Марксистская концепция истории естествознания

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Марксистская концепция истории естествознания

Философский анализ естествознания в «Диалектике природы» заключается в «диалектической обработке истории человеческой мысли, науки и техники»[599]. В ходе данного анализа было показано, что прогресс в познании окружающего нас мира вовсе не сводится к монотонному накоплению эмпирической информации, а представляет собой чередование периодов чисто количественного роста знания с эпохами глубоких качественных сдвигов в теоретическом мышлении и в самом характере познавательной деятельности. При этом вопрос о реализации всеобщей диалектической модели развития в рамках некоторой специфической области (в данном случае в познании) ставится и решается не просто из общих (а потому неизбежно абстрактных) соображений, а конкретно прорабатывается в самом материале истории изучения природы, в которой Энгельс выделяет ряд сменяющих друг друга фаз и этапов развития.

Наиболее глубокая грань в истории изучения природы пролегает, по Энгельсу, между донаучным и научным подходами к ее постижению. О качественном различии между ними он писал еще в статье «Положение Англии. Восемнадцатый век» (1844). Сохраняя в принципе такую постановку вопроса и в 70-е годы, Энгельс, однако, уточняет свои представления о хронологической привязке этой грани. Если в ранний период своей деятельности он считал, что познание природы получило свою научную форму лишь в XVIII веке, вследствие чего оно сомкнулось, с одной стороны, с философией, а с другой – с практикой, то теперь, изучив исторический материал более детально и основательно, он относит это событие к значительно более раннему времени. «Современное исследование природы, – пишет он, – единственное, которое привело к научному, систематическому, всестороннему развитию, в противоположность гениальным натурфилософским догадкам древних и весьма важным, но лишь спорадическим и по большей части безрезультатно исчезнувшим открытиям арабов… ведет свое летосчисление с той великой эпохи, которую мы, немцы, называем, по приключившемуся с нами тогда национальному несчастью, Реформацией, французы – Ренессансом, а итальянцы – Чинквеченто… Это – эпоха, начинающаяся со второй половины XV века»[600].

Развивая и конкретизируя марксистское учение о социально-исторической природе познания, акцентирующее внимание на определяющей роли общественной практики в этом процессе, Энгельс объясняет этот принципиальный сдвиг в подходе к изучению природы глубинными процессами общественного развития, связанными с генезисом капитализма. Это переход от ремесла к мануфактурному производству, усиление городов и опирающейся на них королевской власти, сокрушившей мощь феодального дворянства, гигантски расширившие человеческий кругозор великие географические открытия и т.д. Исследование природы, писал Энгельс, совершалось тогда в обстановке всеобщей революции и само было насквозь революционно[601], как в силу того, что, утверждая идеал свободного поиска истины, оно вступило в противоборство с господствовавшим в то время авторитарным мировоззрением религии, так и потому, что оно решительно двинуло вперед производительные силы общества.

В процессе развития естествознания, уже принявшего научную форму, Энгельс, в свою очередь, выделяет ряд специфических качественных состояний и ступеней теоретической зрелости.

Историю научного естествознания Энгельс начинает с периода его становления – эпохи Дж. Бруно, Н. Коперника, М. Сервета, Леонардо да Винчи, который «был не только великим живописцем, но и великим математиком, механиком и инженером»[602]. Для нее характерен пересмотр средневековых представлений о мироздании (алхимия, солнечная система Птолемея и др.), освобождение от «духовной диктатуры церкви» и утверждение приоритета экспериментальных методов исследования природы. Этот период охватывал около ста лет, от второй половины XV века (в одном месте «Диалектики природы» Энгельс указывает даже год – 1453-й – падение Константинополя как символ крушения средневековья и начало Нового времени) до середины XVI.

«Декларацией независимости» естествознания от теологии Энгельс называет работу Н. Коперника «Об обращении небесных сфер», вышедшую в 1543 году. До этого времени наука была смиренной служанкой церкви и ей не позволено было выходить за рамки, установленные верой. Теперь же наука утверждает свою самостоятельность, а ее развитие идет все более усиливающимися темпами.

С работ Коперника, по Энгельсу, начинается «первый период нового естествознания», который заканчивается в области неорганического мира И. Ньютоном (вторая половина XVII века), а в области органического – К. Линнеем (середина XVIII столетия). Это, пишет Энгельс, период овладения наличным материалом, когда первое место в познании природы неизбежно должно было занять «элементарнейшее естествознание – механика земных и небесных тел, а наряду с ней, на службе у нее, открытие и усовершенствование математических методов»[603].

Именно здесь, в области математики, механики и астрономии, статики и динамики, этот период дал великие достижения, особенно благодаря работам Кеплера, Галилея, Ньютона, в трудах которых получила свою относительно завершенную форму классическая механика. Были разработаны важнейшие математические методы – аналитическая геометрия (Декарт), исчисление логарифмов (Непер), начала математического анализа (Лейбниц, Ньютон). Но в области органических явлений в этот период исследования еще не вышли за пределы самых первых, первоначальных ступеней знания. «Еще не было исследования исторически следующих друг за другом и вытесняющих друг друга форм жизни, точно так же как и исследования соответствующих им сменяющихся условий жизни – палеонтологии и геологии. Природа вообще не представлялась тогда чем-то исторически развивающимся, имеющим свою историю во времени. Внимание обращалось только на протяжение в пространстве; различные формы группировались исследователями не одна за другой, а лишь одна подле другой; естественная история была одинакова для всех времен, точно так же, как и эллиптические орбиты планет. Для всякого более основательного изучения форм органической жизни недоставало обеих первооснов – химии и науки о главной органической структурной форме, клетке. Революционное на первых порах естествознание оказалось перед насквозь консервативной природой, в которой и теперь все было таким же, как в начале мира, и в которой все должно было оставаться до скончания мира таким же, каким оно было в начале его»[604].

Рассматривая мир как застывший и неизменный, естествознание XVII – XVIII веков не могло ответить на целый ряд им же самим поставленных вопросов. Каков источник сил, движущих планеты по их орбитам? Как возникли бесчисленные виды растений и животных? Как возник, наконец, сам человек, относительно которого было все же твердо установлено, что он существует не испокон веков? Будучи не в состоянии объяснить эти явления из самой природы, как она понималась в то время, естествоиспытатели вынуждены были объявлять ответственным за все это «творца всех вещей». В результате наука, которая в начале данного периода своей истории «дает отставку теологии», постепенно вновь увязает в ней и призывает себе на помощь телеологическое истолкование действительности[605].

Другим принципиально важным моментом, обусловившим слабость науки на первых этапах ее развития, Энгельс считал то, что познание природы она по необходимости начала с рассмотрения вещей, взятых изолированно друг от друга. Тем самым взаимосвязь и взаимопереходы явлений оказались для нее недоступными. Такой способ познания возводил во всеобщий принцип мышления абстрактное тождество (А = А, одинаковое порождает одинаковое[606] и т.п.), в рамках которого качественное изменение объектов не схватывалось.

Мировоззренческим обобщением этой стадии развития науки и была, по Энгельсу, классическая натурфилософия с ее спекулятивно-метафизическим методом. И все же именно философия была той областью культуры, которая, благодаря неустранимому интересу к своему прошлому, сберегла для человечества идею иного – диалектического подхода к познанию окружающей действительности. Ее внимание к наследию греческих мыслителей, для которых было характерно стихийно-диалектическое восприятие мироздания, стало в этом отношении великой школой мысли. Огромной заслугой тогдашней философии Энгельс считал и то, что, «несмотря на ограниченность современных ей естественнонаучных знаний, она не сбилась с толку, что она, начиная от Спинозы и кончая великими французскими материалистами, настойчиво пыталась объяснить мир из него самого, предоставив детальное оправдание этого естествознанию будущего»[607].

Не случайно, отмечает Энгельс, первый удар по окаменелому метафизическому воззрению на природу был нанесен не естествоиспытателем, а именно философом. В 1755 году, пишет он, появилась «Всеобщая естественная история и теория неба» Канта. «Вопрос о первом толчке был устранен; Земля и вся солнечная система предстали как нечто ставшее во времени… В открытии Канта заключалась отправная точка всего дальнейшего движения вперед. Если Земля была чем-то ставшим, то чем-то ставшим должны были быть также ее теперешнее геологическое, географическое, климатическое состояние, ее растения и животные, и она должна была иметь историю не только в пространстве – в форме расположения одного подле другого, но и во времени – в форме последовательности одного после другого. Если бы стали немедленно и решительно продолжать исследование в этом направлении, то естествознание продвинулось бы к настоящему моменту значительно дальше нынешнего его состояния»[608].

Однако, хотя то обстоятельство, что работа Канта не произвела непосредственного воздействия на естествознание, замедлило осознание им ограниченности статичного понимания Вселенной, движение в этом направлении стало постепенно вызревать и в недрах самой науки.

В одном из фрагментов «Диалектики природы», являющемся наброском программы дальнейших исследований, Энгельс называет несколько крупнейших брешей, исторически образовавшихся в метафизическом образе природы в течение XVIII – XIX веков: «Первая брешь – Кант и Лаплас. Вторая – геология и палеонтология (Лайель, медленное развитие). Третья – органическая химия, изготовляющая органические тела и показывающая применимость химических законов к живым телам. Четвертая – 1842 год, механическая [теория] теплоты, Гров. Пятая – Дарвин, Ламарк, клетка и т.д. (борьба, Кювье и Агассис). Шестая – элементы сравнительного метода в анатомии, в климатологии (изотермы), в географии животных и растений (научные экспедиции и путешествия с середины XVIII века), вообще в физической географии (Гумбольдт); приведение в связь материала. Морфология (эмбриология, Бэр)»[609].

Все эти события, проанализированные в «Диалектике природы», с различной степенью полноты объективно вели науку к осознанию взаимосвязи различных явлений и процессов, к утверждению идеи развития в естествознании в качестве центрального организующего принципа. «…В естествознании, – заключает Энгельс, – благодаря его собственному развитию, метафизическая концепция стала невозможной»[610]. Содержание науки и сам характер ее отношения к действительности в результате этого коренным образом перестраиваются, знаменуя тем самым следующую фазу (этап) ее истории.

Конечно, эта картина развития науки принадлежит своему времени, несет на себе его неизгладимую печать. Но тем не менее ее и сегодня можно признать в основном верной. По существу, в «Диалектике природы» так или иначе выявлены и сведены воедино основные ключевые аспекты процесса изменения научного знания – как социальные, так и гносеологические. Разумеется, сегодня нам не составляет труда увидеть в ней недостающие детали. Так, например, в ней нет характеристики внутринаучных коммуникаций и анализа их роли в выработке регулятивных познавательных установок и ориентаций, поскольку у Энгельса еще практически отсутствует понятие научного сообщества.

Многие идеи Энгельса, и прежде всего основополагающая для его концепции идея концептуальных перестроек всей системы знания, вплоть до исходных принципов научного мышления, которые он, по-видимому, первым определил как научные революции[611], продолжают активно работать в современных исследованиях, причем не только марксистских.

В частности, понятие научной революции, рассматриваемой как смена «парадигм» теоретического знания, активно применяется и разрабатывается такими известными представителями современного науковедения, как Т. Кун, Дж. Агасси, С. Тулмин и др. Однако, как справедливо отмечается в работе английской исследовательницы X. Шиен, Энгельс, в отличие от вышеназванных авторов и вообще большинства немарксистских школ истории и методологии науки, «постигал историю науки в более широком контексте всей истории природы и человеческого общества»[612].

Следует отметить, что в XX веке понятие научной революции стало неотъемлемым элементом сознания и самих ученых, воздействуя тем самым на ту духовную атмосферу, в которой осуществляется научная деятельность. Можно поэтому без всякого преувеличения утверждать, что данное понятие вошло в общенаучную и общефилософскую культуру.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.