Глава 3 ОДНИ ВЕЩИ ЗАВИСЯТ ОТ НАС, ДРУГИЕ НЕТ

«Как же быть?» Получше устраивать то, что зависит от нас, а всем остальным пользоваться так, как оно есть по своей природе.

«Беседы Эпиктета», I.1

Я переехал в США из Италии в 1990 году. На тот момент мое знание американской культуры ограничивалось вещами, которые можно было почерпнуть из голливудских фильмов и телесериалов, переведенных на итальянский язык. Один мой близкий друг решил заняться моим неформальным образованием и для начала предложил прочесть книгу Курта Воннегута.

Роман «Бойня номер пять, или Крестовый поход детей», вышедший в 1969 году, — довольно странное произведение, написанное, как выражался сам Воннегут, в «телеграфически-шизофреническом стиле». Сознание главного героя романа Билли Пилигрима искалечено войной, и ему представляется, будто пришельцы похищают его, отвозят на планету Трафальмадор, выставляют там в зоопарке на потеху местной публике и спаривают с порнозвездой Монтаной Уайлдбек, также похищенной с Земли. Трафальмадорцы умеют перемещаться в четырех измерениях — в трех стандартных пространственных и еще во времени, поэтому могут по желанию вернуться в любой момент своей жизни. Билли учится у инопланетян путешествовать во времени и затем использует это умение, чтобы рассказать о самых волнующих эпизодах своей жизни, включая страшный военный опыт — бомбардировку союзниками Дрездена в конце Второй мировой войны.

В оптометрическом кабинете Билли на Земле висела вставленная в рамку молитва, такая же была выгравирована в медальоне, который носила Монтана:

Господи, дай мне душевный покой, чтобы принимать то, чего я не могу изменить, мужество — изменять то, что могу, и мудрость — всегда отличать одно от другого.

Эта молитва воплощает в себе суть поиска, который ведет главный герой на протяжении всей книги. Билли понимает: спокойствия духа можно достичь, лишь осознав, что прошлое нельзя изменить. Человек может повлиять только на то, что происходит здесь и сейчас. Признание этого факта требует мужества — но не того рода мужества, которое нужно в бою, а более глубокого и, пожалуй, даже более важного, поскольку именно оно позволяет нам прожить жизнь наилучшим образом.

Авторство этой молитвы приписывается американскому богослову Рейнгольду Нибуру, он включал ее в свои проповеди еще в 1934 году. Сегодня она используется в программах «Двенадцать шагов» общества Анонимных алкоголиков и в других подобных организациях. Между тем идею, которая лежит в основе молитвы, можно обнаружить в совершенно разных эпохах и культурах. Шломо ибн Габироль, еврейский философ XI века, выразил ее таким образом: «И сказали они[19]: во главе всего понимания лежит понимание того, что может быть и чего быть не может, и утешение в связи с тем, что не в наших силах изменить». Шантидева, буддийский мыслитель VIII века, также писал: «К чему печалиться[20], если все можно еще поправить? И к чему печалиться, если ничего уже поправить нельзя?»

Но есть и еще более древний вариант: «Из существующих вещей[21] одни находятся в нашей власти, другие нет. В нашей власти мнение, стремление, желание, уклонение — одним словом, все, что является нашим. Вне пределов нашей власти — наше тело, имущество, доброе имя, государственная карьера, одним словом — все, что не наше». Так начинается «Энхиридион» или «Краткое руководство к нравственной жизни» нашего проводника в мир стоицизма Эпиктета. Идея этого разделения была основополагающей и в учении Эпиктета, и в системе стоической философии в целом, начиная с Зенона.

Сходство между вышеописанными учениями из разных времен и культур свидетельствует о том, что влияние стоической мудрости могло быть гораздо шире, чем принято считать сегодня. Следы многих ключевых концепций стоицизма есть в других философских и религиозных традициях, включая иудаизм, христианство, буддизм и даосизм. Какие-то из этих параллелей являются результатом прямого или косвенного взаимовлияния, возникновение других можно объяснить схожестью независимых размышлений о человеческой природе и существовании. Хотя эта книга и посвящена стоицизму, мы будет постоянно сталкиваться с идеями, которые были предложены, заново открыты и подтверждены на практике людьми, жившими в разное время и в разных местах. Поскольку эти идеи действительно выдержали испытание временем, мы поступим весьма мудро, извлекая из них уроки и для нашей собственной жизни.

Не так давно, перечитав в очередной раз максимы своего мудрого учителя Эпиктета, я отправился прогуляться к римскому Форуму, а по дороге размышлял над словами философа. Неожиданно меня осенила мысль: «Эпиктет был не совсем прав, ведь он признавал за нами одновременно слишком много и слишком мало власти. Он считал "нашим" мнение, стремление, желание и уклонение, а тело, имущество, доброе имя, государственную карьеру и тому подобное называл "не нашим". Но это не так!» С одной стороны, мои взгляды находятся под влиянием других людей, и это влияние я получаю, когда слушаю этих людей, читаю их книги и обсуждаю с ними различные вопросы. Что же касается моих стремлений, желаний и уклонений, то многие из них возникают естественно, инстинктивно. Не в моей власти всецело искоренить их, я лишь могу наложить вето, когда дело доходит до их преобразования в действие. (Тут, словно бы в подтверждение этой мысли, мой взгляд остановился на восхитительном мороженом, выставленном на витрине кафе. Но, поскольку я не был голоден и такое количество калорий повредило бы моей фигуре, я прошел мимо.) С другой стороны, я могу заботиться о своем теле, занимаясь спортом и потребляя здоровую пищу, могу решать, что купить в рамках своих финансовых возможностей; могу создать себе доброе имя благодаря хорошим отношениям с коллегами, студентами, друзьями и членами семьи. Наконец, от меня зависит решение, занимать или не занимать государственную должность, — так же как и все мои последующие действия на государственной службе, если бы мое решение было положительным.

Я мысленно высказывал эти контраргументы своему античному учителю и вдруг осознал, сколько же во мне чванства, присущего, впрочем, многим людям XXI века. Разумеется, Эпиктет знал все это, он не страдал недостатком интеллекта и свои речи обращал к таким же умным людям, только его слова не были предназначены для буквального толкования. Не понимаю, почему это стало для меня столь удивительным открытием, ведь как ученый-философ я знал, что все тексты должны интерпретироваться и, чтобы точно понять мысль автора, нужно знать контекст. К счастью, отправившись на прогулку по римскому Форуму, я прихватил с собой первоисточник. Полистав страницы, я нашел вполне конкретный, хотя и метафорический ответ на свои возражения: «Но это как нечто такое[22], что мы делаем, когда дело касается плавания. Что в моей возможности? Выбрать кормчего, моряков, день, час. И вот обрушилась буря. Так какое же еще мне дело? Мое ведь исполнено. Это условие — дело другого, кормчего… Поэтому, если плыть невозможно, мы сидим, терзаясь, и беспрестанно выглядываем: "Какой дует ветер?" — "Борей". Какое нам дело до него? "Когда подует Зефир?" — "Когда будет угодно ему, милейший, или Эолу"»^{3}.

Как видно из приведенного Эпиктетом примера, так называемая стоическая дихотомия контроля — когда одни вещи зависят от нас, а другие нет — в действительности признает три уровня нашего влияния на мир. Сначала мы принимаем определенные решения: ставим перед собой цель (морское путешествие) и выбираем лучшие, на наш взгляд, способы ее достижения (нанимаем опытных моряков). Далее мы понимаем, что далеко не всегда можем на 100 % реализовать задуманное. Например, услуги кормчего, которого мы собирались нанять, могут оказаться слишком дороги для нас или же мы все-таки наймем кормчего, а он заболеет. Наконец, есть обстоятельства, которые всецело находятся вне нашего контроля, и мы никак не можем повлиять на них. Это, например, направление и интенсивность ветров.

Во время работы над этой книгой со мной произошел случай, который прекрасно проиллюстрировал эту мысль Эпиктета. С одним из моих братьев мы решили слетать из Рима в Лондон на музыкально-философский фестиваль. В этой поездке практически все было под нашим контролем: мы подробно обсудили план действий и воспользовались авиакомпанией, которую выбрали для нас организаторы фестиваля (то есть с кораблем и кормчим все было в порядке). Но то, что случилось во время посадки в аэропорту Гатвик, полностью выходило из-под нашего контроля. Самолет уже опустился довольно низко, была отчетливо видна посадочная полоса, когда двигатели вдруг взревели, и лайнер начал стремительно набирать высоту. Пассажиры заволновались, а капитан сообщил по громкой связи, что из-за «транспортной проблемы» мы сделаем разворот и заново зайдем на посадку. Это деликатное объяснение оказалось эвфемизмом: в действительности мы едва не сели на самолет, который рулил по нашей посадочной полосе! Я узнал о происходящем только благодаря моему соседу, который сидел у иллюминатора и подробно пересказывал мне все, что видел. Очевидно, диспетчерская служба просмотрела второй самолет, и только молниеносная реакция экипажа и мощные двигатели Airbus спасли наши жизни. Ни на один из этих факторов мы, пассажиры, повлиять не могли. Но на протяжении всего этого инцидента я чувствовал себя невероятно спокойным, и в голове моей крутились слова: «Когда будет угодно ему, милейший». Старый философ вновь оказался прав.

Одна из ключевых мыслей Эпиктета состоит в том, что нам присуща склонность беспокоиться и сосредотачиваться на вещах, которые мы не можем контролировать. А надо концентрировать внимание на тех параметрах нашего жизненного уравнения, над которыми у нас есть власть. Это значит, что мы должны выбрать путешествие, в которое действительно хотим отправиться (причем хотим по разумным причинам), затем надо найти опытную команду для нашего корабля, а после этого подготовиться к путешествию как можно лучше. Таким образом, первый урок стоицизма гласит: сосредоточить внимание и усилия там, где у нас есть максимум контроля, а остальное оставить на волю Вселенной. Это отличный способ сэкономить массу времени, сил — и нервов.

Еще одна метафора стоиков, на этот раз от Цицерона, помогает проиллюстрировать эту мысль. Возьмем, к примеру, лучника, которому нужно поразить цель. Есть ряд вещей, которые зависят только от лучника: он решает, сколько времени и насколько интенсивно ему нужно тренироваться, он проверяет состояние лука и стрел, оценивает цель и расстояние до нее, выбирает момент, когда пустить стрелу. Другими словами, добросовестный лучник делает все, что зависит только от него, вплоть до того момента, когда стрела покидает лук. Но попадет ли стрела в цель? Это уже зависит не от лучника.

Может случиться все что угодно: внезапный порыв ветра изменит направление стрелы, между стрелой и целью возникнет помеха, например проедет карета, наконец, сама цель (например, вражеский солдат) может переместиться. Вот почему Цицерон делает вывод: «Само же поражение мишени есть только предмет выбора[23], но не предмет желания». На первый взгляд это утверждение может показаться загадочным, но теперь его смысл стал для нас абсолютно ясен: стоический лучник делает сознательный выбор — попытаться поразить мишень — и выполняет все от него зависящее, чтобы достичь этой цели. Но он готов спокойно принять и отрицательный результат, признавая, что итог его усилий не находится всецело под его контролем. В этой формуле есть и другие независимые переменные, как и практически во всем, что мы делаем в жизни.

В этот момент своего внутреннего диалога с Эпиктетом я осознал: то, о чем он говорит мне, можно применить к бесчисленному множеству вещей в моей жизни. Возьмем, например, степень моего «контроля» над собственным телом. Сколько я себя помню, у меня всегда был избыточный вес. Из-за этого в школе меня дразнили, и я рос очень неуверенным в себе ребенком. В подростковом возрасте моя робость очень мешала мне в отношениях с девушками. Со временем я превратился в «импозантного» мужчину и избавился от неуверенности в себе, однако проблема с весом осталась. И здесь мне очень помогла точка зрения стоиков. Начну с того, что я никак не мог повлиять на гены, доставшиеся мне в наследство от отца и матери, и на условия своего воспитания в раннем детстве. Тогда обо мне заботились бабушка с дедушкой, поэтому я ел все, что они мне давали, и в том количестве, которое они считали правильным. Как биолог, специализирующийся на изучении взаимосвязи между природой и воспитанием, могу утверждать: наши жизненные привычки формируются в основном под воздействием нашей генетической предрасположенности и среды, которая окружает нас в младенчестве и детстве.

Но это не повод становиться фаталистом или поддаваться чувству беспомощности. По мере своего взросления и становления личности человек все больше контролирует свою жизнь, в том числе принимает решения, связанные с питанием и физической активностью. Таким образом, 15 лет назад (конечно, позже, чем следовало бы в идеале) я начал заниматься спортом, для того чтобы дать себе аэробную нагрузку и поддерживать мышечный тонус. Примерно в то же время я заинтересовался здоровым питанием, стал читать этикетки на продуктах и начал есть правильные блюда в умеренных количествах. Честно говоря, я нарушаю свои здоровые привычки чаще, чем мне хотелось бы это признать, но их положительные результаты все равно сказываются: мое здоровье и внешний вид заметно улучшились, а это, в свою очередь, дает мне чувство психологического комфорта. Да, я так и не приобрел стройного и мускулистого тела, которое некоторые люди получают «в дар» от рождения и совершенствуют благодаря интенсивной работе над собой. Раньше это было для меня мучительной проблемой и источником постоянного разочарования, но теперь — нет. Я усвоил главную истину стоицизма, признав, что у меня есть контроль над одними вещами (например, над моим питанием, уровнем физической активности) и что я совершенно не могу контролировать свои гены, ранний детский опыт, а также некоторые другие внешние факторы, включая режим моих тренировок. Следовательно, результат моих усилий — вид моего тела и мое состояние здоровья — есть «предмет выбора, но не предмет желания», как выразился Цицерон. И сейчас я получаю удовольствие от знания, что делаю все возможное и иду к идеальному для меня — хотя и неидеальному в абсолюте — результату.

Стоическая дихотомия контроля применима ко всем областям нашей жизни. Допустим, вы ждете повышения в должности. Вы считаете это повышение заслуженным, поскольку проработали в компании много лет, всегда добивались хороших результатов и выстроили прекрасные отношения со своими коллегами и руководством. Также предположим, что окончательное решение о том, повысят вас или нет, станет известно только завтра. Стоическое отношение к жизни позволит вам безмятежно проспать всю ночь, а утром спокойно узнать о принятом решении, каким бы оно ни было. Ваше спокойствие вызвано никоим образом не уверенностью в результате: он находится вне вашего контроля и зависит от слишком многих «переменных величин», в том числе от внутренней политики вашей компании, симпатий босса и наличия достойных конкурентов среди ваших коллег. Нет, вы спокойны, потому что знаете: вы сделали все от вас зависящее, поскольку только этонаходится под вашим контролем. Вселенная не подчиняется вашим желаниям и приказам — она делает то, что делает. А ваша компания, решения и поступки начальства, коллег, акционеров, клиентов и многое другое — часть этой Вселенной. Так зачем же волноваться и мучиться бессонницей?

Представьте себе другую ситуацию: вы — родитель дочери-подростка, которая вдруг стала непослушной и ведет себя с вами враждебно, хотя у нее было счастливое детство и вплоть до последнего времени вы полагали, что у вас прекрасные отношения. Как правило, оказавшись в таком положении, родители начинают винить себя в том, что мало уделяли внимания дочери, когда она была ребенком, и недостаточно старались (хотя затрудняются сформулировать, что они могли бы сделать для нее еще). Вы можете чувствовать разочарование от того, что ваша дочь уже не та счастливая маленькая девочка из прошлого. Эпиктет говорит, что такие сожаления — пустая трата эмоциональных сил. Мы не в состоянии изменить прошлое — это вне нашего контроля. Мы можем и должны извлекать уроки из прошлого, но единственное, что в нашей власти, — это происходящее здесь и сейчас. Правильное отношение к вышеописанной ситуации — признать, что вы делали для воспитания дочери все от вас зависящее и продолжаете делать это сейчас, помогая ей пережить трудный период в жизни. И спокойно принимать результат, каким бы он ни был.

Важная оговорка: я не призываю вас к смирению! Стоицизм часто ошибочно истолковывают как пассивную философию, но пассивность и смирение идут вразрез с учением стоиков и, что еще важнее, с их делами. Принципов стоической философии придерживались многие ведущие государственные деятели, генералы и императоры, то есть люди, не склонные к фаталистической бездеятельности. Но они были достаточно мудры, чтобы проводить различие между своими целями, находившимися под их контролем, и внешними результатами, на которые они способны повлиять, но не могут полностью контролировать. Как говорится в вышеприведенной молитве о спокойствии духа, признание этой дихотомии является признаком зрелости и мудрости.

Каждый раз, оказываясь в трудном положении, я вспоминаю знаменитую историю о стоической невозмутимости. К счастью для меня, мои ситуации были далеко не такими сложными, как у героя этой истории — стоика Пакония Агриппина, жившего в I веке нашей эры. Его отца казнил император Тиберий якобы за измену, а в 67 году сам Агриппин был обвинен в том же преступлении (и тоже, скорее всего, беспричинно) другим императором, Нероном. Вот как излагает эту историю Эпиктет: «Ему сообщают: "Тебя судят в сенате"[24]. — "Да будет судьба благосклонна! Однако уже пять часов (а в этот час он по своему обыкновению упражнялся и затем обмывался холодной водой), пойдем поупражняемся". Когда он кончил упражняться, пришли и сказали ему: "Ты осужден". — "На изгнание, — спрашивает он, — или на смерть?" — "На изгнание". — "А имущество что?" — "Не изъято". — "Позавтракаем, значит, в Ариции"». Реакция Агриппина может показаться наигранно дерзкой — вышеописанную сцену легко представить в исполнении Кэри Гранта или Харрисона Форда в крутом голливудском блокбастере, но трудно вообразить, чтобы человек так вел себя в реальной жизни. Но в этом-то и состоит сила стоицизма: признание фундаментальной истины, что мы можем контролировать только свое поведение, но не его результаты (не говоря уже о результатах поведения других людей), дает нам способность невозмутимо принимать происходящее. Это происходит, потому что мы знаем: сделано все возможное и все зависящее от нас в данных обстоятельствах.

Кстати, к другу Агриппина, сенатору (и стоику) Публию Клодию Тразею Пету, судьба была не так благосклонна. Его осудили по сфальсифицированным обвинениям и приговорили к «свободному выбору смерти» (лат. liberum mortis arbitrium), что означало немедленное самоубийство. Тразей Пет получил сенатское предписание, когда обедал дома со своими гостями. Он спокойно извинился перед ними, удалился в спальню и вскрыл себе вены в присутствии квестора, доставившего приказ. Причем в ожидании смерти он продолжил беседовать о природе души со своим другом и постоянным соперником в диспутах Деметрием из философской школы киников.

Конечно, Агриппин и Тразей Пет были исключительными личностями, а своенравные тираны вроде Нерона на удивление часто встречаются среди власть имущих и сегодня, спустя две тысячи лет. Но главное в этих историях — идея дихотомии контроля и вытекающие из нее следствия. Если мы проанализируем события нашей жизни, то поймем, что очень многое (от незначительных эпизодов до самого важного) находится вне нашего контроля. Из осознания этого может логически вытечь принцип непривязанности к вещам и людям, который также проповедуется буддизмом и другими философскими и религиозными традициями. Но эта идея — еще один источник серьезных заблуждений относительно стоицизма. Эпиктет излагает ее, по своему обыкновению, в весьма резкой форме (впоследствии я понял, в чем заключается его метод: Эпиктет с порога оглушает человека, чтобы приоткрыть его разум и вложить в него абсолютно чуждую до сего момента мысль):

Каково же упражнение на деле против этого?[25] Прежде всего высшее, главнейшее, прямо как бы с порога: когда ты испытываешь привязанность к чему-то, то не относись к этому как к чему-то такому, что не может быть отнято, но относись как к чему-то такого рода, как горшок, как стеклянный кубок, чтобы, когда они разобьются, ты, помня, чем они были, не впадал в смятение. Так и здесь: если ты целуешь свое дитя, или брата, или друга… напоминай сам себе, что любишь смертное, любишь отнюдь не свое. Это дано тебе на настоящее время, не как не могущее быть отнятым и не навсегда, но как смоква, как виноград в установленное время года, а если ты тоскуешь по ним и зимой, то ты глупец. Вот так и, если ты тоскуешь по сыну или по другу тогда, когда тебе не дано, знай, что ты это зимой тоскуешь по смокве.

Задержитесь на минуту и перечитайте этот отрывок, прежде чем следовать за Эпиктетом и мной дальше. Я уверен: как и большинство людей, вы согласны с тем, что Эпиктет говорит о привязанности к вещам, будь то горшок, стеклянный кубок или iPhone последней модели. Да, большинство из нас любит свои вещи, но в глубине души мы понимаем, что не случится ничего страшного, если они сломаются. Однако многие из нас содрогаются от ужаса, когда философ призывает распространить то же отношение на собственного ребенка, брата или друга. Ведь это бесчеловечно — говорить, будто люди не должны привязываться к своим близким! Каким социопатом нужно быть, чтобы не видеть разницы между родным братом и горшком?!

В первую минуту я тоже был шокирован цитатой Эпиктета, но, поразмыслив, понял, что философ вовсе не призывает нас не любить родных и друзей и не заботиться о них. Он просто сообщает неприкрытую суровую правду, которую нам трудно принять.

Стоицизм возник и процветал в эпоху политической нестабильности. Жизнь была трудной, опасной, к тому же человек мог лишиться ее в любой момент и в любом возрасте. Эта печальная участь не миновала даже императора Марка Аврелия, жившего в период расцвета Римской империи, через сто лет после Эпиктета. Из тринадцати его детей только один сын и четыре дочери пережили отца. А ведь его семья на то время считалась одной из самых состоятельных в мире, была обеспечена всеми материальными благами, лучшей едой и медицинской помощью: личным врачом императорской семьи был Гален — один из самых знаменитых медиков Античности.

Сам Эпиктет, как мы помним, взял на воспитание сына своего друга, иначе мальчик был бы обречен на верную смерть — это говорит о том, что философ знал, что такое сострадание и забота о людях. Но Эпиктет призывал мужественно смотреть в лицо реальности, а реальность такова, что все люди смертны и никто из них не принадлежит нам и не останется с нами навечно. Понимание этой жестокой истины помогает сохранить рассудок в случае смерти любимого человека и спокойно пережить расставание с близким другом, уезжающим в другую страну. (Если сегодня люди эмигрируют по экономическим причинам или бегут от насилия и беспорядков, то во времена Эпиктета распространенной причиной таких переездов было изгнание.) Признав эту реальность, мы понимаем, что должны наслаждаться любовью наших близких и общением с ними, когда это возможно, а не принимать их как должное: ведь неминуемо настанет день, когда «установленное время года» пройдет. Мы всегда живем hic et nunc — здесь и сейчас.

Всю очевидность этой истины судьба преподнесла мне прошлым летом в Стамбуле. Я отправился туда, несмотря на предостережения родных: всего за несколько дней до моей поездки в городе произошел ужасный теракт и сохранялась опасная обстановка. Но я рассудил — и, как оказалось, верно, — что снаряд в одну и ту же воронку дважды не попадает и вероятность очередной атаки террористов, особенно с учетом резкого усиления мер безопасности, невелика. Однако я не учел, что в городе могут начаться политические волнения.

В один из вечеров мы с друзьями ужинали в замечательном критском ресторане в историческом районе Стамбула, и вдруг я заметил, что остальные посетители (в тот поздний час их было немного) напряженно уткнулись в свои смартфоны. Поначалу я счел это очередным примером пагубного влияния гаджетов: наши современники предпочитают виртуальное общение на Facebook живому разговору со своими спутниками. Но вскоре стало ясно, что этот вывод, как сказали бы стоики, «не получил моего «согласия» (то есть, оказался неверным): люди были слишком взбудоражены и обеспокоенно что-то обсуждали. Как оказалось, они следили за новостями: в тот самый момент в стране предпринималась попытка военного переворота. Мы восприняли это сообщение спокойно и продолжали беседовать, потягивая вино. Наши турецкие приятели рассказали о правительстве премьер-министра Реджепа Эрдогана, которое становилось все более авторитарным и происламским, и о нескольких попытках госпереворотов, что произошли в Турции за последние пятьдесят лет.

Наконец мы с друзьями решили возвращаться в отель, но, по слухам, все мосты города были перекрыты военными, включая и те, что соединяли азиатский и европейский берег Босфора. Мы находились в азиатской части, а наш отель остался по другую сторону. После неудачных попыток поймать такси мы отправились в гостиницу пешком. Надо заметить, что по городу бродило немало любопытствующих, хотя полицейские машины и перегородили некоторые улицы. В отличие от них, социальные сети заблокированы не были, поэтому мы смогли сообщить семьям, что с нами все в порядке.

Обстановка в Стамбуле была пугающе спокойной: рыбаки, покуривая, удили с моста рыбу и переговаривались, как в самую обычную ночь. Озадаченные, мы дошли до отеля и улеглись в постели, но заснуть так и не смогли: следующие несколько часов прямо над гостиницей летали военные вертолеты и истребители, дважды прогремели мощные взрывы, как мы узнали потом, это были те печально известные события на площади Таксим. Однако утром город выглядел так, словно ничего не случилось. По улицам неторопливо шли прохожие (хотя их было меньше, чем обычно), работали кафе (но многие музеи были закрыты). Стараясь особо не выделяться, мы прогуливались возле отеля, следили за новостями и ждали, когда откроется аэропорт: на тот день у нас были куплены билеты домой. Наконец нам сообщили, что с нашим рейсом до Парижа все в порядке, он не отменен, просто вылет задерживается. Около полуночи мы сели на такси и отправились в аэропорт — и вот тут нам пришлось поволноваться: улицы были перекрыты сотнями людей, они праздновали провал военного переворота, в ходе которого были убиты и ранены тысячи человек по всей стране, в основном в Анкаре. Оказаться среди оголтелой толпы молодых мужчин, разгоряченных кровью, пролитой на их улицах, без знания местных обычаев и языка — ситуация явно из разряда «непредпочтительных безразличных вещей», если пользоваться терминологией стоиков. Досадуя, что мы не можем двинуться с места, наш таксист принялся ожесточенно ругаться с другим водителем, что, конечно, только добавило нервозности всему происходившему. В конце концов нам чудом удалось добраться до аэропорта, зарегистрироваться на рейс и благополучно улететь в Европу, а затем в США.

Для меня, человека, изучающего стоицизм, стамбульский опыт стал лучшей иллюстрацией основополагающего принципа, рассмотренного в этой главе: далеко не все вещи находятся под нашим контролем. Хотя я старался всегда помнить об этом, стамбульский эпизод буквально ткнул меня в главную стоическую истину. Это во-первых. Во-вторых, меня до сих пор удивляет, насколько спокойно мы с друзьями вели себя на протяжении этих двадцати четырех часов в Стамбуле. Да, мы не подвергались очевидной физической угрозе, но при этом совершенно не были уверены, что ситуация не развернется против нас, особенно на фоне военной авиации и взрывов. В-третьих, когда мы пробивались сквозь возбужденную толпу в аэропорт, я осознал, насколько просто манипулировать людьми с помощью эмоций, играя на их страхах и гневе. Это еще больше убедило меня в правоте стоиков, которые считают, что таким эмоциям не следует «давать согласия», необходимо держать их в узде и развивать в себе более позитивные чувства. И, конечно, анализировать ситуацию: в нашем случае, например, это означало попытаться понять, почему произошла попытка военного переворота и как она повлияла на дальнейшую судьбу Турции. Практика стоицизма очень помогла мне в обстоятельствах, с которыми мне довелось столкнуться в Стамбуле. Она укрепила меня во мнении, что другие люди также могут извлечь пользу из стоических идей — не только в разгар государственного переворота, но и в повседневной мирной жизни.