Глава 5 Вопрос о «падшем естестве»

Все было дико и мятежно:

И лики грешные убивших,

И плач толпы, и стражи спор.

А Вы молились слишком нежно

За Ваших братьев согрешивших

И за тоскующих сестер.

И. Эренбург. Христу

В: Что все-таки стоит за понятием «падшее естество»95?

А.И: На мой взгляд, на психологическом уровне это бессознательность, причем в самом широком смысле слова – от ментального шума96 до эгоцентрического мировосприятия. Что это значит? Начну издалека.

Очень многие пациенты (и не только пациенты – это вообще распространенное заблуждение), проходя анализ, начинают отсчитывать всевозможные проблемы и травмы от времени своего детства, пребывая в полной уверенности в том, что когда они были детьми, они были чисты, незапятнаны и идеальны. Отсюда – очень часто встречаемая ошибка перекладывания ответственности за все свои поступки на родителей. На самом деле это не совсем так. И многим заботливым и любящим матерям это известно. Ребенок не рождается идеальным, бессознательно он любой родительский импульс стремится обыграть выгодным для себя образом. Эгоцентризм является врожденным качеством всех детей, а вот способности к развитию, невозможному без преодоления этого эгоцентризма, у разных детей весьма существенно отличаются. Одного ребенка инстинкт развития подталкивает изнутри, и его достаточно лишь слегка направлять; с другим требуются колоссальные усилия родителей, а отдача часто весьма незначительна. Эта субстанция, которой в ком-то больше, в ком-то меньше – это именно субстанция первородного греха97.

В: Притяжение, склонность к бессознательности?

А.И.: Да, эгоцентрическое стремление ни о чем не думать, ничего не знать, кроме своих собственных желаний, эгоцентрический принцип удовольствия и желание придерживаться только его. Это все для детей очень характерно, они совсем не такие ангелочки, как мы часто иллюзорно их себе представляем – да и себя на их месте тоже.

В: Отчего человек так эгоцентричен? В чем причина падшего естества?

А.И.: Она заключается в нашем отношении к боли.

В: Или к страху?..

А.И.: Нет, именно к боли. Страх – это уже вторичный феномен, он как раз больше принадлежит к сфере уже отношения.

В: К телесной боли или к душевной?

А.И.: К телесной.

В: Но ведь способность испытывать боль заложена в нас телесно тем, что у нас есть нервная система. Получается, что мы за это никакой ответственности не несем.

А.И.: За то, что боль в нас вложена, конечно, не несем. А за то, как мы к ней относимся, – по крайней мере, в соответствии с христианской интерпретацией мифа о первородном грехопадении – несем.

В: Почему человек за это ответственен, если противостоять боли не в его власти?

А.И.: Почему? Есть люди, которые преодолевают зависимость от боли.

В: Да, но это уже духовный путь, духовный рост. Почему эту зависимость назвали именно грехом, ведь грех есть нечто, за что человек испытывает чувство вины? По сути это никакой не грех, а изначально присущее человеку свойство. Это естество человеческое, и если не называть его грехом, с ним гораздо легче управляться. Если я правильно понимаю, буддисты именно так к этому относятся.

А.И.: Во-первых, грех – это то, за что надо испытывать раскаяние, а не чувство вины. Эти переживания, похожие только по видимости, по сути же зачастую прямо противоположны. Во-вторых, с одной стороны, да, естество, а с другой стороны, те же буддисты утверждают, что каждое живое существо прошло через этапы падения и инволюции и несет за это персональную ответственность98.

В: Когда эта «поврежденность» объявляется грехом, человечеству сразу выставляется такая планка…

А.И: Эту планку человечеству ставили еще в самые дикие и первобытные времена. В подавляющем большинстве первобытных племен существовала градация их членов: были дети, и были взрослые. И взрослые обладали такими правами, которыми дети не обладали. Например, они могли позволить себе завести жену, детей и очень многое другое. А знаете, как осуществлялся переход от детской стадии жизни к взрослой?

В: Через какую-нибудь инициацию.

А.И: Да. Знаете, в чем она заключалась?

В: Должно было быть какое-то очень жестокое испытание.

А.И: Настолько, что многие подростки не выдерживали и умирали. Во многих сказках мотив такого испытания-инициации присутствует, как отражение первобытных языческих обрядов99.

В: И надо было так укрепиться духом, чтобы через него пройти…

А.И: Да. Поэтому планка задавалась с самого начала.

В: Похоже, в современном обществе это, к сожалению, утеряно, мы такие амебные растем… Поэтому и не вырастаем, видимо, остаемся инфантильными до седых волос.

А.И: Да, есть такое мнение, что глобальная инфантилизация общества – это самая большая проблема Запада, в том числе – «сюсюкание» со своими психотравмами и категорическое нежелание брать на себя ответственность за свою жизнь.

В: Значит, первородный грех в том и заключается, что человек боится боли?

А.И: В том, что он ее не просто боится, а реагирует на нее сужением сознания, эгоистическими мыслями только о себе, о том, как от нее избавиться. Если вам приходилось испытывать сильную мучительную боль, вы понимаете, о чем я говорю, и не бросите камень в тех, кто не выдерживал пыток. Когда очень больно, сознание очень сильно сужается.

В: До себя одного… Или вообще – до точки боли.

А.И: Наше тело уже одним только фактом своей смертности (придающей ему онтологический статус посюсторонности) властно зовет нас в животный мир, на нижние этажи сознания, туда, где нет никаких моральных или этических принципов, трансцендентально связанных с запредельными телесному бытию планами мироздания, туда, где правит один закон – инстинкт выживания любой ценой. Ну и разумеется, все обслуживающие этот инстинкт и наросшие вокруг него оболочки эго – жажда присвоения, очень близко стоящий к ней инстинкт самоутверждения… Откуда вообще все грехи? Продажность, склонность к предательству…

В: А желание власти тоже из тела?

А.И: Конечно. Это как раз и есть инстинкт самоутверждения, но не только. Знаете, чем Сталин занимался по ночам? Проверял и утверждал списки приговоренных к расстрелу100. И требовал, чтобы расстреливали больше.

В: И это жажда тела?..

А.И: Да. Что стало бы с великим вождем, если бы он не избавлялся от своих политических врагов?

В: Уничтожили бы. Но он же не от врагов, а от обычных людей избавлялся. Или он всех считал врагами?

А.И: Конечно, это паранойя. Такая параноидальная жажда уничтожения, которой были одержимы все тираны, имеет очень четкую параллель в Священном Писании: приказ царя Ирода об убиении двадцати тысяч невинных младенцев (Мф. 2.16.). Понимаете, из каких недр поднимается это безумие?

В: Из страха смерти…

А.И: Да. Это именно страх смерти. Именно он стоит за любыми параноидальными проявлениями личности. Жажда продлить собственное телесное существование настолько велика, страх, цепляние за свою жизнь настолько властно и безоговорочно сужают сознание, что ценность чужой жизни парадоксально (но на самом деле – компенсаторно) утрачивает всякое значение. От высших ценностей, а порой даже и высших уровней личности не остается и следа. И это, конечно, патологические крайности. Однако влияние страха смерти далеко не исчерпывается только ими. Можно сказать, что оно разлито по всему житейскому морю. Просто где-то оно грубое и выпяченное, а где-то более тонкое и неявное. Например, наше сознание сужается и тогда, когда мы испытываем, пусть даже и в лечебных целях, уже нам почти не знакомое чувство голода. В общем, можно сказать, что оно сужается всегда, когда для тела встает вопрос о жизни и смерти, вопрос о выживании – неважно, мнимом и надуманном, или реально угрожающем. И эта склонность нашего сознания к сужению в такие моменты как раз и есть печать первородного греха на человеческом естестве (или существе). То, каким образом Христос преодолел и искупил этот первородный грех, имеет самое прямое отношение к нашему рассуждению. Я имею в виду то, каким образом Христос перенес свои крестные муки.

Ключевым моментом гонений и казни Христа было то, что Его терзали и предавали распятию в Его человеческом облике, в Его человеческом теле. В акте распятия сконцентрировалось все зло: со времен Эдемских не было сотворено бо?льшего зла в мире людей, включая и падение Адамово. В Евангелии это хорошо отражено в том месте, где толпа в едином порыве отвечает Пилату: «Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27.25). Все темное, что в исступленном сатанинском экстазе выплеснуло свою ненависть на Христа, ополчилось не на некий абстрактный свет, не на изображение Господа, не на Заветы Его, а именно на конкретного человека, которого они захотели распять; и поскольку все это происходило внутри человечества, то один из людей (вот что сотворило соединение человеческого и Божественного!) – не Бог, а один из людей – взял на себя грехи всех остальных. Вполне вероятно, что мы до сих пор не стерты с лица Земли, несмотря на всю бездну человеческой греховности именно благодаря тому, что сделал Иисус. И если это так, значит, в нем же – залог того, что первородная порча, возникшая от падения Адамова, будет когда-то преодолена всеми его потомками.

Последние двенадцать часов жизни Христа четко делятся на две части: первая – с момента Его пленения римскими воинами до поднятия креста в вертикальное положение, и вторая – это время, которое Он провел на кресте до наступления смерти. Что же там происходило?

Суть того Делания, которым был занят Христос, можно назвать квинтэссенцией бхакти-йоги – йоги любви. Самое главное для Него заключалось отнюдь не в том, чтобы стойко перенести все страдания. Это многократно совершалось и до Него, и после. Самая главная задача Христа, от которой зависела вся дальнейшая судьба человечества, состояла в сохранении того состояния сознания, в котором Он не утратил бы любви к своим мучителям до самого последнего момента, несмотря на то, что мучители Его испытывали к Нему лютую злобу и подвергали Его непрерывным жестоким издевательствам. Такое глумление бывает в зоне и других столь же тягостных и неприятных местах, где человеку не просто причиняют боль, а где его хотят унизить, растоптать и делают это смачно, всей душой, наслаждаясь происходящим. Все эти люди, ставшие толпой, вдохновлялись на выражение крайне отчужденных и враждебных чувств по отношению к Христу, по позднейшему преданию, не кем иным, как Сатаной – с одной-единственной целью: чтобы Христос это испытание не выдержал, не прошел. А не пройти его было очень легко: достаточно было испытать хотя бы маковое зернышко ответных чувств, на долю секунды позволить себе хотя бы тень негодования, презрения, ответной агрессии. Именно поэтому то, чем занимался Христос, проходя свои крестные муки было непрерывной йогой самого высокого уровня посвящения101, который только может быть: все это время Ему нужно было держать сосредоточение на одном – на любви ко всем своим гонителям, видеть Божий свет, пробивающийся в каждом из них. Это очень высокий уровень йоги, доступный очень немногим просветленным или святым. Видеть Божественный свет в самых темных проявлениях мироздания – это именно то, к чему призывает буддизм и что считается высшим проявлением йогического совершенства как в буддизме, так и в индуизме.

Из чего состоит первая часть страданий Христа? Это давление двух взаимоусиливающих факторов: непрерывной тяжелейшей физической боли, которая заставляет думать только о себе, и такого же постоянного психологического глумления, которое, по идее, должно перекрывать все каналы. Как вытерпеть чужую агрессию? – Сразу закрыться; нам всем это хорошо известно: ответная агрессия или бегство – это средства спасения. Таким образом, все условия, вынуждающие человека закрываться и переставать испытывать какое бы то ни было чувство любви, были соблюдены, и задача Христа состояла в том, чтобы продолжать испытывать любовь вопреки этим условиям. Пройти через такое испытание, сохранив свое сознание и сердце максимально открытым, излучающим Любовь, возможно только находясь в непрерывной медитации очень высокого уровня. Это было единственным шансом для человечества на тот момент. Это было единственной возможностью победить Сатану. Именно сохранив любовь ко всем своим гонителям и мучителям, Он спас человечество от вечной гибели. Божественная любовь, изливающаяся на грешных и несовершенных людей из недосягаемых для их плевков высот, может стать предметом дьявольского упрека: конечно, легко любить малых сих оттуда, с высоты, а ты попробуй сунуть хотя бы палец в этот муравейник, тогда посмотрим, как ты сможешь их любить… Его духовный Подвиг – это во многом ответ дьяволу. Это битва сверхъестественных сил. Надо правильно понимать, что в тех давних по времени (но всегда актуальных!) событиях люди играли роль второстепенных статистов, совершенно незначимых персонажей. Эти люди тогда сами по себе ничего не могли сделать. В этом – главная суть происходивших событий: разыгрывалась битва Сил Света с силами тьмы. И для того, чтобы результат был убедительным, она могла произойти только по одному-единственному сценарию: Силы Света отдаются на попрание, растерзание силам тьмы и при этом не утрачивают силы своего света. Все! Никакие другие условия в этом случае не работают. Если дьявола побеждают силой – для него это не победа, он и так силу уважает, и ничего, кроме нее, не признает. Поэтому Сила Света могла победить, только став предельно слабой, но при этом оставаясь Силой Света – вот чего дьявол никак не мог принять. Я как-то в прессе натолкнулся на любопытную статистику: огромный процент россиян ненавидит олигархов лютой ненавистью, но ровно такое же количество людей и сами очень хотели бы стать олигархами. Ну или хотя бы их родственниками. Это дьявольская логика: вы там, наверху, такие классные и светлые, просто потому, что вам повезло со стороной баррикады (ну, или со статусом…). Вот эту дьявольскую логику можно было опровергнуть только так, как она была опровергнута в мистерии страстей Христовых. Такова первая часть. Вторая часть является гораздо более короткой, но по значимости своей первой части как минимум не уступает. Помните ли вы две заповеди, в которых полностью выражается сущность христианства?

В: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим… Возлюби ближнего твоего как самого себя.

А.И: Вторая часть финальной мистерии – это богооставленность на кресте. Когда издевательства заканчиваются, крест поднимается, и Христос как бы изымается из мира людей. Все Его мучители оказываются ниже – их головы теперь у Его ног. Это очень интересный момент. С одной стороны, мы видим казнь, а с другой стороны – человека, который, будучи казнимым, поднимается над этим мирским уровнем. И вот Христос остается один на один с самим собой. Людям там, которые внизу, до Него уже нет дела: солдаты начинают играть в кости, мать с апостолом Иоанном не имеет возможности к Нему приблизиться, а остальные потихоньку расходятся. Его последние слова: «Господи, Господи, зачем Ты меня оставил?» выражают состояние предельной богооставленности. Она загадочнейшим образом отзеркаливает ситуацию изгнания Адама из Эдема, когда он в наказание за совершенный проступок так же был лишен общения со Всевышним. Но теперь, в ситуации на кресте, лишение, оставление Господом Своего Сына служит наполненной глубочайшим смыслом платой за вход обратно, за возвращение в Рай и последующее воссоединение с Богом. Это одна из модальностей Искупления, выкупа Христом тяжести совершенного Адамом первородного греха.

Эта сцена является одной из самых загадочных в Евангелии: в ней Бог оставляет Самого Себя и при этом остается Богом. Понять это без сатанинской антитезы, изложенной выше, конечно, невозможно. Причем, надо заметить, что в мифе об Адаме этой антитезы изначально нет, она там полностью отсутствует. Змей из Эдема – типичный трикстер наряду с прочими первобытными Кроликами, Воронами, Пауками и т. д., но не более того. В чем-то он невероятно смышлен и отлично соображает, как можно напакостить, отманипулировав Адамом и Евой, а в чем-то – так же, как и большинство его мифических собратьев – удивительно бестолков, будучи не в состоянии просчитать последствия собственных поступков, за что в конце концов и расплачивается, настигаемый Божественным проклятием. Но до того расщепления мироздания на силы Добра – Света и Зла – Тьмы, которое присутствует в Евангелии (прежде всего, конечно, в сценах дебатов Христа с Сатаной), он, конечно, не дотягивает.

Церковная традиция, однако, именно в стремлении провести параллель между Христом и Адамом, наделяет Эдемского Змея богоборческими чертами, которые позволяют, отнеся его к силам космического Зла, воспроизвести Евангельскую антитезу. Для этого, собственно, и объявлялось, что в змея вселился сам Дьявол102. Этот ход, с одной стороны, сближал между собой Евангельскую мистерию и Эдемскую историю, делая как бы одну наследницей второй, а с другой стороны лишал Эдемский миф самой ценной его части – его алхимической недуальности, делая его расщепленным и тем самым плоским.

Это происходило и продолжает происходить по сей день, в первую очередь, потому, что такое дуалистичное расщепление сохраняется прежде всего в восприятии Евангельского рассказа, а уж потом, естественно, переносится на миф о первородном грехопадении. Дуализм традиционного христианского восприятия выражается в том, что дьявол, даже будучи посрамлен, тем не менее, оказывается посрамленным не как иллюзия, а как реальная сила, и тем самым даже после посрамления сохраняет за собой атрибут реальности. Такое восприятие природы зла гипостазирует это самое Зло в христианстве, хотя и при условии его неравноправности Добру103. Тем самым закладывается мощнейшая культурологическая мина под самый фундамент всего вероучения. Последующие негативные явления и перегибы, наблюдавшиеся в истории христианства, – от инквизиции до игнорирования плоти – так или иначе ведут свое происхождение от этой мины. Даже нынешнее проигрывание христианством духовной битвы за людские сердца восточным религиям – прежде всего, буддизму (просто потому, что буддизм находится гораздо ближе к истокам недуальности) – также связано в том числе с восприятием природы зла.

Все же, возвращаясь к сцене Распятия, следует признать: Крест – место особенное, и где здесь Иллюзия, а где – Реальность, Там определиться не так-то просто104. Для этого требуется колоссальная, поистине нечеловеческая сила Духа. И именно она, эта сила и явилась ответом сатане – тем силам бунта, распада и деградации, что символизируются его фигурой. Продолжается диалог Господа и Люцифера, причем он продолжается именно тем, что Христос остается один, Его покидает вся Его Божественная сила. Бога нет – Бог (Сын Божий) остается умирать как человек, просто слабый человек. И эту Чашу тоже надо не просто испить, не уронив своего Божественного достоинства, но остаться Богом и на кресте, доказав тем самым что Бог является Богом не в силу Всемогущества и Вознесенности над мирской пылью, подобно надменным языческим Богам Рима и Греции, а в силу того внутреннего, духовного и морального превосходства, которое не зависит ни от каких внешних сопутствующих условий и обстоятельств. Какое, к примеру, сильнейшее желание возникает, когда человек оказывается в состоянии богооставленности? Впасть в претензию к Богу – в лучшем случае. В худшем – Господа проклясть.

В: Как можно предъявлять претензии к тому, кого нет?

А.И: Возненавидеть.

В: Возненавидеть того, кого нет? Как? Или Он все-таки есть, но Он такой плохой, что оставил?

А.И: А если мы говорим, что Его нет, то в таком случае мы начинаем ненавидеть иллюзию…

В: Которая была?

А.И: Да, и которой теперь нет. И мы ее за это ненавидим105.

В: Тем самым примыкаем к сатане… И он побеждает в нас…

А.И: Да. Это было очень важно – не примкнуть к сатане – это было последней и самой важной частью той миссии, которую Христос должен был исполнить на земле. Как это страшно – умирать на позорном столбе… Почему здесь все решается? Потому что малейшее сомнение в Господе и Его силе – это сомнение в Воскресении, а сомнение в Воскресении – это уже его отсутствие. Если бы Он допустил хотя бы крошечную долю сомнения, Он бы не воскрес. Это потрясающая йога веры. Господь оставил Его специально для того, чтобы каждый из нас, будучи оставленным Господом, знал, что такая оставленность не есть признак Божественной нелюбви. Так же, как не было ею то стародавнее изгнание Адама и Евы из Эдема. Чтобы мы знали, что такая оставленность возникает как испытание, которое нужно и можно пройти, которое до нас уже было пройдено. Это – самое главное в мистерии Распятия.

В: Такое испытание, наверное, лучшее, что может вырвать человека из пучины обыденщины.

А.И: Тем, кто живет в пучине обыденщины, такое испытание не посылается, потому что там Господа с ними и так нет. Богооставленность – это испытание, которое надо заслужить, оно означает, что до него Бог был с человеком, наполняя и поддерживая его. Это испытание определенного уровня. Это честь – пройти через испытание богооставленностью. Чувствовать себя на гребне волны правого дела (и действительно быть на гребне волны, а не просто так думать), чувствовать за собой Господа, чувствовать, что удается всякое дело, потому что ты находишься внутри воли Божьей, следуешь за ней… И в какой-то момент – все исчезает, ты остаешься один.

Что делает в этом состоянии Христос? Он не только не ропщет, но утешает страждущего рядом человека, обратившегося к Нему: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк, 23:43). Казалось бы, что здесь такого? Но лишь впустив в себя, осознав весь ужас крестных мучений, можно понять, что эти слова, сказанные в той ситуации, были самым настоящим духовным подвигом. Что происходит с нами в тот момент, когда мы действительно жестоко страдаем?

В: Мы как будто каменеем и ничего не видим вокруг.

А.И: Да! Насколько надо быть децентрализованным и безэговым, чтобы в этом состоянии почувствовать боль другого человека и произнести слова любви – практической, истинной, преодолевающей эгоцентрическую замкнутость на себе, утешающей, ободряющей ближнего, поддерживающей порыв, способный изменить всю его карму – настолько, что посмертное воздаяние повернется на 180 градусов. Уму непостижимо, какая сила кротости и любви нужна для того, чтобы обратить на это внимание и спасти перед самой своей смертью – тяжелейшей, позорной, мучительной – еще одну человеческую душу. Это был подвиг. Для нас эти сюжеты настолько «знакомы» и «очевидны», что мы перестаем воспринимать их глубину.

Самое главное, что я понял – вопрос о том, произойдет Воскресение или нет, решался Христом каждую секунду, каждый миг Его испытания. С высоты космической или исторической никто не сомневается, что Христос его прошел бы. Но Христос был живым. И это так же верно, как и то, что если бы у Адама и Евы не было бы свободы выбора, то не было бы и никакого грехопадения. Если бы результат от Него не зависел, то не было бы величия подвига. Эту силу подвига можно почувствовать, только допустив сомнение. Вот почему в русле христианской традиции не всегда до конца понимается значение последних двенадцати часов жизни Христа (речь, разумеется, идет не о церкви и святых отцах): Он мог воскреснуть, только до конца выдержав испытание. Это то, над чем надо размышлять, глядя на ситуацию изнутри. Понимание этих последних часов крайне важно для любого христианина, потому что оно ведет к правильному восприятию любых житейских ситуаций и, составляя живое ядро христианского миросозерцания, помогает проходить через все испытания. А для чего еще нужна религия, как не для этого?

Бог взглянул на человечество из самой невыгодной точки – из гонимого и распинаемого существа, и в этом своем взгляде сохранил к человечеству любовь. Безусловная любовь к людям, собственно, и была тем, из-за чего и ради чего и возникла эта точка и вся связанная с ней мистерия, и что наполняет глубоким смыслом слова о том, что Христос всех нас спас – нас всех все равно любят. Это «все равно» – очень интересный момент. В «Старце Силуане» он описывается следующим образом. Был один подвижник, который очень глубоко переживал последующую гибель человечества в адских безднах после Страшного суда. И однажды ему явился Господь и спросил его: неужели ты думаешь, что я настолько злобное и бессердечное существо, что дам погибнуть людям за то, что они были в своей слабости несовершенными и даже порочными? Если хочешь знать, я спасу от адских мук любого, кто хотя бы один раз в жизни обратился ко мне. Отшельник недоумевал: зачем же мы тогда так изнуряем себя? Господь ответил: всех остальных я просто спасу от адских мук, но рядом со мной, в моих друзьях, окажутся лишь немногие избранные. Эта фраза была произнесена Господом благодаря тому, что Христос, сохранив любовь к людям на кресте, добился нашего всеобщего спасения.

Что получилось таким образом? Христос не просто обличил тьму, рассеянную в человеках. Самый главный удар, ради которого и снизошел Святой Дух, и самое важное, что Он сделал (Христос ведь по большей части воевал не с людьми), было направлено на нижние слои мироздания. Он, если можно так выразиться, их «переиграл». И вся Его земная жизнь была посвящена по большому счету именно этому. Благодаря соединению Божественного и человеческого начал Христос смог попасть туда, куда до этого Бог проникнуть не мог. Господь, будучи Светом, именно в силу этого не предпринимает никаких шагов, чтобы вторгнуться в то царство тьмы, которое суммой своих свободных, но отвернувшихся от Него воль создали те или иные существа (потому что ими могут быть не только люди, но и духи), – царство, называемое адом, или преисподней. Оно было создано как тьма, которая есть свободно изъявленное отрицание света, и поэтому свету туда проникать было нельзя – именно по этому принципу свободы воли. Эта тьма не была чем-то пассивным (как, например, физическая тьма): она стала началом духовно активным. Ад стремился завлечь в себя как можно больше душ. И именно против этой активности трансцендентного по отношению к человеческому мира, именно против нее был направлен по большому счету приход Христа на землю. Хотя Он воплотился на земле, ходил по земле и имел плоть человека, на самом деле Он воевал в других мирах и с другими мирами – более могущественными, чем жалкий синодик с его жалкими первосвященниками.

Итак, ад хотел, чтобы каждый человек попал после смерти туда. И со времен Адамовых у него была возможность это сделать, искусно используя все возникшие в результате грехопадения человеческие пороки: бессознательность, невежество, страсти и прочее; он, в алчном исступлении потеряв уже всякую меру, жадно сгребал в себя все, что умирало на земле. И все праведники томились там, за исключением нескольких человек.

И вот происходит следующее: Христос, будучи человеком, спускается после смерти в ад вслед за всеми остальными людьми. Именно здесь самый большой просчет инфернальных сил и обнаружился. Само по себе Божественное начало в ад спуститься никак не могло. Человеческое начало, спускающееся в ад, было ему не страшно, а вот Божественное начало, прикрепленное к человеческому… Понимаете? Не пропустить-то нельзя…

В: Это же просто диверсия получилась!

А.И: Вот так Он туда и прошел через смерть на кресте. Не меняя, казалось бы, правил игры… С человеческой точки зрения одно восприятие: Он предал себя на распятие. Произошел акт капитуляции, и вследствие величайшей глубины и чистоты этой капитуляции Воскресение произошло не только на психологическом уровне, как у обычных людей, но даже и на физическом, по герметическому принципу106: чем дальше вверх, тем глубже вниз. А если посмотреть с точки зрения трансцендентных сил, то картина получается совсем другая. Битва сил Света и сил тьмы за искупление греха Адамова, за возможность преодоления печати первородной порчи, а стало быть, за перспективы эволюционного развития всего человечества…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.