2. Скептицизм

2. Скептицизм

Скептицизм есть реализация того, чего стоицизм есть только понятие, и действительный опыт того, что такое свобода мысли; она есть в себе негативное и должна проявить себя таким именно образом. С рефлексией самосознания в простую мысль о себе самом, вопреки этой рефлексии, из бесконечности на деле выпало самостоятельное наличное бытие или постоянная определенность; в скептицизме теперь для сознания обнаруживается полная несущественность и несамостоятельность этого «иного»; мысль становится всепоглощающим мышлением, уничтожающим бытие многообразно определенного мира, а негативность свободного самосознания обнаруживается себе в этом многостороннем формообразовании жизни как реальная негативность. — Из этого явствует, что подобно тому как стоицизм соответствует понятию самостоятельного сознания, выступавшего в виде отношения господства и рабства, так скептицизм соответствует реализации его, как негативного направления на инобытие, вожделению и труду. Но если вожделение и труд не могли выполнить негацию для самосознания, то, напротив, это полемическое направление против многообразной самостоятельности вещей Увенчается успехом, потому что оно обращается против нее как свободное самосознание, еще раньше завершенное внутри себя; говоря определеннее — потому что в самом этом направлении есть мышление или бесконечность и самостоятельные элементы здесь со стороны их различия являются для него только исчезающими величинами. Различия, которые в чистом мышлении о себе самом суть только абстракция различий, становятся здесь всякими различиями, и всякое различенное бытие становится различием самосознания.

Этим определилась деятельность скептицизма вообще и образ его действия. Скептицизм показывает диалектическое движение, которое есть чувственная достоверность, восприятие и рассудок; точно так же он показывает и несущественность того, что в отношениях господства и служения и для самого абстрактного мышления считается определенным. Названное отношение включает в себя в то же время некоторый определенный способ наличия также нравственных законов как заповедей господства; определения же в абстрактном мышлении суть понятия науки, в которую разрастается бессодержательное мышление, связывая понятие — на деле лишь внешним образом — с самостоятельным для него бытием, составляющим его содержание, и придавая значение лишь определенным понятиям, хотя бы они и были чистыми абстракциями.

Диалектическое как движение негативное, взятое в его непосредственном бытии, кажется сознанию прежде всего чем-то, чему оно принесено в жертву и что не обязано бытием ему самому. Напротив того, в качестве скептицизма негативное движение есть момент самосознания, с. которым не так обстоит, что его истинное и реальное исчезает для него неведомо как, а оно само, обладая достоверностью своей свободы, позволяет исчезнуть этому другому, выдающему себя за реальное, — не только предметному как таковому, но и своему собственному отношению к нему, в котором оно считается предметным и проявляется таковым, а, следовательно, также своему восприниманию, равно как и укреплению того, что оно рискует потерять, [т. е.] софистике и своему истинному, из себя определенному и утвержденному. Благодаря этой сознающей себя негации самосознание приобретает для самого себя достоверность своей свободы, испытывает ее и тем самым возвышает ее до истины. Исчезает же «определенное» или различие, которое, каким бы образом и откуда бы оно ни было, выставляется как различие незыблемое и неизменное. В этом различии нет ничего постоянного, и оно должно исчезнуть для мышления, потому что различаемое именно в том и состоит, что само по себе оно не есть, а свою существенность оно имеет в чем-то другом; мышление же есть проникновение в эту природу различаемого оно есть негативная сущность в качестве «простого».

Следовательно, скептическое самосознание в переменчивости всего того, что хочет укрепиться для него, узнает на опыте свою собственную свободу как свободу им самим себе сообщенную и им сохраненную; оно есть для себя эта атараксия мышления о самом себе, неизменная и подлинная достоверность себя самого. Последняя не проистекает из чего-то постороннего, что поглотило его многообразное развитие, не проистекает как результат, который свое становление имел бы позади себя; а само сознание есть абсолютный диалектический непокой, та смесь чувственных и мысленных представлений, различия коих совпадают и коих равенство (ибо оно само есть определенность по отношению к неравному) в свою очередь точно так же растворяется. Но это сознание, вместо того чтобы быть равным себе самому сознанием, именно в этом на деле есть лишь просто случайный хаос, головокружительное движение беспрестанно себя порождающего беспорядка. Оно есть этот хаос для самого себя, ибо оно само поддерживает и производит этот движущийся хаос. Вот почему оно в этом и сознается, оно сознается, что оно есть совершенно случайное, единичное сознание, — сознание эмпирическое, ориентирующееся на то, что не имеет для него реальности, повинующееся тому, что для него не составляет сущности, делающее и претворяющее в действительность то, что не содержит для него истины. Но точно так же, как оно считает себя таким именно образом единичной, случайной и на деле животной жизнью и потерянным самосознанием, оно превращает себя, напротив, опять-таки во всеобщее себе самому равное [сознание]; ибо оно есть негативность всякой единичности и всякого различия. Из этого равенства себе самому или, лучше сказать, в самом этом равенстве оно опять впадает в указанную случайность и в хаос, ибо именно эта движущаяся негативность имеет дело только с единичным и возится со случайным. Это сознание, следовательно, есть бессознательная болтовня, переходящая от одной крайности — от себе самому равного самосознания — к другой крайности — к случайному, сбитому с толку и сбивающему с толку сознанию. Само оно не согласует эти две мысли о себе самом: то оно признает свою свободу как возвышение над всяким хаосом и всякой случайностью наличного бытия, то оно точно так же сознается в том, что снова впадает в несущественность и блуждает в ней. Оно предоставляет несущественному содержанию исчезать в его мышлении, но именно этим оно есть сознание несущественного; оно провозглашает абсолютное исчезновение, но это провозглашение есть и это сознание есть провозглашенное исчезновение: оно провозглашает ничтожество видения, слышания и т. д., а само оно видит, слышит и т. д.; оно провозглашает ничтожество нравственных существенностей — и в то же время само подчиняет свои поступки их власти. Его действия и его слова находятся всегда в противоречии друг с другом, и точно так же у него самого двойственное противоречащее сознание — сознание неизменности и равенства [с одной стороны,] и полной случайности и неравенства себе [— с другой]. Но она удерживает (h?lt) это противоречие самому себе непримиренным и держит себя (verh?lt sich) по отношению к нему так же, как и в своем чисто негативном движении вообще. Когда ему указывают па равенство, оно указывает на неравенство; а когда ему затем ставят на вид это последнее, только что им провозглашенное, оно начинает указывать на равенство; его пустословие есть на деле перебранка упрямых юнцов, из коих один говорит А, когда другой говорит Б, и Б, когда тот говорит А, и которые удовольствие противоречить друг другу приобретают ценой противоречия с самими собой.

В скептицизме сознание на опыте узнает себя поистине как сознание, противоречивое внутри себя самого; из этого опыта проистекает новая форма, сочетающая обе мысли, которые скептицизм удерживает непримиренными. Безмыслие скептицизма относительно себя самого должно исчезнуть, потому что сознание есть на деле одно сознание, в котором имеются оба эти модуса. Эта новая форма есть поэтому такая форма, которая для себя есть двойное сознание себя [с одной стороны,] как сознания освобождающегося, неизменного и себе самому равного, [а с другой,] как сознания путающегося и извращающего себя, а равно и сознание этого своего противоречия. — В стоицизме самосознание есть простая свобода самого себя; в скептицизме эта свобода реализуется, уничтожает другую сторону определенного наличного бытия, но, напротив, удваивает себя, и есть для себя теперь нечто двоякое. В силу этого удвоение, которое прежде распределялось между двумя отдельными [сознаниями] — между господином и рабом, сосредоточивается на одном; удвоение самосознания внутри себя самого, которое существенно в понятии духа, имеется, таким образом, налицо, но еще не их единство, — и несчастное сознание есть сознание себя как двойной, лишь противоречивой сущности.