в виду королевского Дома Инвалидов, оставив там рыболова, изумлённого своей собственной смелостью.

Этот последний спокойно возвратился к своим сетям, которые он тут же бросил к себе в лодку и стал грести по направлению к Сюрену, откуда он пешком поднялся в свой монастырь на горе Валериен. Там, он большую часть времени посвящал чтению и комментированию старинных книг по астрологии и бросал свои исследования почти только из-за рыбной ловли, которой он охотно отдавал один день в неделю. Последователь Жана Баптиста Морэна, он остался после смерти профессора королевской Академии, в 1656 году, последним из французских астрологов и в течение 20 лет воображал, что крепко держал для грядущих веков знамя французской астрологии. Известно, что Морэн был окружен большой славой благодаря кончинам Густава Адольфа, Ришелье и Сен-Марса, которые он довольно точно предсказал; но он в такой степени набил себе голову принципами астрологии, что упорно отрицал движение земли и опровергал систему Коперника. Прогремели повсюду его споры с Гассонди. Наш отшельник, которому в данное время шел пятидесятый год, в свою очередь продолжал придерживаться той же традиции и иногда верно угадывал в своих гороскопических вычислениях. Отцы монастыря приписывали ему дар ясновидения.

Пророческое сновидение относительно судьбы Дома Инвалидов, без сомнения, явившееся следствием его постоянных астрологических мыслей и близкого созерцания строительных работ, которые были у него перед глазами во время долгих часов рыбной ловли, это, действительно, самое странное и самое точное из всех предсказаний этого отшельника. Во всяком случае, теперь мы знаем, что, согласно пророчеству, Людовик XIV воздвиг Дом Инвалидов, чтобы тот с подобающей пышностью принял бренные останки Наполеона.

Этот памятник никогда не имел никакого иного употребления. События согласуются прямо-таки фатально. Не имея никакого определенного назначения, случилось, что подвальные этажи этой церкви служили при Людовике XIV складом оружия. 14-го июля парижане поспешили туда, чтобы захватить в свои руки эти ружья, и оттуда уже, вместе с другими патриотами, кинулись на приступ Бастилии. Спустя три с половиной года потомок преемника Людовика XIV сложил свою голову на эшафоте. Революция сменила монархию. Наконец, мы видим генерала Бонапарта диктатором Франции и Наполеона, царящим над всей Европой. Император Франции занял место короля Франции. Проходят годы и Наполеон торжественно переносится со Святой Елены в дом Инвалидов. Теперь не редкость встретить людей, которые считают учреждение дома Инвалидов, этого громадного дворца, служащего ныне целям военной администрации и интендантства, творением Наполеона.

Можно задать себе вопрос, какое звено могло бы быть уничтожено в этой цепи событий, великих и незначительных, которая тянется с XVII века до XX. И ответ гласит — н и к а к о е. Людовик XIV основал дом Инвалидов для Наполеона.

Человек воображает, что создает события. Несомненно, Людовик XIV ответствен за отмену Нантского эдикта, а Наполеон — за войну с Россией. Но события, — не будут ли они вечно ткать нить жизни, незримым работником которой была Судьба.