ЧАСТЬ VIII. ПЕТР КАРПЕНКО

ЧАСТЬ VIII. ПЕТР КАРПЕНКО

Эта глава посвящена Петру Карпенко, моему другу детства, ставшему впоследствии выдающимся горным инженером, которого теперь уже с нами нет... Может быть, он был удостоен Царствия Небесного!

Я думаю, чтобы дать читателю верное представление о личности Петра Карпенко и представить интересный материал, имеющий познавательную ценность, следует начать эту главу с рассказа о тех обстоятельствах, в которых зарождалась наша дружба и духовная близость, и затем поведать читателю о нескольких интересных событиях, которые происходили с нами в экспедициях, а также трагических обстоятельствах, при которых он погиб.

Наша близкая дружба началась, когда мы были еще подростками. Я опишу обстоятельства, при которых это произошло, как можно подробнее, так как это позволит читателю лучше узнать психологию юных бездельников, многие из которых впоследствии стали выдающимися людьми.

Тогда мы жили в Карее, и я уже пел в церковном хоре. Следует напомнить, что после отъезда моего учителя Богаевского, который получил к тому времени место полкового капеллана, и последовавшей вскоре смерти моего опекуна настоятеля Борша я остался на перепутье и не знал, что делать. Потеряв почти одновременно двух самых близких моих друзей, чьи наставления очень помогали мне, и зная, что мои родители в ближайшем будущем собираются возвратиться в Александрополь, я решил не ехать вместе с ними, а отправиться в Тифлис и поступить в знаменитый так называемый архидьяконский хор, куда меня неоднократно приглашали, что, конечно, очень льстило моему юношеском самолюбию. И как раз в это время, когда я предавался подобным мечтам, свидетельствующим о моем легкомыслии и наивности, ко мне прибежал один из церковных певчих, который хорошо ко мне относился, потому что я иногда угощал его хорошими сигаретами, которые я, если честно признаться, просто таскал у своего дяди. Переведя дух, он сообщил мне, что случайно подслушал разговор между комендантом крепости генералом Фадеевым и начальником местной полиции об аресте и перекрестном допросе нескольких человек по поводу одного происшествия на артиллерийском стрельбище, упоминали и меня, как человека, замешанного в деле.

Я, честно говоря, кое-что имел на совести, относящееся к этому злополучному артиллерийскому стрельбищу, и, чтобы избежать неприятностей, решил без промедления уносить ноги и на следующий день уехал из Карса.

Инцидент на артиллерийском стрельбище, заставивший меня почувствовать угрызения совести, и был причиной зарождения моей дружбы с Петром Карпенко.

В это время у меня было несколько друзей - как моих ровесников, так и ребят постарше, и среди первых был один добродушный парень, сын владельца винокуренного завода, по фамилии Раузов. Он часто приглашал меня в гости, а иногда я заходил к нему без приглашения.

Парень был очень избалован своими родителями. У него была отдельная комната, где он мог без помех готовить уроки, а на его письменном столе всегда стояла тарелка, наполненная свежими слоеными пирожными, которые я очень любил. Но была еще одна, более важная, причина, которая заставляла меня посещать этот дом. Сестра Раузова, девочка лет двенадцати-тринадцати, часто заходила в его комнату, когда я был там.

Мы с ней подружились, и я как-то незаметно для себя влюбился. Мне казалось, что она тоже неравнодушна ко мне. Другой мой приятель, сын артиллерийского офицера, как и я, часто захаживал сюда. Он тоже занимался дома, готовясь к поступлению в какую-то гимназию, так как не был принят в кадетский корпус из-за частичной глухоты.

Это был Петр Карпенко. Он, конечно, тоже влюбился в сестру Раузова, и она оказывала ему явные знаки внимания, как и мне. Мне кажется, он нравился ей потому, что часто приносил цветы и конфеты, а я - потому что хорошо играл на гитаре и придумывал красивые узоры, которые она любила вышивать на своих носовых платках, хвастаясь перед подругами, что она сама автор этих узоров.

Так как мы оба были влюблены в одну девушку, то постепенно начали ревновать ее друг к другу Однажды после вечерней службы, на которой присутствовал и мой соперник, я под благовидным предлогом попросил настоятеля отпустить меня. Я хотел встретить эту девочку у выхода, чтобы проводить домой, но у дверей собора лицом к лицу столкнулся с Карпенко. Несмотря на ненависть, которую мы чувствовали друг к другу провожая "леди", мы вели себя как рыцари. Но после того как за ней закрылась дверь, я не смог сдержаться и, затеяв ссору, задал ему хорошую трепку После драки я как обычно отправился с несколькими приятелями на церковную колокольню. В то время в гарнизонном храме не было настоящей колокольни, она была построена позже, а тогда колокол висел во временной деревянной постройке с высокой крышей, похожей на восьмиугольную будку часового. Пространство между крышей и балками, на которых висел колокол, было нашим "клубом", где мы собирались почти ежедневно и сидели верхом на балках или на узком карнизе, который шел вдоль стен под самой крышей, курили, рассказывали анекдоты и даже готовили уроки. Позже, когда была построена настоящая каменная колокольня, эта временная была подарена представителями российского представительства новой греческой церкви, строившейся в то время, и таким образом продолжала служить в качестве колокольни.

Кроме членов нашего "клуба" я застал здесь моего друга Петю из Александрополя, который сейчас гостил в Карее. Он был сыном инженера почтового ведомства по фамилии Керенский и позже, став офицером, погиб во время русско-японской войны. Я увидел также одного мальчика из греческого квартала по кличке Фехи. Его настоящая фамилия была Корханиди, и впоследствии она стояла на обложках школьных учебников, автором которых он был. Фехи принес с собой греческую халву домашнего приготовления - знак признательности его тети участникам церковного хора, чье пение трогало ее до глубины души.

Мы ели халву, курили и разговаривали, когда внезапно явился Петр Карпенко с подбитым глазом и в сопровождении двух русских мальчиков не из нашей компании. Он подошел ко мне и настоятельно потребовал объяснений по поводу недавнего инцидента. Будучи очень начитанным мальчиком и имея склонность выражаться высокопарно, он произнес длинную, заранее приготовленную речь, которую завершил категорическим утверждением:

"Земля слишком тесна для нас двоих, поэтому один из нас должен умереть".

Выслушав эту напыщенную тираду, я разозлился и решил выбить всю эту чепуху из его головы, но тут вмешались мои друзья, говоря, что только некультурные люди сводят счеты подобным образом, а мы должны выяснять отношения иначе, как это делают все порядочные люди. Я почувствовал себя пристыженным и, не желая быть "некультурным" человеком, решил снизойти до дискуссии со своим соперником.

После длительного обмена оскорблениями и угрозами, который мы почему-то называли дискуссией и во время которого каждый обещал сбросить своего соперника с колокольни или расправиться каким-нибудь иным кровавым способом, было решено драться на дуэли. Возникла серьезная проблема - где взять оружие? Ни пистолетов, ни шпаг нельзя было достать, и ситуация зашла в тупик. Все наши эмоции, которые еще мгновение тому назад нам было трудно сдерживать, приняли другое направление и сконцентрировались на том, как решить возникшую проблему.

В нашей компании был парень по фамилии Турчанинов, которого из-за его писклявого голоса постоянно дразнили. Когда мы оживленно обсуждали возникшую ситуацию, он внезапно вскочил и воскликнул: "Если нельзя достать пистолеты, то можно воспользоваться пушками".

Раздался дружный смех, который часто сопровождал его слова. "Перестаньте ржать, идиоты, -как всегда возмутился он. - Пушки ничем не хуже пистолетов. Внесите в свой план некоторые коррективы. Вы решили, что один из вас должен умереть, но если в дуэли будут участвовать пушки, вы можете погибнуть оба. Вам это подходит? Я обещаю, что такую дуэль можно запросто устроить. Нет ничего легче".

Он предложил, чтобы мы оба отправились на артиллерийское стрельбище, где проходили военные учения, спрятались где-нибудь между пушками и мишенями и ждали решения своей судьбы. Если кого-то из нас убьет случайным снарядом, можно будет считать, что дуэль состоялась.

Мы все отлично знали это стрельбище, расположенное недалеко от гор, окружающих наш город. Это был довольно большой участок земли площадью от шести до девяти квадратных миль, проникновение на который было строго запрещено в тот период, когда там проходили учения. Стрельбище по периметру охранялось солдатами. Мы часто ходили сюда, главным образом ночью, подстрекаемые двумя старшими товарищами - Айвазовым и Денисенко, чтобы собирать, а точнее воровать, медные осколки использованных снарядов и кусочки свинца, которые были рассыпаны повсюду после выстрелов, и затем продавали их за хорошую цену. И хотя было строго запрещено это делать, мы несмотря ни на что все-таки ухитрялись пробраться на стрельбище ночью при ярком свете луны или в те мгновения, когда охрана теряла бдительность.

После продолжительной дискуссии мы решили принять предложение Турчанинова и осуществить этот интересный проект на следующий день. В сопровождении секундантов, которыми с моей стороны были Керенский и Корханиди, а со стороны моего противника те два парня, с которыми он пришел, мы должны были отправиться на артиллерийский полигон рано утром, еще до того, как начнутся учения, и лечь там, спрятавшись в кустах примерно в ста ярдах от мишеней, каждый напротив "своей" пушки. Там мы должны были оставаться до сумерек и ожидать исхода "дуэли". Тот, кто останется после этого в живых, будет считаться победителем.

В обязанности секундантов входило сопровождать нас до полигона и оставаться на берегу реки до вечера, а затем прийти за нами и установить результаты "дуэли". Если окажется, что мы оба или один из нас ранены, секунданты окажут нам первую помощь и отведут домой; если же они увидят, что мы убиты, то в соответствии с планом должны распространить слухи, что мы собирали на полигоне медь и свинец, не зная, что скоро начнется стрельба, и случайно погибли.

На следующее утро наша компания, захватив с собой провизию, отправилась на место "дуэли". Возле реки мы сделали привал, разделили продукты и, сопровождаемые нашими секундантами, пробрались на стрельбище и хорошенько спрятались -каждый в своем укрытии. После чего сопровождающие покинули нас и, отправившись обратно к реке, стали ждать вечера, занимаясь ловлей рыбы, чтобы как-то убить время.

До сих пор мне все это казалось забавной шуткой, но когда началась стрельба, мне стало не до смеха. Не знаю, что чувствовал мой соперник, лежа под градом падающих снарядов, но я и сегодня помню, что пережил сам, - как будто это было вчера.

Сначала я полностью отупел от страха, но вскоре способность чувствовать и думать вернулась ко мне и острота впечатлений увеличилась настолько, что я испытал за это время столько, сколько не испытывал за весь прошедший год.

Я вдруг ясно осознал, что по собственной глупости попал в ситуацию, где моя гибель казалась неизбежной.

Животный страх так завладел моим существом, что окружающая действительность исчезла, оставив только чувство смертельного ужаса.

Я помню, что единственным моим желанием было стать как можно меньше, съежившись и зарывшись в землю, ничего не видеть и не слышать.

Дрожь, возникшая во всем теле, достигла такой интенсивности, как будто вибрировала каждая клеточка, каждый мускул; и несмотря на страшный рев орудий я отчетливо слышал удары собственного сердца и клацанье зубов, и мне казалось, что сердце вот-вот разорвется.

Замечу попутно, что этот случай очень поспособствовал моему духовному становлению, моему превращению в разумного, сознательного человека, несущего ответственность за все свои действия. С тех пор я научился рассматривать всякую ситуацию с точки зрения всех задействованных в ней лиц и выработал в себе привычку сдерживать свои эмоции и порывы, которые могут причинить вред другим людям. Не помню точно, сколько времени пролежал так, но судьба сжалилась надо мной, и постепенно я стал привыкать к реву орудий и разрывам снарядов вокруг меня.

Мало-помалу предчувствие неизбежной гибели стало отступать. Хотя стрельба время от времени обычно прерывалась, но убежать я все-таки не решился, опасаясь главным образом того, что попаду в руки солдат, охранявших полигон.

Мне ничего не оставалось, как лежать неподвижно, дожидаясь наступления сумерек, когда можно без помех покинуть стрельбище.

Во время одного из перерывов в стрельбе я немного подкрепился захваченной провизией и незаметно для себя уснул. Очевидно, моей нервной системе, испытавшей такое потрясение, потребовался отдых. Не знаю точно, сколько времени я проспал, но проснувшись увидел, что уже наступил вечер и вокруг меня тихо.

Когда я полностью пришел в себя, вспомнил, почему я здесь нахожусь, и понял, что жив и здоров, я чуть не закричал от восторга. И только слегка успокоившись, я вдруг вспомнил о своем "противнике" и почувствовал сильную тревогу, не зная, что с ним случилось. Выбравшись из своего укрытия и внимательно оглядевшись, я крадучись направился к тому месту где он должен был прятаться. Увидев, что он лежит неподвижно, я страшно испугался, потом почему-то подумал, что он спит, но тут я заметил кровь у него на ноге и совсем потерял голову Я почувствовал, что вся моя ненависть сменилась жалостью и раскаянием. С тем же ужасом, который я испытывал несколько часов тому назад во время стрельбы, я подполз к своему "сопернику", инстинктивно стараясь остаться не замеченным охраной полигона.

Я продолжал с ужасом смотреть на неподвижное тело, когда на четвереньках подползли наши "секунданты". Издали заметив меня, уставившегося на распростертое тело Карпенко, и видя на его одежде пятна крови, они поспешили сюда и, ошеломленные как и я, не знали, что делать дальше.

Мы долго сидели как загипнотизированные, когда раздался радостный крик Керенского, выведший нас из ступора. Как он впоследствии рассказал нам, у него от неподвижного сидения затекла нога и, переместившись немного вперед, чтобы изменить положение тела, он вдруг заметил на шее Карпенко пульсирующую жилку. Придвинувшись еще ближе, он понял, что его товарищ жив, что он только потерял сознание. Это радостное известие привело нас в чувство, и мы, перебивая друг друга, стали рассказывать, что случилось, и решать, что делать дальше. Взяв друг друга за перекрещенные руки и образовав что-то наподобие кресла, двое из нас понесли Карпенко к реке.

Мы остановились у развалин старого кирпичного завода и здесь, подстелив одежду, наконец уложили нашего товарища и стали смотреть, куда он ранен. К счастью, оказалось, что только одну его ногу задело шрапнелью и рана не опасна для жизни.

Так как Карпенко все еще не пришел в сознание и никто из нас ничего не смыслил в медицине, мы решили, что кто-нибудь один побежит в город и приведет нашего знакомого, который работал ассистентом хирурга в госпитале и, как и мы, пел в церковном хоре, а оставшиеся должны промыть рану и наложить повязку с помощью подручных средств.

Врач вскоре приехал в своей коляске, и мы объяснили ему, что этот несчастный случай произошел, когда мы собирали на полигоне медь и свинец, не зная, что скоро начнутся учения, и угодили под обстрел. Внимательно осмотрев рану, ассистент хирурга подтвердил, что она не опасна для жизни и что Карпенко потерял сознание из-за значительной потери крови. И в самом деле, когда к его лицу поднесли флакончик с нюхательной солью, он сразу пришел в себя.

Мы стали упрашивать врача никому не рассказывать о том, что произошло, так как у нас могли быть серьезные неприятности из-за проникновения на территорию стрельбища, это было строго запрещено.

Как только Карпенко пришел в себя, он оглянулся вокруг, как будто кого-то искал, и, встретившись со мной взглядом, слабо улыбнулся и что-то прошептал. Меня охватило чувство раскаяния и жалости к раненому товарищу. С того момента я стал относиться к нему, как к родному брату.

Мы отнесли пострадавшего к нему домой, объяснив его родителям, что Петр, перебираясь через ущелье, которое находилось возле реки, где он любил ловить рыбу, сорвался вниз и повредил себе ногу Родители поверили всему, что мы им сказали, и я попросил разрешения проводить у кровати больного все вечера до тех пор, пока он полностью не поправится. Все время, что он был вынужден провести в постели, я заботился о нем, как нянька, развлекал, рассказывал анекдоты и всякие истории, и с тех пор началась наша дружба.

А что касается романтических чувств к предмету нашей общей страсти, то они почему-то внезапно испарились одновременно у нас обоих.

Вскоре после того, как он полностью оправился от полученного ранения, родители увезли его с собой в Россию, где он после успешной сдачи вступительных экзаменов был принят в политехнический институт.

В течение нескольких лет после того несчастного случая мы с Карпенко не виделись, хотя я регулярно на каждые именины и каждый день рождения получал от него большое письмо, в начале которого он рассказывал о себе, завершая письмо длинным списком вопросов, интересующих его в то время.

Однажды летом, направляясь в Каре на почтовых лошадях - тогда здесь не было железной дороги -и проезжая через Александрополь, он узнал, что я как раз нахожусь в этом городе, и остановился у меня. Я жил в Александрополе этим летом, так как хотел в спокойной обстановке, без помех заняться проведением экспериментов, которые помогли бы мне выяснить, как влияют звуковые волны на людей и животных.

Я предложил ему ассистировать мне во время проведения опытов, для которых я приспособил бывшую конюшню, немного перестроив ее. Осмотрев мою "лабораторию" и все оборудование, он так заинтересовался моими экспериментами, что решил отложить свою поездку к родителям на три дня. А позднее, навестив свою семью, он опять приехал ко мне и провел в Александрополе весь остаток лета, только иногда на один-два дня уезжая к родителям в Каре.

В конце лета ко мне приехали несколько моих друзей, участников недавно образованного "Общества искателей истины", вместе с которыми я собирался заняться археологическими раскопками на месте развалин бывшей столицы Армении города Ани. Это была первая экспедиция, в которой принял участие Карпенко, и, проведя в нашем обществе несколько недель, он заразился от нас интересом к сверхъестественным явлениям и другим феноменам.

После окончания нашего путешествия Карпенко вернулся в Россию и вскоре получил диплом горного инженера. Мы не виделись следующие три года, но, поддерживая постоянную переписку, не теряли связи друг с другом. Карпенко переписывался и с другими членами "Общества искателей истины", с которыми подружился за время экспедиции. Через три года он стал полноправным членом нашего общества и с тех пор принимал участие во многих наших путешествиях по Азии и Африке.

Это случилось в одной из наших экспедиций, когда мы собирались пересечь Гималаи от Памира до Индии. С самого начала этого путешествия, в котором я лишился одного из своих самых лучших друзей, мы испытывали огромные трудности. Когда мы находились на северо-западном склоне, пытаясь перейти через крутой перевал, сверху обрушилась большая лавина, которая погребла нас под массой снега и льда. С трудом выбравшись из-под завала, мы обнаружили, что двое наших товарищей остались под снегом, и хотя мы сразу же бросились вытаскивать их, было уже поздно. Одним из погибших был барон К., другим - наш проводник.

Это трагическое происшествие не только отняло у нас одного из лучших наших товарищей, но и оставило нашу экспедицию без проводника, который хорошо знал эту местность.

Здесь следует сказать, что весь регион между Гиндукушем и Гималаями, где произошло это трагическое событие, представляет собой лабиринт, состоящий из перекрещивающихся узких ущелий -результат каких-то геологических катаклизмов, происходивших на нашей планете в доисторические времена. Видимо, некие Высшие Силы намеренно сделали все, чтобы ни одна живая душа не осмелилась добраться сюда и потревожить вечный покой этих горных вершин.

После несчастного случая, лишившего нас проводника, который, по уверению местных жителей, был единственным человеком, который знал здесь каждую тропку, мы шли несколько дней, пытаясь выбраться из этой суровой негостеприимной местности. "Неужели у вас не было карты и компаса?" -задаст резонный вопрос обеспокоенный читатель.

Конечно же, все это мы имели, и в достаточном количестве. Но все дело в том, что для путешественников было бы гораздо лучше, если бы этих так называемых карт вообще не существовало на белом свете.

Карта, как часто говорил мой друг Елов, на одном из языков обозначается синонимом слова "мудрость", а слово "мудрость" на этом же языке определяется так: это умение доказать, что дважды два -это семь с половиной минус три и плюс еще немножко.

По моему мнению, при пользовании современными картами хорошо бы вспомнить одну старую поговорку, относящуюся к прекрасной половине рода человеческого: "Если хочешь в чем-нибудь добиться успеха, спроси совета у женщины и сделай наоборот".

Эта поговорка идеально подходит и к картам:

если вы хотите найти верную дорогу - справьтесь по карте и идите в противоположном направлении, будучи уверены, что вы идете туда, куда вам нужно. Эти карты, быть может, очень полезны тем людям, которые, сидя в своих комфортабельных кабинетах, не имеют ни желания, ни возможности отправиться в путь и пишут книги о далеких и опасных путешествиях, не выходя из-за стола. Благодаря этим картам подобные специалисты и стряпают свои нелепые истории.

Может быть, где-нибудь и существуют хорошие карты, но среди тех, которые попадали мне в руки - от карт древнего Китая до современных специальных военных топографических карт - не было ни одной, которая помогла бы мне ориентироваться на местности. Конечно, в густонаселенных областях карта может пригодиться и подсказать верную дорогу, но в безлюдных местах, где хорошая карта как раз является насущной необходимостью, например в Центральной Азии, ею лучше вовсе не пользоваться. Реальная местность и то, что обозначено на карте, как правило, не имеют ничего общего.

Доверие к подобным картам часто приводит к самым печальным, а иногда и трагическим последствиям. Предположим, в соответствии с картой вы должны будете на следующий день пересечь возвышенный участок местности, где вы, естественно, ожидаете встретить зону ветров и низких температур. Упаковывая багаж, вы вынимаете теплую одежду, которая необходима при переходе через гористую местность, и откладываете ее в сторону, чтобы, уложив все остальные вещи, упаковать ее в последнюю очередь. В таком случае она всегда будет у вас под рукой при необходимости.

На следующий день вы с удивлением обнаруживаете, что вопреки данным вашей карты вы идете через равнины и низменности и вместо холода попадаете в банное пекло, что испытываете непреодолимое желание снять с себя все, что на вас есть, и путешествовать в чем мать родила.

Атак как теплая одежда не была вами основательно запакована, ведь вы собирались ее вскоре надеть на себя, то она постоянно сдвигается и сползает со спины вьючных животных, доставляя беспокойство не только вашим лошадям и мулам, но и вам самим. А чего стоит переупаковать груз во время долгого утомительного перехода, вы можете догадаться и сами, особенно если вам приходилось это делать хотя бы один раз.

Конечно, в экспедициях, организованных правительством той или иной страны с какой-либо определенной политической целью или в тех, что были снаряжены на средства, пожертвованные вдовой какого-нибудь банкира, увлекавшегося теософией, можно нанять столько носильщиков, сколько вы считаете необходимым, и они будут заботиться о грузе, взятом с собой. Но истинный путешественник должен все это делать сам, даже если у него есть помощники. Ведь нормальному человеку невозможно бездействовать, когда другие усердно трудятся, особенно в длительных экспедициях, полных лишений и трудностей.

Современные географические карты никуда не годятся, потому что они составляются весьма странными методами, чему я сам был свидетелем Это случилось во время одного из моих путешествий в составе группы "Общества искателей истины", когда мы собирались перейти через Памир в районе пика Александра III. Как раз в это время в одной из долин вблизи этого пика базировался лагерь экспедиции, организованной Туркестанским военным топографическим департаментом. Начальником этой экспедиции был некий полковник, друг одного из членов нашего общества, поэтому мы решили посетить их лагерь.

Полковника сопровождало несколько штабных офицеров, которые очень обрадовались нашему появлению, так как они уже много месяцев провели в местности, где на расстоянии сотни миль едва ли можно было найти хотя бы одну живую душу. Мы остались здесь на три дня, намереваясь хорошо отдохнуть в удобных больших палатках.

Мы уже попрощались с нашими гостеприимными хозяевами, когда один из офицеров попросил разрешения поехать вместе с нами, так как он должен был составить карту местности, которая находилась в двух днях пути отсюда, там, где проходил маршрут нашего путешествия. Он взял с собой только двух помощников из вольнонаемного персонала топографической экспедиции.

В одной из долин мы увидели стан кочевых киргизов и, подъехав, разговорились с ними. Офицер, сопровождавший нас, тоже владел киргизским языком. Один из встреченных нами кочевников был пожилым человеком, много повидавшим на своем веку Мы пригласили его разделить с нами нашу скромную трапезу, надеясь узнать у него как можно больше о местности, по которой проходил наш маршрут.

Мы подкреплялись и одновременно беседовали. Наш гость захватил с собой бурдюк из овечьего желудка, наполненный отличной ковурмой - местной разновидностью самогона, офицер также угощал присутствующих водкой, купленной в Ташкенте, которую кочевые киргизы охотно употребляют, особенно когда соплеменники не видят их за этим занятием. Отдав должное этому напитку, наш гость стал рассказывать то, что знал об этой местности, особо отмечая объекты, по которым мы могли бы легко сориентироваться. Указав на гору, покрытую снегом, которая была уже не очень далеко от нас, киргиз сказал: "Видите вон там горную вершину? Так вот сразу же за ней..." - и он очень подробно рассказал, что там находится. Офицер, внимательно слушая нашего гостя, заносил все это на бумагу.

Когда мы закончили нашу трапезу и старый киргиз направился к своим соплеменникам, я взглянул на чертеж, сделанный нашим спутником офицером, и увидел, что все объекты, о которых говорил киргизский гость, были расположены перед горой, а не за ней, как было сказано. Я указал на эту ошибку, и в ходе беседы выяснилось, что офицер спутал выражение "за горой" и "перед горой", которые на киргизском языке звучали почти одинаково, особенно для тех, кто не знал этот язык в совершенстве.

Когда я все это объяснил нашему спутнику, тот раздосадованно чертыхнулся, но не стал перечеркивать карту, на которую потратил почти два часа, тем более что мы уже собирались тронуться в путь. Я уверен, что полный ошибок набросок вскоре превратился в географическую карту этой местности. Впоследствии составители подобных карт никогда не посещают тех регионов, где наш брат-путешественник, справясь по карте, ожидает увидеть глубокую реку, а вместо этого натыкается на высокую гору.

Итак, оставшись без проводника, мы продолжали идти наугад, соблюдая осторожность и стараясь избежать встречи с любой из орудующих здесь банд, которые активно охотились на европейцев, с большими церемониями захватывали их в плен, а затем, уже совсем не церемонясь, выменивали на них лошадей или даже юных девушек, взятых в плен другими племенами, населяющими эту местность.

Натолкнувшись на горную реку, мы решили следовать вдоль берега, рассчитывая на то, что выйдем к какому-нибудь населенному пункту. Мы даже не смогли определить, на север или на юг отправляемся, так как находились в месте водораздела.

Мы пробирались берегом этой реки, пока он не стал слишком крутым, так что идти по нему было уже невозможно. Тогда нам пришлось продолжить путешествие, идя по дну этого горного потока, но через несколько миль глубина его из-за множества притоков увеличилась настолько, что нам пришлось остановиться и всерьез задуматься над тем, что делать дальше. После продолжительной дискуссии было решено забить всех коз, что мы гнали с собой, используя их в дороге как вьючных животных, а также для снабжения свежим мясом участников экспедиции. Из шкур убитых коз можно было сделать бурдюки и, наполнив их воздухом, получить некоторое подобие плотов, на которых и продолжать спускаться по течению реки. В здешних местах плоты из бурдюков и бревен называют кобзирами.

Чтобы осуществить задуманное, мы нашли удобное ровное место недалеко от реки, где мы бы смогли занять круговую оборону в случае возникновения опасности, и разбили лагерь. Решив, что уже слишком поздно, чтобы выполнять наш план, мы установили палатки и, приготовив еду на костре, как мы обычно делали, улеглись спать, не забыв, конечно, поставить часового, который должен был ночью регулярно обходить весь лагерь.

Первое, чем мы занялись с раннего утра, причем не испытывая ни малейших угрызений совести, была грандиозная бойня. Бесчувственные, как большинство современных людей, мы убили всех наших коз, которых до последнего дня считали своими помощниками и верными друзьями, делившими с нами все тяготы долгого путешествия.

После этой кровавой акции одни из нас стали резать мясо на куски, чтобы затем прожарить его, заготовив впрок, другие изготовляли из козьих шкур бурдюки и наполняли их воздухом, третьи скручивали из козьих кишок веревки, чтобы связать ими плот, а я с несколькими помощниками, захватив с собой ослов, отправился на поиски прочной древесины, подходящей для изготовления плота.

В наших поисках мы отошли довольно далеко от лагеря. Нам нужен был карагач, и особый вид березы. Из деревьев всех пород, растущих в этой местности, по моему мнению, только эти имели древесину, достаточно прочную для того, чтобы выдержать столкновения с огромными камнями на узких перекатах, принимая во внимание скорость течения.

Вблизи лагеря нам встречались только смоковницы и другие деревья, древесина которых казалась нам слишком мягкой и поэтому не подходящей для наших целей. Так мы шли, внимательно оглядывая окрестности, и вдруг заметили человека, принадлежащего, вероятно, к одному из местных племен. Посоветовавшись между собой, мы решили подойти к нему и узнать, где можно найти необходимые нам деревья. Приблизившись, мы увидели, что его одежда превратилась в лохмотья, и по виду этого человека догадались, что он из тех странников, которые занимаются только спасением собственной души. Европейцы обычно называют их факирами.

Так как мне пришлось употребить слово "факир", я считаю необходимым сделать небольшое отступление, чтобы коснуться этого широко распространенного понятия. Это одно из тех слов, которые, благодаря неправильно понятому значению, имея широкое хождение среди европейцев, особенно в последнее время, послужили едва ли не главной причиной деградации их умственных способностей.

Хотя слово "факир" в значении, придаваемом ему европейцами, и не известно народам Азии, тем не менее то же самое слово употребляется здесь почти повсеместно. Слово "факир", а точнее "фахр", произошло от тюркского слова, означающего "нищий", которое употребляли все народы Азии, чей язык имеет тюркское происхождение. Оно дошло до наших дней и теперь означает "обманщик" или "мошенник".

В самом деле, чтобы назвать кого-либо обманщиком или мошенником, в Азии употребляют два разных слова, оба тюркского происхождения. Первое слово - "факир", второе - "лори". И если факиром называют человека, который обманывает других, используя их религиозный фанатизм, то лори - это тот, кто проворачивает свои дела, рассчитывая на обычную человеческую глупость. Термин "лори" вначале относили как к цыганам вообще, так и к отдельным их представителям.

Цыгане всегда жили среди других народов и вели кочевой образ жизни. Они занимаются главным образом торговлей лошадьми, лудильным ремеслом, пением и танцами на праздниках, предсказанием судьбы и другими родственными видами деятельности. Разбивая свои шатры, как правило, в густонаселенных местах, они успешно занимаются надувательством наивных жителей маленьких городов и поселков. Постепенно слово "лори", означавшее "цыгане", стало употребляться в Азии по отношению к представителям любой расы или национальности, занимающимся обманом и мошенничеством. Для обозначения понятия, которое европейцы ошибочно приписывают слову "факир", у народов Азии существует несколько слов, наиболее распространенное из которых "азнавурян", что означает "тот, кто превзошел самого себя".

Европейцы принимают за чистую монету все трюки и фокусы так называемых факиров, в то время как всякий здравомыслящий житель Азии знает, что это всего лишь бессовестное надувательство.

Чтобы показать, какую путаницу внесло ошибочное понимание европейцами значения этого слова, я думаю, будет достаточно сказать, что, побывав почти во всех странах, где, как представляется жителям Европы, этих факиров должно быть больше, чем мух, я не встретил ни одного. Но совсем недавно я "имел счастье" видеть настоящего фахра - в азиатском значении этого слова. И где бы вы думали? Нет, не в Индии или другом уголке Азии, а в самом центре Европы, в городе Берлине.

Я шел по Курфюрстендамм, направляясь к центральному входу Зоологического сада, когда заметил на газоне калеку без обеих ног, который, сидя на тележке, крутил ручку допотопной шарманки.

В Берлине, столице Германии, как и в других центрах современной цивилизации, запрещается открыто просить милостыню, но всякий, кто хочет заниматься этим и не иметь неприятностей с полицией, может без помех крутить ручку шарманки, продавать пустые спичечные коробки или непристойные открытки.

Этот нищий, одетый в форму германского солдата, выступал с шарманкой, которая почти не играла. Когда я, проходя мимо, бросил ему несколько мелких монет и рассеянно заглянул в лицо, мне показалось, что я знаю этого человека. Я не стал его расспрашивать, так как ни в те времена, ни сейчас не отваживаюсь заговаривать первым на улице на своем ломаном немецком.

Когда, закончив свои дела, я возвращался обратно тем же самым путем, инвалид был на прежнем месте. Я замедлил шаг и пристально вгляделся в его лицо, пытаясь вспомнить, где я видел этого человека, но и на этот раз память подвела меня. И только значительно позже, сидя в кафе, я понял, что это был муж одной дамы, которая пришла ко мне несколько лет тому назад в Константинополе с просьбой оказать ей медицинскую помощь. Ее мужем был, если не ошибаюсь, бывший русский офицер, эмигрировавший в Константинополь вместе с армией барона Врангеля.

Постепенно я припомнил, что у этой женщины было выбито плечо, а все тело покрыто синяками. Пока я пытался вправить ей выбитый сустав, она рассказала мне, что ее избил муж за то, что она не захотела продать себя за приличную сумму богатому испанскому еврею. С помощью докторов Викторова и Максимовича я кое-как вправил ей плечо, и она ушла.

Через две или три недели после этого, когда я сидел в русском ресторане под названием "Черная роза", эта женщина подошла ко мне. Указав на мужчину, сидевшего за ее столиком, она сказала: "Это мой муж. Я вернулась к нему. Он неплохой человек, просто иногда теряет самообладание". Проводив ее глазами, я наконец понял, кем она была. Все оставшееся время, что я провел в этом ресторане, я не спускал глаз с ее мужа, потому что меня интересовал этот редкий тип людей.

И вот теперь тот же самый русский офицер, без ног, в форме солдата германской армии, крутил ручку сломанной шарманки и собирал мелкие монеты. За день сердобольные прохожие насыпали целую шапку монет этой несчастной жертве войны.

Вот кто, по-моему, был настоящим факиром в том значении этого слова, которое ему придают жители Азии. А что касается его ног, так дай Бог мне иметь всю жизнь такие крепкие и здоровые, как у него!

Но довольно об этом, вернемся к прежнему повествованию.

Итак, мы увидели азнавуряна и, поприветствовав его, уселись на землю рядом с ним. Прежде чем перейти к расспросам, мы начали разговор издали, соблюдая все традиционные правила вежливости, принятые в этой местности.

Следует заметить, что психология жителей этого региона принципиально отличается от психологии европейцев. У последних обычно что на уме, то и на языке. У азиатов это не принято, они обладают амбивалентной психологией. Как бы вежлив и радушен ни был в общении с вами представитель этих народов, он при этом может ненавидеть вас всеми фибрами своей души и только о том и думать, как бы причинить вам какое-нибудь зло.

Многие европейцы, десятилетиями живущие среди азиатов, так иногда и не осознают этой их характерной особенности и судят о них по себе, из-за этого очень часто попадая в различные неприятные и даже опасные ситуации, которых вполне можно было избежать. Коренные обитатели азиатского континента очень горды и самолюбивы. Каждый азиат, вне зависимости от социального и материального положения, требует проявления к себе внимания и уважения.

В их среде не принято в разговоре сразу переходить к главному. Следует переходить к тому, что вас интересует, как бы невзначай, между прочим. Если вы не выполните этого условия, то в лучшем случае вам укажут направление, прямо противоположное тому, которое вам нужно. Но с другой стороны, если вы будете себя вести в соответствии с принятыми здесь условностями, то вам не только укажут правильное направление, но и сделают все, что в их силах, чтобы помочь вам попасть туда, куда вы направляетесь.

Поэтому, приблизившись к этому человеку, мы не стали сразу же расспрашивать его о породах деревьев, которые мы безуспешно пытались отыскать, а завели приличествующий случаю разговор.

Усевшись на землю вокруг этого старого человека, мы начали беседу с восхищения красотой окрестных пейзажей, рассказали о себе и о цели нашего путешествия, описали сложную ситуацию, в которую попали, оставшись без проводника в незнакомой местности. И только значительно позже, как бы между прочим, я заметил, что мы ищем такие-то породы деревьев для того, чтобы сделать плот, но пока ничего подходящего не нашли.

В ответ он высказал сожаление, сообщив, что тоже не знает, где растут деревья с твердой древесиной, так как прибыл сюда недавно, но зато он знает одного старого почтенного человека, своего духовного наставника, который должен это знать. Тот живет за холмом в пещере и очень хорошо ориентируется в здешних местах.

Наш собеседник уже встал, собираясь уходить, когда доктор Сары-оглы остановил его, спросив, нельзя ли и нам пойти к этому почтенному человеку и узнать то, что нам нужно. Тот воскликнул: "О, конечно, пойдемте со мной. Мой учитель - святой человек, он всегда рад сделать добро ближнему".

Отправившись вместе с нашим новым знакомым, мы уже издали заметили человека, сидящего на земле в тени деревьев. Наш спутник, не дожидаясь нас, поспешил к нему и, что-то ему сказав, сделал нам знак приблизиться.

Мы подошли и, обменявшись обычными приветствиями, сели вокруг него. В это время пришло еще несколько человек из числа местных жителей и тоже разместились рядом. Как мы впоследствии узнали, это были ученики почтенного азнавуряна.

Выражение лица этого достойного человека показалось нам таким мудрым и благожелательным, что мы без всяких вступительных церемоний и обиходных маневров рассказали ему о том, что с нами случилось в дороге, и просили подсказать нам, как быть дальше, каким образом выбраться отсюда. Не забыли упомянуть и о цели нашей экспедиции. Он внимательно выслушал нас и, подумав, сказал, что река, на берегах которой мы остановились, является притоком реки Читрал, та впадает в реку Кабул, а уж Кабул в свою очередь в реку Инд. Он сообщил нам, что есть несколько дорог, выходящих из этой местности, но все они крайне утомительны, так что нам лучше придерживаться принятого плана. Если нам удастся избежать встречи с племенами, населяющими местность, по которой мы будем двигаться, не очень любящими европейцев, то наш план - это лучшее из того, что можно придумать. А что касается пород деревьев, выбранных нами для постройки плота, то ему они кажутся не вполне подходящими для этой цели. Он посоветовал нам взять стволы кизиловой черешни, добавив, что большая группа деревьев растет недалеко отсюда, слева от тропинки, по которой мы пришли.

И тут внезапно вблизи раздался шум, от которого у нас мурашки побежали по коже. Наш строгий собеседник, невозмутимо повернув голову, подал какой-то условный сигнал. Тогда из лесу вышел во всей своей красе огромный бурый медведь, что-то несущий в пасти. Он неторопливо приблизился к нам, и когда наш новый знакомый снова окликнул его, медведь, оглядев нас своими маленькими сверкающими глазами, приблизился к азнавуряну и положил свою ношу к его ногам. Затем он не спеша отправился обратно в густые заросли, окружавшие нас.

Мы сидели, оцепенев, в полном смысле этого слова, и так дрожали всем телом, что отчетливо слышалось клацанье наших зубов.

Наш новый знакомый объяснил нам, что этот медведь - его друг, он иногда приносит ему джунгари, разновидность кукурузы, которая растет в данной местности и служит заменителем пшеницы. Именно это растение положил медведь у ног старика.

Даже после этих объяснений к нам не сразу вернулась способность здраво рассуждать, и наши бледные лица долго еще выдавали степень нашего потрясения. Азнавурян легко поднялся с травы и вывел нас из оцепенения, сказав, что настало время его ежедневной прогулки и что, если мы пожелаем, он проводит нас к лощине, где растут черешни.

Затем он помолился и пошел вперед, показывая дорогу. Ученики вместе с нами почтительно следовали за своим учителем. И вскоре мы действительно обнаружили несколько черешен. Все, включая старого азнавуряна, начали их пилить, отбирая самые высокие и прямые.

Мы навьючили стволы черешен на двух ослов, предложили азнавуряну отправиться с нами в лагерь, объяснив, что хотим с помощью особой машины очень быстро сделать его портрет. Тот сперва отказался, но так как его ученики поддержали нас, в конце концов сдался на уговоры. Сопровождаемые навьюченными ослами, мы все пошли в лагерь, где оставшиеся товарищи с нетерпением ожидали нашего возвращения. Выслушав наш рассказ, профессор Скридлов снял своей камерой этого удивительного старика и сразу же стал проявлять пленку.

Дожидаясь фотографии, мы собрались вокруг азнавуряна, усевшись на землю в тени большой смоковницы. С нами сидела и Витвицкая, шея которой была закутана, так как молодая женщина уже несколько месяцев страдала от болей в горле, что, в общем, нередко случается в горах. Это заболевание привело к образованию зоба.

Обратив внимание на ее повязку, азнавурян расспросил Витвицкую о болезни и, тщательно обследовав опухоль, стал массировать ее с помощью специальных приемов, что-то при этом нашептывая.

Трудно описать наше изумление, когда через двадцать минут массажа опухоль стала уменьшаться, а еще через некоторое время совершенно исчезла на глазах у всех.

Тут к нам подошел профессор Скридлов, закончивший свою работу и удивленный не менее нас тем, чему мы были свидетелями. Смущаясь, он попросил азнавуряна вылечить его от приступов боли, которые мучили его несколько последних дней и были вызваны, очевидно, почечными коликами.

Расспросив его о всех симптомах, наш гость немедленно послал куда-то одного из своих учеников, который вскоре вернулся с корнем не известного нам кустарника. Протягивая этот корень профессору, азнавурян сказал: "Вы должны взять одну часть размолотого корня и смешать с двумя частями коры смоковницы, которая растет здесь повсюду, заварить в крутом кипятке и в течение двух месяцев через день принимать стакан этого отвара перед сном". Затем он вместе со своими учениками стал рассматривать фотографии, которые вызвали у него явное удивление. Мы пригласили гостей разделить с нами трапезу, состоявшую из свежего козьего мяса и ячменных лепешек, на что они охотно согласились.

В ходе беседы выяснилось, что этот человек прежде был капитаном артиллерии в войске афганского эмира, деда ныне царствующего эмира, и в возрасте шестидесяти лет в одном сражении получил тяжелые ранения, залечивать которые отправился на свою родину в Хорасан. Полностью оправившись от ран, он решил больше не возвращаться на военную службу, которой отдал почти всю свою жизнь, и посвятить оставшиеся годы спасению своей души. Сперва он познакомился с персидскими дервишами, затем некоторое время был баптистом, а после поступил в монастырь в окрестностях Кабула. Придя к осознанию того, что ему действительно необходимо, и убедившись, что люди не могут дать ему этого, он начал подыскивать тихое уединенное место. Найдя его и поселившись здесь вместе с несколькими своими последователями, он стал ожидать смерти, так как уже встречал свой 98 день рождения.