Варварство – эпоха перехода к классам

Варварство – эпоха перехода к классам

Уточнение Энгельсом моргановской периодизации эволюции древнего общества коснулось и стадии варварства. Для Моргана его низшая ступень, характеризовавшаяся таким формально-зыбким и не имеющим прямого отношения к производительным силам критерием как гончарство, по существу, сливалась с дикостью как временем собирательски-охотничье-рыболовческого хозяйства, а высшая ступень вместе со средней рассматривалась им под единым углом зрения господства скотоводчески-земледельческого (сельскохозяйственного) производства. Сохраняя самою последовательность названных форм общественного труда, Энгельс принципиально иначе трактует их логико-историческую диспозицию.

В качестве рубежа между дикостью и варварством автор «Происхождения семьи, частной собственности и государства» рассмотрел переход человечества от присваивающей экономики (вынося за ее пределы низшую ступень варварства) к производящей. При этом высшая ступень варварства выделяется им как прелюдия к становлению не только цивилизации, но также эксплуатации и угнетения человека человеком, выступающими доминантой социальной организации классово-антагонистического общества. Видимо, по этой причине Энгельс посвятил рассмотрению данного периода особую, заключительную главу своей книги, названную им «Варварство и цивилизация»[783].

В содержательной трактовке ступени варварства Энгельс также идет значительно дальше Моргана. Последний характеризует период варварства прежде всего со стороны удовлетворения потребностей людей в питании: вначале «мучной пищей, добываемой посредством обработки земли» (низшая ступень, затянувшаяся в Западном полушарии), затем мясной и молочной пищей (средняя ступень варварства, наиболее рельефно представленная в Восточном полушарии) и, наконец, посредством достижения «неограниченных средств существования, добываемых полевым земледелием» (высшая ступень варварства)[784]. Энгельс, следуя разработанной им совместно с Марксом концепции способа производства материальных благ как основы существования и развития общества, главное внимание обращает на расширение диапазона и совершенствование людьми своих средств производства.

Акцентируя регионально-континентальные нюансы исторического процесса исследуемой эпохи, Энгельс принимает точку зрения автора «Древнего общества» относительно того, что варварство в качестве необходимой ступени всемирно-исторического процесса включает в себя три закономерно следующих друг за другом этапа, хотя при этом дополняет ряд из них существенными моментами, которых в «Древнем обществе» не было.

Нередко в литературе (особенно зарубежной) ставится вопрос: почему Энгельс при написании «Происхождения семьи, частной собственности и государства» по сути дела исключил из поля зрения в качестве объекта исторического исследования народы Востока (кроме ряда эпизодических упоминаний о них в связи с возникновением скотоводства, земледелия и др.), а также феномен специфических базисных и надстроечных структур, известных в науке как «азиатский способ производства» и восточно-деспотическая государственность? Некоторые авторы ставят эту проблему еще резче: не означает ли отсутствие в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» восточных сюжетов по сути дела молчаливым отказом Энгельса от попыток теоретической реконструкции процесса создания экономических и политических предпосылок складывания классовых антагонизмов, предпринятых им в «Анти-Дюринге», написанном до знакомства с концепцией Моргана? Наконец, уж не стал ли Энгельс на склоне лет европоцентристом в трактовке истории человечества как неизбежно движущейся «вслед» за Западной Европой и фатально «отливающейся» в рожденные ею институциональные формы?

Например, голландский ученый Лоуренс Крэдер, исходя из посылки, что в «Анти-Дюринге» преобладал ретроспективно-хронологический подход к материалу, в то время как в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» – перспективно-типологический, делает вызывающий принципиальные возражения вывод о том, что метод, разработанный в последней книге Энгельса, якобы противоположен методу, использованному им прежде в «Анти-Дюринге»[785].

Формальным основанием для противопоставления этих двух работ Энгельса обычно служит оговорка, сделанная им в предисловии при переиздании «Анти-Дюринга» в 1885 году. Размышляя о том, что ему хотелось бы изменить в тексте нового издания, соблюдая «все правила чести, принятые в литературной борьбе»[786], Энгельс начинает с обращения «к первобытной истории человечества, ключ к пониманию которой Морган дал нам только в 1877 году. Но так как с тех пор я, – продолжает Энгельс, – имел случай в своей книге „Происхождение семьи, частной собственности и государства“ (Цюрих, 1884) использовать ставший мне доступным за это время материал, то достаточно будет указания на эту более позднюю работу»[787]. В этой связи представляется важным отметить, что в «Анти-Дюринге» не содержится каких-либо идей, принципиально несовместимых с концепцией, развиваемой в «Происхождении семьи, частной собственности и государства». Более того, это – взаимодополняющие друг друга сюжеты. Другое дело, что не совпадает предмет исследования. В первом случае Энгельс акцентирует диалектическую взаимосвязь противоположных тенденций разложения первобытнообщинной формации на древнем Востоке и в древней Греции, во втором – становление классов в греко-римском мире и у древних германцев. Вместо абстрактного дикаря и обитателя «мертвого» древнего Востока в качестве модели исходной ступени дальнейшего общественного развития здесь выступает «живой» ирокез – реальное воплощение классического родового строя. Неправомерно видеть в таком повороте тематики отказ Энгельса от своих прежних взглядов. Речь должна идти лишь об изменении угла зрения, исследовательской позиции, выборе других граней объективного исторического процесса, перенесении внимания на другие его аспекты и стадии.

Главное же в содержательном плане заключается в том, что в «Анти-Дюринге» Энгельс выявляет диалектику смены первобытной формации классовым обществом прежде всего со стороны разложения первобытнообщинного строя. Именно эту объективную стадию всемирно-исторического по своему характеру процесса перехода человечества к классовым антагонизмам, по существу, игнорировал Е. Дюринг. Естественно, в центре внимания Энгельса оказались цивилизации древнего Востока и древней Греции (в меньшей степени Рима). Напротив, в «Происхождении семьи, частной собственности и государства», как следует уже из самого названия, акцент сделан на процессе генезиса собственно классовых антагонизмов. Отсюда повышенное внимание Энгельса к наиболее «чистым» формам и вариантам их становления, что напоминает выбор Марксом Англии в качестве наиболее подходящего, классического объекта изучения генезиса капитализма. Громоздкие, отягощенные реликтовым грузом древних обрядов и выполнением функций, вытекающих из природы данных обществ, древневосточные государства не могли служить достаточно яркой и понятной рабочим массам буржуазной Европы иллюстрацией к теоретическим и политическим выводам, сделанным Энгельсом на материалах, собранных Морганом и им самим.

Низшая ступень варварства, следуя рассуждениям Энгельса, характеризуется началом экономической дифференциации общин и племен на стадии неолита. В зависимости от экологических условий основой хозяйственной жизни становится «приручение и разведение животных и возделывание растений»[788].

Средняя ступень варварства археологически примерно соответствует бронзовому (в ряде субрегионов – меднокаменному) веку, в экономическом плане опирается на первое крупное общественное разделение труда между общинами и племенами, занимающимися сельским хозяйством (поликультурное огородничество и образование крупных стад домашних животных), и зачатками выделения ремесла, включая строительное дело.

Высшая ступень варварства имела своим экономическим фундаментом плавку железа, создание и использование железных орудий, формирование ремесла как ведущего направления производственной деятельности и резкую интенсификацию в связи с этим обменных связей между различными племенами и общинами, перерастающих в регулярную торговлю. Начинается складывание антагонистических классов, частной собственности и государства.

Высшая ступень варварства вплотную примыкает к цивилизации – зрелому классовому обществу. Но это генетическое «соседство» отнюдь не должно, по мысли Энгельса, затмить «разительную противоположность между ними обоими»[789].

Подобная детализация переходной ступени развития представляет собой применение (но уже в меньшем историческом масштабе) того же методологического принципа расчленения процесса смены одного качества другим, который присутствует в трехчленной градации всей предыстории человечества на дикость, варварство и цивилизацию. Такой подход открывает перспективу анализа не только того, почему совершается переход от родового общества к классам и от ранней ступени варварства (разложениям первобытнообщинного строя) к поздней (интенсивному классообразованию), но и того, как он протекал; дает возможность вскрыть логику его внутреннего самодвижения и взаимодействия с другими историческими процессами.

Само выделение средней ступени варварства, выступающей в методологическом смысле в роли своеобразного промежуточного качества, и связанное с ним вычленение с целью специального рассмотрения обоих «полускачков» (раннее и позднее варварство) в развитии первобытного общества в классово-антагонистическое позволили Энгельсу выявить глубинные закономерности и взаимосвязи, многослойность и многообразие форм этого перехода. Благодаря этому стык между генетически смыкающимися общественно-экономическими формациями и первая в истории человечества социальная революция предстали в качестве специфического объекта (предмета) исследования.

Со сменой стадий варварства связано также развитие форм локальной концентрации производства и населения, а следовательно, и форм социальной регуляции и управления. Генезис производящей экономии обусловил тенденцию оседлости и увеличения населения. Возникают постоянные поселения, в которых община в ходе развития обмена и связанной с ним социальной дифференциации все более превращается в деревню мелких собственников-крестьян. Эти поселения на средней ступени варварства окружаются оборонительными стенами. Затем некоторые из них, оказавшиеся на удобных торговых путях, становятся центрами ремесел, а также местом размещения администрации и развиваются в города[790].

Возникновение городов способствовало объединению в одном месте ремесленников различных специальностей (предпосылка будущей мануфактуры), причем в масштабах гораздо более широких, нежели родственные структуры, вело к увеличению объективной основы и ассортимента обмена, к интенсификации социальных связей. В городе же размещались общественные органы, должностные лица, развивавшаяся в господствующий класс верхушка. Сельскохозяйственная округа превращалась в поставщика продуктов и сырья для городских жителей, постепенно оставлявших земледелие и скотоводство. Происходило разделение города и деревни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.