§ 32. Закон основания

§ 32. Закон основания

Так называемый закон основания в своей первоначальной формулировке у Лейбница есть не логический закон, а метафизическая аксиома, которая имеет отношение только к части наших суждений.

Поскольку всякое суждение предполагает достоверность своей значимости, постольку может быть установлено положение, что ни одно суждение не высказывается без психологического основания его достоверности; и поскольку оно правомерно лишь тогда, когда является логически необходимым, постольку всякое суждение утверждает, что имеет логическое основание, которое делает его необходимым для всякого мыслящего. Но тем самым оно заявляет лишь такое притязание, права которого должна исследовать логика.

Сущность необходимости в мышлении высказывается положением, что вместе с основанием необходимо полагается следствие, вместе со следствием уничтожается и основание. Этот закон основания и следствия соответствует закону противоречия, как основной закон деятельности нашего мышления.

1. Результаты предыдущего параграфа, по-видимому, сами собой выражаются в положение, что без основания невозможно совершать акта суждения. Ибо под основанием понимается как раз то самое, что делает суждение необходимым. Таким образом, из анализа того смысла, в каком выполняется и высказывается всякое вообще суждение, сам собой вытекает четвертый из так называемых законов мышления; он высказывает совершенно общее свойство всякого вообще акта суждения, что в вере в значимость суждения вместе с тем содержится вера в его необходимость.

2. Закон основания, понимался в различном смысле, и в этом отношении он разделил судьбу других так называемых законов мышления. Лейбниц первоначально ясно установил его в качестве верховного принципа наряду с законом противоречия. «Наши заключения, – говорит он⁶⁴, – основаны на двух великих принципах, на принципе противоречия… и принципе ratio sufficients, в силу которого мы принимаем, что ни один факт не является истинным или действительным, ни одно положение не является истинным, без того чтобы не было достаточного основания, почему оно таково, а не иначе, хотя основания эти в большинстве случаев нам могут быть неизвестны». Легко разграничить в этой формулировке две стороны: именно что речь здесь идет отчасти о действительном существовании реальных вещей и процессов, отчасти об истинности суждений. Но если вспомнить, что Лейбниц хочет обосновать на этом принципе лишь фактические истины, т. е. истинность тех суждений, которые высказывают факт, тогда как необходимые истины покоятся на законе противоречия, что последней ratio sufficiens для него всегда является Божественная воля, то ясно, что различение это ничего не означает и принцип Лейбница есть не что иное как реальный принцип причинности: существование всякой действительной вещи и действительность всякого процесса должны иметь причину. Ибо суждения, высказывающие факты, обосновывают ведь свою истинность на действительности последних, их истинность зависит, следовательно, от того, что высказанное действительно; а истинность высказанного зависит от достаточной причины. Когда, следовательно, я указываю реальное основание фактической истины, то я называю ту причину, какая создала действительное. Но отсюда ясно также, как мало прав имелось для того, чтобы из этого сделать просто общий логический закон, который наряду с законом противоречия имел бы значимость по отношению к тем суждениям, какие подчинены также и закону противоречия. Отсюда ясно также, что в лейбницевском принципе нельзя было искать логического основания, которое было бы отлично от реальной причины. Это исключается уже в силу неоднократно встречающегося замечания, что ratio sufficiens может часто оставаться для нас неизвестной. Это имеет значение, конечно, только по отношению к реальной причине. Логическое основание, которого мы не знаем, строго говоря, есть противоречие, ибо оно становится логическим основанием лишь благодаря тому, что мы знаем его. Только в том случае, если мы будем придерживаться фикции, словно суждение может быть истинным независимо от того, что какая-либо интеллигенция мыслит это суждение, – только тогда можно допускать, что и основание дано где-то в пустоте. Кто, следовательно, устанавливает в качестве логического закона «ничто не должно быть мыслимо без основания» – тот во всяком случае имеет в виду нечто совершенно иное, нежели имел в виду Лейбниц.

3. Если от реальной причины мы будем отличать основание суждения; от того, что делает необходимым существование, и именно такое вот существование, сущего, будем отличать то, на чем покоится суждение как мыслительный акт, то все еще слово «основание» может приниматься в весьма различном смысле.

С одной стороны именно, всякое суждение, если брать его как действительное психологическое явление в мыслящем индивидууме, само подпадает под точку зрения сущего, и постольку здесь может быть применено понятие причинного отношения и то основоположение, что всякое происшествие должно иметь свою достаточную причину. Причина какого-либо акта суждения должна прежде всего отыскиваться в психологической области, поскольку суждение возможно лишь там, где сознанию предстоят неизвестные представления; и психологической причиной суждения является, следовательно, вся та общая совокупность, из которой с необходимостью возник именно этот акт суждения; принципиально, следовательно, сам совершающий акт суждения субъект вместе со своей мыслительной способностью и с теми законами, которые управляют этой способностью в ее проявлениях, затем определенные состояния и предшествующие акты, благодаря которым возникает это определенное суждение. Сюда принадлежит, что:

a. Как служащее субъектом представление, так и представление, служащее предикатом, присутствовали в сознании (и это присутствие в сознании указывает на более отдаленные причины, которые могут иметь значение как causae remotiores суждения; из них наиболее важной является руководимая интересом воля, направленная к познаванию предмета и к размышлению над ним).

b. Между представлением субъекта и представлением предиката установился синтез потому ли, что вследствие их согласия мыслительная деятельность связывает их соответственно присущим ей законам, или же так, что лишь только они входят в сознание, тотчас же встает вопрос об их синтезе и прежде всего возникает мысль об их возможном соединении.

c. В последнем случае наступает такое явление, которое приводит к решению в утвердительном или отрицательном смысле и тем самым, поскольку всякое суждение содержит в себе вместе с тем сознание своей значимости, психологически объясняет фактическую уверенность как душевное состояние.

В этом отношении среди непосредственных суждений необходимо прежде всего различать те, которые связывают просто представляемое, от тех, которые хотят коснуться сущего. В то время как там для непосредственных суждений оказывается достаточным принцип согласия (как выражение закона движения для нашего мышления), чтобы объяснить как синтез, так и его достоверность, – те суждения, которые хотят высказать нечто относительно сущего, как, например, суждения восприятия («молния сверкает», «это железо горячо»), сводятся к более сложным предпосылкам. Так как поводом к ним является мгновенное ощущение или комплекс ощущений (которые в свою очередь указывают обратно на целый ряд причин, приведших меня в такое положение, что я могу испытывать именно такие чувственные возбуждения), то под причины суждения относительно фактических обстоятельств дела подпадает также и совокупность всех тех психологических сил, которые из ощущений всегда вновь производят представления о действительных вещах с их свойствами и в каждом отдельном случае создают уверенность, что мы воспринимаем и познаем сущее. Принцип согласия объясняет только, каким образом мы отождествляем наглядно представленное с каким-либо представлением, но никогда не объясняет он ни убеждения относительно реальной действительности вещей вообще, ни убеждения относительно того, что именно теперь мы высказываем фактически истинное суждение. В то время как, следовательно, для просто объяснительных суждений все исчерпывается причинами возникновения и осознавания представлений и принципом согласия, другие суждения для веры в реальность вещей требуют их особенных объяснений. Легко заметить, что здесь вновь появляется кантовское различие между аналитическими и синтетическими суждениями, и значение вопроса уясняет, как возможны синтетические суждения (в кантовском смысле); а также что признанием фактических причин возникновения веры в действительность и фактическую значимость наших суждений восприятия еще ничего не решается относительно прав этой веры. Ибо точно так же в силу фактических причин Солнце и месяц кажутся всем нам больше при восходе, нежели когда они стоят в меридиане.

Что же касается опосредствованных суждений, то посредствующий член, создающий решение, заключается не только в предпосылках, которые сами могут высказываться в форме суждений как большие посылки собственных умозаключений, но точно так же и в бессознательных привычках к комбинации и в силе авторитетов, которая коренится в не поддающихся анализу впечатлениях.

В совокупности психологических условий можно различать: 1) тот повод, который вообще доводит до сознания субъект и предикат, а при опосредствованных суждениях, следовательно, создает вопрос; 2) основание решения, в силу которого совершается суждение, и субъективный синтез высказывается как объективно значимый; которое, следовательно, вместе с тем является основанием субъективной достоверности суждения. От повода, который по отношению к содержанию мыслимого может быть случайным и являться совершенно извне, зависит смена объектов нашего акта суждения. Но основание решения всегда приводит в конце концов к закономерно действующей психической силе, и отдельное психологическое явление может быть названо основанием всегда лишь постольку, поскольку оно в силу постоянной связи осуществляет суждение. Так, в непосредственном аналитическом суждении служащее субъектом представление является основанием приписывания предиката, но лишь постольку, поскольку, в силу принципа согласия, присутствие согласующихся субъектов и предикатов необходимо влечет за собой их синтез.

5. Относительно этого психологического основания достоверности имеет силу закон «ни одно суждение не выполняется без основания, т. е. без того, чтобы сознание его значимости не было так или иначе произведено». Точно так же ни одно положение, следовательно, не высказывается без нарушения достоверности, раз оно не сопровождается сознанием значимости суждения. Это кроется в существе самого суждения, поскольку оно утверждает значимость синтеза, и в том, что чисто произвольный акт, sic volo, sic jubeo, не мог бы создать сознания значимости, в котором именно и содержится, что синтез не является произвольным. Но этим не сказано, что основание всегда является осознанным, раз только высказано суждение.

6. Но если всякое суждение, которое высказывается и понимается в своем полном значении, утверждает, что оно необходимо, то оно имеет в виду не эту психологическую необходимость, а объективную истинность. И основанием его достоверности, наличность которой соутверждается implicite, служит не это индивидуальное, а общезначимое основание, которое для всякого должно сделать суждение необходимым; оно может заключаться лишь в представляемом как таковом, так как лишь это последнее, а не индивидуальное настроение и т. д. может быть общим для всех. Только такое основание есть логическое основание, основание истинности, в отличие от основания уверенности. Всякая ошибка и спор покоятся в конце концов на разнице между психологическим основанием уверенности и основанием истинности; на той возможности, что мгновенная вера может вводить в ошибку и мгновенное чувствование уверенности может обманывать. В этом отношении имеет силу закон, что ни одно положение не является истинным без основания. Но именно поэтому выходит уже за пределы нашей теперешней задачи исследование о том, что есть логическое основание и при каких условиях какое-либо положение утверждается по праву. Анализ суждения должен был только констатировать, что в самом значении всякого высказывания кроется, что оно хочет иметь логическое основание и что в этом вместе с тем заключается задача осознать основание.

7. Впрочем, уже здесь необходимо сделать одно различение, которое относится к тому факту, что в мышлении мы всегда примыкаем уже к чему-то непроизвольно и помимо рефлексии возникшему. Абсолютная необходимость принадлежала бы именно лишь тем суждениям, какие должно было бы развить из себя самого всякое способное к суждению существо как таковое, так что и связанные в них представления и их связь оказывались бы безошибочными, – как это и должна, следовательно, предположить всякая теория, которая сводится к прирожденным идеям в старом и первоначальном смысле и к прирожденным истинам. Основанием этих суждений служит сам разум, и в отношении его не могло бы быть никакой разницы между логическим и психологическим основанием. Но другим суждениям принадлежит лишь гипотетическая необходимость, т. е. логически необходимо утверждать их, если предполагается, что нечто другое предшествовало в нашем сознании. Поскольку, следовательно, от внешних условий зависит, какие представления возникают в субъекте и какие встречаются в мышлении, – постольку, конечно, суждение «А есть В» является необходимым, раз А и В находятся в сознании и согласуются между собой. Но чтобы оно вообще мыслилось, это не является общим и абсолютно необходимым. Лишь поскольку мы предполагаем идеальное мышление, которое объемлет всю истину, постольку логическая необходимость есть вместе с тем реальная, которая производит действительное мышление; для отдельного человека, которого хотение мыслить направлено на этот идеал, она является моральной, обусловленной его способностями.

Если, с одной стороны, в качестве основания в полном и истинном смысле можно было бы признавать лишь то, что само необходимо должно быть мыслимо, то с другой стороны, всякую фактическую предпосылку можно рассматривать как основание, поскольку допускается, что из нее с логической необходимостью вытекает дальнейшее суждение. Можно даже сделать еще один дальнейший шаг и установить отношение основания к следствию между такими положениями, которые мыслятся только как гипотезы, в отношении к которым, следовательно, нет даже налицо психологической уверенности. Одна гипотеза является основанием по отношению к другой – это означает тогда: если первая принимается как истинная, то и последняя точно так же должна приниматься как истинная. Там, следовательно, основание обозначает то, что, будучи действительно мыслимо с сознанием, принуждает выполнить суждение; здесь основание обозначает гипотезу, которая, будучи принимаема в качестве значимой, вынуждает и дальнейшую гипотезу признавать как значимую.

По отношению к основанию в этом последнем смысле имеет силу тот закон, который был формулирован Аристотелем⁶⁵ и позднее нашел себе место лишь как принцип условных умозаключений: «Вместе с основанием дано следствие, вместе с следствием уничтожается основание». Эта формула не выражает ничего, кроме существа и смысла логической необходимости, подобно тому как закон противоречия выражает сущность отрицания. Он говорит: «Если положение А как основание В признано, то вместе с утверждением А должно утверждаться также и В, вместе с отрицанием В должно отрицаться также и А». Но этот закон заслуживает место наряду с законом противоречия, так как он равным образом касается основной формы движения нашего мышления, прогрессирования соответственно необходимым связям. Но он точно так же оставляет нерешенным, основание или следствие является истинным, как и закон противоречия оставляет нерешенным вопрос, какое из противоположных утверждений обладает значимостью.

8. Ни в каком случае нельзя смешивать реальной причинности с логическим отношением основания и следствия. Ибо положение, что всякая вещь или всякое изменение имеет свою причину, ведет себя в отношении к логической необходимости наших суждений совершенно так же, как и всякое другое общее положение, которое служит нам как основание для дальнейших утверждений или позволяет нам с логической необходимостью умозаключать от одного положения к другому. Когда мы употребляем выражение «основание» также и по отношению к реальной причинности и говорим, что сила притяжения Земли есть основание падения тел, то этим прежде всего лишь высказывается, что реально одно производит другое. Но поскольку познанное причинное отношение дает нам право и вынуждает нас из наличности причины выводить также и наличность действия, постольку то познание есть логическое основание, и допущение причинного отношения есть единственный путь, каким от истинности одного факта можно прийти к истинности другого факта, отличного от того. Следовательно, положения, высказывающие причинные отношения, играют большую роль среди наших логических оснований; далеко не всякое логическое основание покоится на причинном отношении, и еще меньше направление, в каком наши суждения зависят друг от друга, является в каком-либо отношении тем же самым, в каком действует реальная причинность. Напротив, различение между познавательным основанием и реальным основанием продолжает оставаться и находить себе применение всякий раз, как от действия мы умозаключаем к причине.

9. От логического основания отличаются, наконец, основания вероятности: среди различных гипотез, из которых ни одну мы не имеем достаточного основания утверждать, они отдают предпочтение одной перед другими и делают более живым ожидание, что одна из них обладает значимостью и докажет себя в качестве таковой. Поэтому они имеют прежде всего отчасти лишь психологическую ценность, отчасти они обладают практическим значением там, где в силу практических оснований необходимо решать наудачу. Какое значение принадлежит им в развитии нашего познания – это может быть исследовано лишь в третьей части.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.