СНОВА АЗЫ: ПЕРЕЧЕНЬ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК

СНОВА АЗЫ: ПЕРЕЧЕНЬ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК

Лучший способ перейти к этому пункту и извлечь пользу из пятого источника неопределенности — это просто постоянно следить за всеми нашими движениями, даже за теми из них, которые связаны с самим написанием отчета. Не ради эпистемической рефлексивности, не из-за своего рода нарциссического внимания к собственному труду, но потому что отныне всё суть данные: всё, начиная с первого телефонного звонка будущему интервьюируемому, первой встречи с консультантом, первых корректив, внесенных клиентом в грантовую формулу, первого запуска механизма исследования, с первого перечня ячеек для расстановки галочек в анкете. Исходя из логики нашего интереса к текстовым отчетам и описаниям, может оказаться полезным перечислить записные книжки (notebooks) — обычные или цифровые, это уже не имеет большого значения,— которыми следует обзавестись[197].

В первой записной книжке следует вести вахтенный журнал самого исследования. Это единственный способ задокументировать то изменение, которое претерпевает путешественник. Встречи, реакции других на исследование, удивление странностью поля и т. д. должны по возможности регулярно документироваться. Без этого ход искусственного эксперимента — выхода в поле, встречи с новым положением дел—быстро забудется. Даже годы спустя должна сохраняться возможность узнать, как задумывалось исследование, с кем были встречи, к какому источнику появился доступ и т. д., и при этом с точной датой и временем.

Вторую записную книжку нужно иметь для сбора информации, чтобы можно было одновременно хранить все темы в хронологическом порядке и распределить их по категориям, которые впоследствии разовьются во все более и более очищенные рубрики и подрубрики. Сейчас существует множество программ, поддерживающих это противоречивое разделение, но старикам вроде меня очень помогало скучное занесение данных на карточки. Каков бы ни был выбор, переход из одной системы отчета в другую намного облегчается, если набор данных может быть сохранен одновременно и нетронутым, и перетасованным в по возможности большое число комбинаций. Это единственный способ соответствовать гибкости и четкости предмету, который предстоит изучать.

Третья записная книжка должна быть всегда под рукой для проб пера ad libitum[198]. Специфическая компетентность, к которой надо стремиться, разгадывая сложные головоломки, не может быть достигнута без непрерывных набросков и эскизов. Невозможно представить себе, чтобы данные сначала какое-то время собирали, а потом начинали описывать. Написание отчета слишком подвержено риску провалиться в этот зазор между исследованием и предоставлением отчета. То, что самопроизвольно сбегает с клавиатуры компьютера,— это общие места, клише, переносимые определения, заменяемые описания, идеальные типы, сильные объяснения, абстракции,— короче, та материя, из которой тексты большинства социальных жанров лепятся без труда. Чтобы противостоять этой тенденции, нужно тратить много усилий на разрушение этого автоматического письма; писать текстовый отчет не легче, чем разрабатывать в лаборатории правильный план эксперимента. Но идеи, параграфы, метафоры и тропы могут случайно приходить по ходу исследования. И если им не дают места и выхода, они либо будут потеряны, либо, что еще хуже, испортят трудное дело сбора данных, смешав метаязык акторов с метаязыком исследователей. Так что всегда полезно отвести отдельное место для многочисленных идей, которые могут приходить в голову, даже если использовать их доведется лишь годы спустя.

Четвертый тип записной книжки надо заботливо хранить, чтобы регистрировать в ней воздействие написанного отчета на акторов, чьи миры были либо развернуты, либо унифицированы. Этот второй эксперимент, добавляемый к самому полевому исследованию, принципиально важен для выяснения того, какую роль играет описание в процессе сборки социального. Исследование может быть завершено, но эксперимент продолжается: новый отчет добавляет свое перформативное действие ко всем остальным и тем самым тоже продуцирует данные. Это не означает ни права тех, кто был объектом исследования, цензурировать то, что о них пишется, ни безусловного права исследователя не обращать внимания на то, что его «информанты» говорят о заставляющих их действовать невидимых силах. Скорее это означает начало новых переговоров, где будет решаться, из каких компонентов мог бы — или не мог бы — состоять общий мир[199]. Поскольку значимость рискованного отчета может проявиться гораздо позже, следы, оставленные в его кильватере, тоже должны быть задокументированы.

Читатель может быть разочарован, узнав, что великие проблемы группообразования, действия, метафизики и онтологии, которые я до сих пор рассматривал, придется решать с такими «грандиозными» ресурсами, как маленькие записные книжки, которые необходимо сохранять на протяжении всей искусственной процедуры полевой работы и исследования. Но я заранее предупреждал читателя: нет ничего более полезного и нет более быстрого пути. В конце концов, Архимеду нужна была только точка опоры, чтобы перевернуть мир. Эйнштейн снабдил своих наблюдателей только линейкой и секундомером. С чего бы нам требовать более солидного оснащения, чтобы ползать по темным узким ходам, проложенным подслеповатыми муравьями? Если вам не хочется вести записи и делать это правильно, не пытайтесь заниматься социологией: здесь только один способ стать чуточку объективнее. И если об этих текстовых отчетах говорят, что они «недостаточно научны», я возражу, что хотя они, возможно, не выглядят научными в избитом определении этого прилагательного, они могут быть таковыми в соответствии с тем единственным пониманием научности, которое меня здесь интересует: они пытаются схватить непослушные объекты посредством искусственных приемов и с предельной точностью,— пусть даже это предприятие вполне может закончиться ничем. Если бы хоть часть энергии, затрачиваемой социологами на комментирование наших выдающихся предшественников, трансформировалась в полевые исследования! Как учил нас Гарфинкель: практика, только практика.