Глава 4 Голубиная простота и змеиная мудрость

Вещее слово скажите!

Жемчуг свой в чашу бросайте скорее!

Нашу голубку свяжите

Новыми кольцами древнего змея.

Вольному сердцу не больно…

Ей ли бояться огня Прометея?

Чистой голубке привольно

В пламенных кольцах могучего змея.

Вл. Соловьев, Песня офитов

В: Что же случилось с главным виновником Эдемского переполоха?

А.И: Что касается солярной версии мифа, то дальнейшая судьба змея, как нам известно, печальна. Сначала ему в качестве мотива приписали зависть, а затем и вовсе отождествили с Сатаной, врагом рода человеческого. Некоторые толкователи утверждали даже, что Дьяволу, прежде чем ему удалось соблазнить Еву, пришлось сначала… соблазнить Змея! По крайней мере, сцена такого соблазнения имеется в греческой и армянской версиях «Жизни Адама и Евы».79

Позднейшие богословы, впрочем, отошли от подобных ухищрений и просто отождествляли змея с Дьяволом.

Если говорить о хтонической версии, то легенды о соблазнении змеем Адама и Евы из «добрых» побуждений, действительно, имели место (см. прим. на стр.). Разумеется, в них либо обязательно присутствовала фигура «злого» демиурга. Либо на него самого отчасти падала тень проекции «соблазненности» перволюдей80. Такая робкая попытка «обелить» змея свидетельствует о том, что неоднозначность фигуры змея все же чувствовалась, однако дальнейшему развитию этого чувства зачастую мешали господствовавшие в этой теме (пред) убеждения.

В: А какова участь змея в алхимической версии? И отражен ли подобный вариант восприятия этого символа в каком бы то ни было источнике?

А.И: Конечно, наверняка судить сейчас об этом мы не можем; тем не менее, в Евангелии есть по крайней мере одно место, намекающее на то, что вероятность такого восприятия, возможно, была. Это знаменитое изречение Иисуса: «Будьте мудры, как змии и просты, как голуби» (Мф. 10:16.).

Понятно, что Его призыв к змеиной мудрости никем не соотносился с Эдемским змием: змей из Эдема был ведь не «мудрым», а «хитрым». Но, во-первых, мы теперь, благодаря древнееврейскому первоисточнику, знаем об уме и сообразительности созданного Господом змея и нам становится понятно, что по крайней мере одной из целей превращения «умного» в «хитрого», была как раз задача не допустить подобного соотнесения81. А во-вторых, как нам теперь становится понятно, «мудрость» – это то качество, до которого змею еще только предстояло дорасти. В рамках мифа он, действительно, не более, чем умен. А вот для того, чтобы стать мудрым82, змею потребовалось бы освободиться от тесной «шкуры» собственного эго, что действительно становится возможным только в алхимическом синтезе (см прим 2) Увидеть эту алхимическую трансформацию (а ведь речь в данном случае идет именно о ней – даже «сбрасывание кожи» само по себе является распространенным алхимическим термином) в образе именно библейского змея мешала всегда присутствовавшая нота сильнейшего осуждения – отношение к нему как к неисправимому злодею. Вот уж воистину, ничто так не мешает духовному росту, как эманация осуждения. («Не судите, да не судимы будете»83 и т. д.)

Попробуем теперь взглянуть на этот афоризм («Будьте мудры, как змии и просты, как голуби») именно с алхимической точки зрения. Для этого рассмотрим поближе образ второго персонажа, упоминаемого в нем – голубя. Как ни странно, слово «голубь» в своем прямом значении, а не в составе метафоры или сравнительного оборота (напр.: «стал Ефрем как глупый голубь» (Ос. 7.11.)) упоминается в Ветхом Завете всего один раз. И где же? Все в той же книге Бытия, на пару страниц дальше; это голубь из Ноева ковчега, посланный Ноем на поиски освобожденной от вод земли.

Потом выпустил от себя голубя, чтобы видеть, сошла ли вода с лица земли, но голубь не нашел места покоя для ног своих и возвратился к нему в ковчег, ибо вода была еще на поверхности всей земли; и он простер руку свою, и взял его, и принял к себе в ковчег. И помедлил еще семь дней других и опять выпустил голубя из ковчега. Голубь возвратился к нему в вечернее время, и вот, свежий масличный лист во рту у него, и Ной узнал, что вода сошла с земли. Он помедлил еще семь дней других и [опять] выпустил голубя; и он уже не возвратился к нему.» (Бытие, 8: 8—12).

По традиции при толковании Иисусова изречения образы голубя и змия противопоставляются друг другу84. Мы же, дабы попытаться разгадать тайное, алхимическое послание, заключенное в этом афоризме, зададимся противоположным вопросом: что в фигурах голубя и змия может быть общего? Более того, конкретизируем и уточним этот вопрос: что может быть общего у Эдемского змия и Ноева голубя?

Конечно, если иметь в виду общепризнанную трактовку образа змия, то с голубем из ковчега у него нет и не может быть ничего общего: первый совратил первобытное человечество, второй послужил посланием того, что земля освободилась от вод – какое тут может быть сходство?

Однако, если мы вспомним символическую наполненность образа змея из алхимически целостного мифа и зададимся тем же самым вопросом, то результат сопоставления будет уже совсем другой. И тогда, при такой постановке вопроса, ответ начнет вырисовываться сам собой: и Эдемский змей, и Ноев голубь схожи в одном – в том, что оба они, выражаясь метафорически, были первооткрывателями новых и неизведанных земель, выводящими людей за пределы крохотных и благоустроенных мирков, в которых они (или, если говорить, о символической стороне, то, конечно же, их сознание) обретались прежде. Различие же между ними, пожалуй, состоит в степени контролируемости и осознанности протекаемых процессов. Змей инициировал разрушение микроскопической благоустроенности Эдема Адама и Евы, тем самым заставив их выйти в Большой мир и начать тот самый процесс алхимической интеграции и взросления, о котором говорилось выше. Голубь улетел и не вернулся, тем самым дав Ною знак, что время благополучной и уютной защищенности ковчегом закончилось и пора искать место, чтобы причалить и начать новую жизнь на обновленной потопом земле. Змей инициировал неконтролируемые процессы с непредсказуемым результатом, голубь вполне осознанно использовался в разведывательных целях. При этом, однако, сам змей действовал холодно и расчетливо, голубь – спонтанно и по наитию. Символики голубя и змея таким образом переплетаются между собой, то сходясь, то расходясь в противоположные стороны, как змеи на кадуцее у Гермеса.

Призыв «стать простым, как голубь» вовсе не так прост сам по себе, как те сравнения, которые употребляются в Ветхом Завете. Стать простым, как голубь совсем не просто, а стало быть, и простота голубя не является чем-то очевидным. Чтобы в этом разобраться, нам необходимо погрузиться в созерцание фигуры голубя во всей ее символической наполненности.

В: Мне не очень понятна связь с ветхозаветным голубем из Ноева ковчега.

А.И: Эта связь становится яснее, если вспомнить голубя из мистерии крещения Христа – этот образ является промежуточным звеном, позволяющим восстановить символическую преемственность библейского текста. Особенно ясно и отчетливо это видно на примере первого, по всей видимости, употребления этого символа Святого Духа в христианском контексте («И, крестившись, Иисус тотчас вышел из воды, – и се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него» (Мф. 3:16.)). Иисус, выходящий из крестильных вод Иордана, тем самым уподоблен здесь суше, выступающей из вод библейского потопа, а Святой Дух, опускающийся на Него, уподоблен голубю из Ноева Ковчега. «Местом покоя для ног» голубя-Святого Духа может быть, конечно же, только земля души Иисуса, очищенная и обновленная водами Крещения85.

Следующим шагом нашего размышления должно быть обнаружение символической связи между голубем-Святым Духом и голубем из Иисусова изречения, которая начинает проступать в тот момент, когда мы задаемся вопросом: как мы понимаем простоту, призыв к которой в этом афоризме содержится? Что такое эта простота?

Вся прежняя комментаторская традиция указывает на то, что простота голубя – это, прежде всего, его незлобивость. Предлагаемая здесь концепция позволяет увидеть простоту (через фигуру голубя из мистерии крещения) как непосредственность восприятия и постижения опыта, расширяющего сознание. Простота опыта заключается в пассивности его постижения, сколь бы удивительно это ни звучало поначалу, – в отсутствии усилия в его осмыслении и концептуализации, то есть, в непосредственном умаленном его восприятии, когда опыт нисходит на нас сам, а мы воспринимаем его в простоте и чистоте – не осмысляя и не концептуализируя его, скорее наоборот, проникаясь и растворяясь в нем.

В: Но в мистерии крещения голубь – это то, что нисходит на нас. Получается, что мы должны быть как тот, кто нисходит, а не тот, кто воспринимает…

А.И: Здесь реализуется тот же смысл, что и в призыве уподобиться Отцу нашему Небесному: уподобиться этому опыту в его простоте и непосредственности.

В: Но ведь нельзя сказать, что это опыт нисходит на нас в пассивности?

А.И: Нет, конечно, но сознание вмещающего Его в себя находится в пассивном, причем, в специфически пассивном – умаленном и открытом состоянии.

В: Тогда здесь уместнее говорить об уподоблении Христу, чем голубю в его простоте.

А.И: Давайте попробуем понять, каково значение голубя в сцене крещения. Почему он снизошел на Христа? Потому что это – Реальность, которая увидела наконец-то клочок земли, освободившийся от потопа страстей; увидела и опустилась на него. Это мистический опыт особенного свойства, заключающегося в том, что в нашем непосредственном устремлении к этому опыту нет смысла, ибо мы не можем самостоятельно, по собственному произволу его создать или сконструировать. Это опыт, к которому мы можем стремиться лишь опосредованно – подготавливая наше сознание через покаяние и умаление к тому, чтобы оказаться способным его воспринять, когда он сам снизойдет на нас. Выражаясь по-чаньски, наше сознание изначально обладает природой Будды, и все, что нам надо сделать – это устранить препятствия, которые мешают ей проявится. В христианстве то же самое понимание последовательно реализуется через твердое представление о том, что даров Святого Духа невозможно достичь, добиться, завоевать. Эти Дары обретаются умалением, покаянием, очищением души, прошедшей через покаяние, и снисходят на нас сами, подобно голубю, который находит отдохновение для ног своих просто потому, что мы освободили землю своего сознания от вод своей страстности. Это понимание также находит свое воплощение и в христианском ритуале как психопрактике: сначала исповедь, покаяние и только после этого, в самом конце, как апофеоз и финал – причащение.

Непосредственной практики для достижения этой благодати не существует – только покаяние, умаленное ожидание. Как земля не могла притянуть к себе голубя из Ноева ковчега, а могла лишь обратить на себя его внимание выступанием из-под вод потопа, точно так же сознание Христа находилось в состоянии настолько очищенном и умаленном, что Дух Святой, подобно голубю, снизошел на Него, поскольку со Своей Божественной высоты увидел наконец землю, на которой может отдохнуть, то есть куда Он может войти и воплотиться. (Об этом же говорит цитата из Евангелия: «Огонь пришел Я низвесть на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие не совершится!» (Лк. 12:49—50).) Но поскольку нисхождение Святого Духа возможно лишь в умаленное в простоте, пассивное, не активномудрствующее, лишенное элемента активного конструирования состояние сознания, то именно этот аспект символики голубя как Святого Духа, опирающийся на символику голубя из Ноева ковчега раскрывается в афоризме Христа: «Будьте мудры, как змеи и просты, как голуби». Другими словами, речь здесь идет о различных путях обретения опыта, уже упоминавшихся в нашем рассуждении: через активное конструирование змеиной мудрости и через пассивное кроткое и смиренное внимание, подобное голубиной простоте.

Другими словами, мудрость змея и простота голубя относятся к различным модальностям, различным уровням реальности. Мудрость змея реализуется скорее на психологическом и ситуативном плане – эта мудрость, проницающая и просчитывающая ситуацию, конструирующая ее таким образом, чтобы получить желаемый результат86. Простота голубя соотносится с состоянием, необходимым в большей степени для обретения нового внутреннего опыта, мистических постижений, чем для просчитывания ситуаций. Конечно, это не означает, что мудрость змея бесполезна для мистического опыта, а простота голубя не «работает» в конкретных ситуациях. Все как раз наоборот. Этот афоризм глубоко голографичен и изоморфичен. Мудрость змея необходима для дальнейшего обоснования и интеграции полученного опыта; без простоты голубя невозможны непосредственные, наиболее точные и обескураживающие, интуитивные реакции в какой бы то ни было психологической ситуации. Соединенные вместе мудрость и простота создают возможность достижения принципиально нового состояния сознания, являющегося плодом алхимического синтеза осознанности разума и мгновенной спонтанной реакции интуиции. Во всей полноте этот плод обретали, пожалуй, только выдающиеся святые да еще, наверное, чаньские просветленные (недаром же они признавали Иисуса за «своего»! ) … Необходимость слияния голубя и змея, их взаимодополняющее воздействие составляет суть Иисусова изречения, внутренняя форма которого выстроена на ветхозаветных символических заимствованиях: расчетливость и проницательность змея восходят к трикстеру87 из мифа о первородном грехе, простота голубя – к естественному, спонтанному поведению Ноева голубя из мифа о всемирном потопе.

Я чувствую, что добавилось змеиной изощренности в обоснование этой связи, хотя мне хотелось оставить больше голубиной простоты интуитивного постижения. Если рассматривать изречение Иисуса с этой точки зрения, то оно обретает неожиданную и новую глубину. Воспринятое таким образом, оно звучит как призыв к расширению границ сознания и обретению новой его целостности, причем – что особенно важно и ценно – целостности в подходе к обретению этой самой новой целостности, сочетающей «голубиный» и «змеиный» полюса мудрости, то есть целостности не только как цели, но и как средства в обретении само?й цели. Такое взаимопереплетение средства и цели придает целостности новую, неслыханную доселе объемность и глубину.

В.: Что можно считать, хотя конечно, и не главным, но все же важным достижением христианства.

А.И.: …И это только первый пласт символики змея и голубя.

В.: А что, есть и еще?

А.И.: Есть, но они носят более глубокий, более архаический, а стало быть, и более архетипический и нуминозный характер.

В.: И с чем же он связан?

А.И.: Как ни удивительно, все с тем же Деревом Жизни.

В.: Каким образом?

А.И.: Через универсальную архетипическую символику вертикали Древа Жизни, или Мирового Дерева, если говорить о мифологии индоевропейских народов. Вообще говоря, миф о Мировом дереве носит общепланетарный характер, и имеет самое широкое распространение – от аборигенов Австралии до индейцев Южной Америки88. И у семитов, и у индоевропейцев ось Древа Жизни определялась символами змея и птицы, – змей обитал внизу, в корнях Древа Жизни89, птица жила наверху, в его ветках.

В.: То есть получается, что ползти ему для того, чтобы пообщаться с Евой, далеко не надо было?

А.И.: Получается, что и вовсе не надо было: Ева сама подошла туда, где ее уже поджидали, – еще одно свидетельство того, насколько все готовы были «упасть» в алхимические «объятья» друг другу.

В.: И как тогда меняется смысл изречения Христа через призму этой универсальной мифологемы?

А.И.: Через ее призму оно приобретает алхимический и поистине космический масштаб и размах, через коннотацию с первым афоризмом «Изумрудной скрижали» Гермеса Трисмегиста,90 превращаясь в призыв к алхимической трансмутации, которую мы более подробно обсудим несколько позже.

В.: Интересно, а можно ли было бы и саму эту трансмутацию попытаться передать с помощью Эдемской символики?

А.И.: Наверное, можно, боюсь только, что полученная картинка рискует выглядеть несколько экстраординарно. Скорее всего, на ней мы увидим Эдемского змея, выползающего из-под корней дерева познания добра и зла. И мы увидим, как он, обвившись вокруг его ствола, ползет по спирали по нему наверх, к кроне, туда, где на самом верху его ждет сидящая на ветке птица. И пока он по нему ползет, в процессе этого восхождения змей становится все менее хитрым и все более мудрым, птица становится все менее хищной и все более кроткой91, а дерево понемногу, с каждым нарезаемым змеем кольцом спирали, постепенно превращается из Древа познания добра и зла в Древо Жизни. И как только он доползает птицы, его мудрость и ее кротость достигают своего апогея, в котором они сливаются, в процессе этого слияния превращаясь в плод бессмертия, висящий на ветке Древа Жизни.

В.: А Адам и Ева?

А.И.: А Адам и Ева смотрят на всю эту картину и взирают на нее до тех пор, пока не поймут, что вся эта сцена происходит у них внутри. И как только они это понимают, плод Древа Жизни также оказывается у них внутри, при этом оставаясь висеть на ветке. Ибо только так, а не иначе, он и может оказаться внутри у человека.

В.: Картинка, действительно, похожа на те, что рисовали в старинных алхимических трактатах

А. И. И рисовали, и подписывали соответствующим образом92, – для алхимиков эти параллели не были ни секретом, ни откровением, скорее практическим руководством к действию.

В. Можно ли из этого сделать вывод, что змей – это Кундалини, ствол дерева – позвоночник, его крона – мозг, а сидящая на его ветвях птица – наша самость?

А.И.: Это только одно из многочисленных значений символики этого мифа. Мы сможем ее лучше понять, когда доберемся до собственно самой трансмутации93. А пока давайте подведем предварительный итог.

Итак, следующий этап мифа о первородном грехе – это первое пришествие Христа, когда Он возвестил Свою Благую Весть. Начинается отсчет новой эры. До нашей эры подготавливалась почва для принятия идеи покаяния, с началом новой эры пошел отсчет времени, внутри которого эта идея начинает внедряться в сознание человека. А второе пришествие Христа и становление Царства Божьего ознаменует окончательное преображение нашей психики и способность капитулировать без тяжелых надломов и скруток94, в которых пока мы, как ветхозаветные люди, продолжаем преобразовывать свою падшую природу.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.