Сознательный переход Маркса к материализму

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Сознательный переход Маркса

к материализму

«Рукопись 1843 года»

Сознательный переход Маркса на позиции материализма произошел в процессе анализа гегелевской философии права, который он предпринял после выхода из «Рейнской газеты» и который представляет собой первую развернутую критику Марксом философии Гегеля. Результаты этой работы запечатлены в виде 40 рукописных листов, сложенных вчетверо (160 с.); из них первый лист утерян. Объем рукописи – около 10 печатных листов.

Прошло почти 85 лет, прежде чем рукопись увидела свет. Заслуга ее публикации принадлежит советским ученым: вызволив рукопись из архива немецких социал-демократов, Д. Рязанов и другие сотрудники Института Маркса – Энгельса при ЦК ВКП(б) включили ее в первый том Сочинений Маркса и Энгельса (1927) и впервые показали, какое важное место в развитии взглядов молодого Маркса она занимает. Тогда же рукописи было дано и название: «К критике гегелевской философии права»[28] и определено время ее написания – весна и лето 1843 г., в основном в Крейцнахе.

Критика гегелевской философии права была важна для Маркса во многих отношениях. Напомним, что интерес к правовым проблемам проявился у него уже в 1835 г., когда он поступил на юридический факультет Боннского университета. Именно трудности при решении проблем правовой науки привели Маркса в 1837 г. к занятиям философией; он был покорен тогда «причудливой дикой мелодией» гегелевской диалектики. Освобождение из этих «объятий врага» началось в 1842 г., когда Маркс в качестве сотрудника и редактора «Рейнской газеты» вновь столкнулся с правовыми проблемами, но на этот раз в их практически-политическом виде. В марте – августе 1842 г. он упоминает в своих письмах о работе над статьей, которая «представляет собой критику гегелевского естественного права, поскольку дело касается внутреннего государственного строя. Основное в ней – борьба против конституционной монархии, этого ублюдка, который от начала до конца сам себе противоречит и сам себя уничтожает» (11, с. 356). Эту статью он предназначал для «Трубного гласа», затем перерабатывал для «Немецкого ежегодника». Судьба ее неизвестна; возможно, Маркс использовал ее при работе над рукописью 1843 г. В ходе работы над этой рукописью завершается его освобождение от гегелевской спекулятивной философии и от идеалистической философии вообще. Лишь теперь, в 1843 г. Маркс сумел решить те проблемы правовой науки, которые в середине 30-х годов толкнули его к Гегелю, и нашел он это решение именно на пути преодоления гегелевского идеализма, на пути усвоения и развития материализма.

Структура рукописи

На первый взгляд структура Марксовой рукописи вполне пределяется предметом его критики, т.е. структурой соответствующего раздела гегелевской «Философии права». Чтобы лучше уяснить структуру этого раздела, очертим его место в общей системе учения Гегеля, в основе которой, как известно, лежит абсолютная идея. Она развивается сначала внутри самой себя, в форме чистых логических сущностей, этому соответствует Логика как первый раздел гегелевской системы. Затем абсолютная идея отчуждает себя в природу, и, соответственно, второй раздел системы образует Философия природы. Наконец, из природы абсолютная идея снова возвращается к себе как духу, и система завершается разделом Философия духа[29].

Вернувшись к себе, дух развивается. Его развитие состоит в том, что сначала он существует в форме отношения к самому себе (этому соответствует учение Гегеля о субъективном духе), затем принимает форму реальности (учение об объективном духе), а в итоге успокаивается как в себе и для себя сущее и вечно себя порождающее единство объективности духа и его идеальности, дух воплощается в своей абсолютной истине (учение об абсолютном духе) (см. 60, с. 45 – 51).

Объективный дух есть в себе сущая абсолютная идея. Ее свобода получает здесь форму необходимости, содержание которой составляет закон как основа для многообразных проявлений свободной воли. Последняя выступает сперва как непосредственная, как единичное лицо, обладающее собственностью. Затем она рефлектируется в себя как моральность. Наконец, предстает в качестве субстанциальной воли, реализующейся в нравственности – в семье, гражданском обществе и государстве.

Учение об объективном духе Гегель и изложил в «Философии права», которая делится на три части: «Абстрактное право», «Мораль», «Нравственность». Последняя, в свою очередь, подразделяется на три отдела: «Семья», «Гражданское общество», «Государство».

Непосредственным объектом своей критики в гегелевской «Философии права» Маркс избрал «Государство». Точнее говоря, он сосредоточил внимание на первом его разделе «Внутреннее государственное право». Именно в этом разделе Гегель трактовал наиболее интересовавшие тогда Маркса вопросы: о соотношении государства и гражданского общества, о королевской, правительственной и законодательной власти. Последующие разделы – «Внешнее государственное право» и «Всемирная история» – остались вне поля зрения Маркса.

В первом разделе Маркс подверг критическому анализу 54 параграфа (с 260 по 313). Из них первые 12 параграфов имели вводный характер. С 272 начинался подраздел I «Внутренний государственный строй сам по себе», который помимо нескольких вводных параграфов включал три главы: «Власть государя», «Правительственная власть», «Законодательная власть» (из 23 параграфов этой главы Маркс проанализировал первые 16 – с 298 по 313).

Хотя эта структура воспроизведена в Марксовой рукописи, разным разделам гегелевского текста Маркс уделил существенно различное внимание. Вводные параграфы и первая глава проанализированы детально. Параграфы же главы о правительственной власти выписаны почти подряд, перемежаясь лишь краткими замечаниями и общим выводом: «То, что Гегель говорит о „правительственной власти“, не заслуживает названия философского анализа» (1, с. 268). Впрочем, после этих выписок Маркс дает довольно пространный обобщенный их анализ. Что же касается главы о законодательной власти, то ей посвящено почти две трети Марксовой рукописи (24 листа из 40). Уже это свидетельствует о том, что работа Маркса имела свою логику и следует выявить внутреннюю структуру рукописи, не совпадающую с внешней ее структурой, задаваемой строением «Философии права» Гегеля.

Прежде всего, можно заметить некоторые ритмы работы Маркса над крупными разделами гегелевского текста: первые параграфы таких разделов он обычно анализирует каждый в отдельности и достаточно подробно, а затем начинает выписывать подряд по нескольку параграфов и давать обобщенный их анализ. Первый такой ритм просматривается уже во вводных параграфах. Отчетливо виден указанный ритм в главе о власти государя, первые шесть параграфов которой проанализированы детально, а последние шесть выписаны лишь с краткими комментариями. Вторая глава, как отмечено, начинается с выписок и кратких замечаний, а затем включает обобщенный анализ. Третья глава, как и первая, начинается с подробного анализа первых шести параграфов, а последующие четыре параграфа (304 – 307) выписаны подряд (см. 1, с. 304 – 305). Но в этом месте, на XXII – XXIV листах, произошел перерыв в анализе: едва начав обобщенный анализ выписанных параграфов, Маркс возвращается к уже рассмотренному § 303, предпринимая повторный его анализ, более обстоятельный, чем первоначальный. Лишь после этого он переходит к рассмотрению ранее выписанных параграфов, причем дает не обобщенный, а детальный анализ каждого из них.

Этот перерыв в изложении выявился благодаря обнаруженной нами неточности в расшифровке, казалось бы, малосущественного значка в рукописи Маркса{2}. Но как интерпретировать этот перерыв? Можно видеть в нем лишь внешнее обстоятельство: Маркс заблаговременно выписал указанные параграфы, а при анализе предшествующего § 303 ему не хватило места на отведенном листе и он продолжил анализ на последующем листе, после выписанных параграфов (см. 25, с. 578 – 579). Однако, на наш взгляд, с отмеченным перерывом в изложении связаны существенные содержательные различия в этапах работы Маркса над «Рукописью 1843 года».

Есть основание предположить, что перерыв был вызван работой Маркса над Крейцнахскими тетрадями, которая обогатила его обширной информацией по истории европейских государств и позволила дать более глубокий и конкретный анализ еще не рассмотренных параграфов главы о законодательной власти. Как видно из фотокопии страницы 87, которой начинается лист XXIII Марксовой рукописи, Маркс выписал § 303 и сразу же (почерк идентичен) дал два абзаца комментариев к нему (см. фотокопию в 25, с. 75). Можно считать, что на данном этапе работы этим он закончил анализ § 303. На новом, XXIV листе он выписал подряд §§ 304 – 307 и дал общую их краткую характеристику.

В этом месте и произошел перерыв в анализе гегелевской «Философии права», непосредственно вызванный, возможно, чисто внешними причинами (например, женитьбой Маркса), а по существу обусловленный его историческими занятиями. После этих занятий Маркс предпринимает заново детальнейшее исследование § 303, обнаружив под его спекулятивной формой острейший политический спор – между представительным и сословным строем.

И не только к этому, но и ко многим другим параграфам, рассмотренным до перерыва, Маркс после перерыва считает нужным вернуться и высказать дополнительную аргументацию (например, возвраты к §§ 300 и 302 при анализе § 304, к §§ 268, 289, 297, 301 при анализе § 306 и др.). После перерыва Маркс написал (на XXIV листе рукописи) обширную вставку к проведенному им ранее анализу § 286[30]. Имеются еще несколько более мелких вставок в текст, написанный до перерыва.

Эти и другие соображения содержательного характера позволяют предположить, что «Рукопись 1843 года» была написана в два приема, рубеж между которыми образует работа над Крейцнахскими тетрадями (июль – август). Возможно, началом этого рубежа была женитьба и свадебное путешествие Карла и Женни, т.е. время примерно с середины и до конца июня. Если согласиться с этим предположением, то правомерно различать две основные «части» рукописи: первую часть составляют листы с I до начала XXIII, а также первая половина XXIV (ср. 1, с. 221 – 299, а также с. 304 – начало 305), написанные до перерыва, т.е. примерно с марта до середины июня; вторую часть рукописи образуют листы XXIII (кроме начала) и с середины XXIV до последнего LX листа включительно, написанные после перерыва, примерно с конца августа до начала октября, т.е. до отъезда Маркса в Париж{3}.

Вторая «часть» рукописи, в свою очередь, состоит из трех фрагментов. Первый из них представляет собой повторный анализ § 303: он начинается с примечания, которое Маркс выписывает после первоначального рассмотрения параграфа, и включает обширный анализ как самого параграфа, так и примечания к нему, изложенный на листах XXIII, второй половине XXIV, на XXV и начале XXVI (ср. 1, с. 300 – 313). Второй большой фрагмент содержит детальный комментарий ранее выписанных §§ 304 – 307. Теперь они снова выписываются, но не подряд, а частями, каждая из которых сопровождается подробным анализом. Этот фрагмент занимает листы: с XXVI (кроме начала) до XXXV включительно, причем на последнем листе заполнена только первая страница, а три следующие остались пустыми (ср. 1, с. 313 – 348). Третий фрагмент, таким образом, четко отделен от предыдущих и выполняет иную роль в рукописи: это уже не возврат к тексту первой «части», не ее разработка на новой основе, а продолжение критики гегелевской «Философии права», новых ее параграфов – §§ 308 – 313. Данный фрагмент написан на листах XXXVI – LX (ср. 1, с. 349 – 368).

После описания структуры рукописи в целом обратимся к рассмотрению содержания первой ее части.

Отчуждение внутри единства

Изложение учения о внутреннем государственном праве Гегель начинает в § 260, где утверждает, что «государство есть действительность конкретной свободы».

Вместе с первым листом рукописи Маркса не дошел до нас и проведенный им анализ данного параграфа. Однако о ходе его рассуждений можно судить по второму листу рукописи, где рассматривается § 261 гегелевской «Философии права». «Предшествующий параграф, – читаем мы, – поучал нас относительно того, что конкретная свобода состоит в тождестве (долженствующем быть, раздвоенном тождестве) системы частного интереса (семьи и гражданского общества) с системой всеобщего интереса (государства). Отношение этих сфер Гегель старается теперь определить более подробно» (1, с. 221).

Рассмотрев затем это более подробное определение, Маркс резюмирует: «В понятиях „подчинение“ и „зависимость“ Гегель развил дальше одну сторону раздвоенного тождества, а именно, сторону отчуждения внутри единства» (1, с. 222).

Итак, Маркс принимает гегелевский тезис о наличии определенного единства между государством и системой частных интересов, но понимает это единство совершенно иначе, чем Гегель. У Гегеля это вполне благопристойное, респектабельное, гармоничное единство, или тождество. У Маркса, напротив, это лишь «долженствующее быть», раздвоенное тождество, в котором отчуждение составляет существенную сторону, это, следовательно, напряженное единство тетивы и лука.

Подтверждение такого подхода к проблеме можно найти и в последующих листах рукописи: «Гражданское общество и государство оторваны друг от друга» (1, с. 307). И далее: «Гегель нисколько не устранил отчужденности указанных двух сфер тем, что объявил это явление странным[31]» (1, с. 310).

«Клеточка» Марксовой критики

Особое внимание уделил Маркс § 262 «Философии права», в котором как бы сконцентрирована вся мистика гегелевской философии права и анализ которого можно рассматривать как «клеточку» Марксовой критики Гегеля в 1843 г. Вот текст этого параграфа:

«Действительная идея, дух, который сам себя делит на две идеальные сферы своего понятия, на семью и гражданское общество, как на сферы своей конечности, с тем чтобы, пройдя через их идеальность, стать для себя бесконечным действительным духом, – этот дух распределяет таким образом между указанными сферами материал этой своей конечной действительности, распределяет индивидов в качестве множества, так что по отношению к единичному человеку это распределение выступает как опосредствованное обстоятельствами, произволом и собственным выбором своего призвания» (цит. по 1, с. 223).

Сложность этого текста для анализа состоит в том, что Гегель сумел здесь сплавить конкретный исторический материал (государство, семья и гражданское общество; индивиды в качестве множества и единичный человек в тех или иных обстоятельствах, со своим произволом и собственным выбором своего призвания) с основной своей идеалистически-мистической позицией, согласно которой подлинным внутренним смыслом всего природного и человеческого мира является стремление божественной идеи стать абсолютно свободным, непосредственно сущим объективным духом. В этой сложности вновь демонстрируются великие и жалкие стороны Гегеля – с одной стороны, мыслителя, который имеет во всемирной истории лишь немногих равных себе, с другой стороны, заурядного и послушного правительству человека.

Второй Гегель всегда был ненавистен Марксу. Первый же в свое время покорил его. Теперь Маркс выполнял весьма тяжелую работу, решительно отделяя одного Гегеля от другого. Работу эту начали до него младогегельянцы, но, в отличие от них, Маркс не только осуществлял наиболее радикальное отделение великого от жалкого, а и самое великое переворачивал, ставя его с головы на ноги. Причем, в отличие от Фейербаха, первым начавшего такое переворачивание, Маркс не ограничился лишь одной частью громады – учением о природе, а захватил ее всю целиком, включая учение об обществе и мышлении.

Анализ рассматриваемого параграфа Маркс начинает с того, что переводит его на язык прозы: оставляя пока в стороне спекулятивно-мистическое обрамление конкретного исторического материала, Маркс фиксирует те действительные связи, которые удалось схватить Гегелю.

Так как среди взятого Гегелем исторического материала наибольшей конкретностью обладают индивиды, то и вопрос о действительном содержании связи государства с семьей и гражданским обществом сводится к тому, как обнаруживает себя эта связь именно но отношению к индивиду. Гегель правильно уловил, что в этом отношении указанная связь опосредствуется «обстоятельствами, произволом и собственным выбором своего призвания».

Отсюда Маркс заключает: «Разум государства не имеет, следовательно, никакого отношения к распределению материала государства между семьей и гражданским обществом. Государство возникает из них бессознательным и произвольным образом. Семья и гражданское общество являются как бы темной природной основой, из которой возгорается светоч государства» (1, с. 223). Вывод о том, что государство не определяет своими законами сферу частных интересов, а, наоборот, само бессознательным и произвольным образом возникает из этой сферы, исключительно важен, поскольку он открывает дорогу к материалистическому пониманию истории. Каким же образом Гегель вместо этого трезвого вывода пришел к выводу противоположному?

Коренной порок гегелевского хода мыслей

Мы уже отмечали заслугу Гегеля, выдвинувшего задачу: не «конструировать государство, каким оно должно быть», а «постичь то, что есть». Но что такое «есть» для философа?

Предмет науки вообще и философии в особенности составляет не всякое «есть», не эмпирическая действительность сама по себе, а ее сущность, ее законы. Причем сущность и явление не совпадают, а подчас даже выглядят как противоположности: например, закон стоимости гласит, что все товары продаются по стоимости; но проявляется этот закон таким образом, что в реальном обмене товаров практически ни один товар не продается по стоимости.

Что же это за неуловимая сущность? Какова ее природа? Материализм, опираясь на результаты всего предшествующего развития науки, заключает, что сущность есть существенное отношение между самими объектами и постичь ее можно только путем изучения самих этих объектов, не привнося при этом ничего априорного.

Гегель занимает по этому вопросу противоречивые позиции. С одной стороны, он в «Логике» мастерски раскрыл диалектическую природу соотношения между явлением и сущностью: сущность является, но и явление существенно. Познавая непосредственный предметный мир «как явление, – писал Гегель, – мы, следовательно, познаем вместе с тем сущность, которая не остается скрытой за явлением или по ту сторону его» (59, с. 222).

С другой стороны, в силу своей идеалистической установки Гегель объявил универсальной сущностью абсолютную идею, божественный разум. «Постичь то, что есть, – вот в чем задача философии», – писал Гегель в «Философии права» и добавлял: «…ибо то, что есть, есть разум» (62, с. 16). Это «ибо» и было коренным заблуждением Гегеля, стремившегося анализировать конкретный материал таким образом, чтобы непременно обнаружить скрытый за ним «разум», движение абсолютной идеи.

В «Философии права» Гегель уже как бы забывает о принятом на себя в «Логике» обязательстве искать сущность в конкретных исторических явлениях и без обиняков утверждает идею, дух как предшествующую этим явлениям их сущность.

Согласно общей схеме гегелевской «Философии права», семья и гражданское общество предшествуют государству, как их синтезу. Отсюда можно было бы заключить, что государство зависит от семьи и гражданского общества, обусловлено ими. Но у Гегеля такого рода зависимость оказывается лишь эмпирической стороной отношения. Утверждая же сущность этого отношения, Гегель исходит из того, что семья и гражданское общество лишь идеализированные сферы, на которые дух «сам себя делит… как на сферы своей конечности, с тем чтобы, пройдя через их идеальность, стать для себя бесконечным действительным духом».

«В этом месте совершенно ясно обнаруживается логический, пантеистический мистицизм… – пишет Маркс. – Идея превращается в самостоятельный субъект, а действительное отношение семьи и гражданского общества к государству превращается в воображаемую внутреннюю деятельность идеи. В действительности семья и гражданское общество составляют предпосылки государства, именно они являются подлинно деятельными; в спекулятивном же мышлении все это ставится на голову. Но если идея превращается в самостоятельный субъект, то действительные субъекты – гражданское общество, семья, „обстоятельства, произвол и т.д.“ – становятся здесь недействительными, означающими нечто отличное от них самих, объективными моментами идеи… Эмпирическая действительность, таким образом, принимается такой, какова она есть; она объявляется также разумной, но разумной не в силу своего собственного разума, а в силу того, что эмпирическому факту в его эмпирическом существовании приписывается значение, лежащее за пределами его самого. Факт, из которого исходят, берется не как таковой, а как мистический результат» (1, с. 224 – 226).

Анализ последующих параграфов «Философии права» окончательно убеждает Маркса, что «Гегель всюду делает идею субъектом, а действительного субъекта в собственном смысле… превращает в предикат» (1, с. 228). Это идеалистическое переворачивание действительных отношений с ног на голову молодой Маркс характеризует как коренной порок гегелевского хода мыслей (см. 1, с. 245).

В послесловии ко второму изданию «Капитала» (январь 1873 г.) Маркс с полным основанием отмечал: «Мистифицирующую сторону гегелевской диалектики я подверг критике почти 30 лет тому назад…» (7, с. 21).

Отныне с партией материалистов

«Рукопись 1843 года» свидетельствует о сознательном переходе Маркса к материализму. Этот сознательный переход совершался в борьбе с гегелевским идеализмом, положив тем самым начало формированию марксистского принципа партийности в философии.

40-е годы XIX века – период складывания ряда ведущих направлений новой буржуазной философии. В 1841 г. с проповедью «философии откровения» выступил Ф.-В. Шеллинг. В 1842 г. завершил «Курс позитивной философии» О. Конт. В 1843 г. вышла в свет «Система логики силлогистической и индуктивной» Д. Милля. Тогда же появилась работа С. Кьеркегора «Или – Или», к которой восходит современный экзистенциализм.

Общая тенденция всех этих направлений – поиски «третьего пути» в философии, стремление встать над основными философскими направлениями. Величие Маркса состояло именно в том, что, не отвлекаясь ни на одну из новейших идеалистических концепций, суть современной ему полемики он усмотрел в дилемме Гегель – Фейербах (идеализм – материализм) и решительно стал на сторону материализма.

«Рукопись 1843 года» осталась неизвестной В.И. Ленину. Однако, опираясь на письмо Маркса Фейербаху в октябре 1843 г., Ленин понял глубоко партийный характер философской позиции, которую занимал Маркс уже в тот период. Подчеркивая эту сторону философских взглядов молодого Маркса, Ленин в своем труде «Материализм и эмпириокритицизм» писал: «…еще в 1843 году, когда Маркс только еще становился Марксом», он «с поразительной ясностью намечал коренные линии в философии… Что „скептики“, называются ли они юмистами или кантианцами (или махистами, в XX веке), кричат против „догматики“ и материализма и идеализма, Маркс видел уже тогда и, не давая отвлечь себя одной из тысячи мизерных философских системок, он сумел через Фейербаха прямо встать на материалистическую дорогу против идеализма» (34, с. 357 – 358).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.