(α) Череп как внешняя действительность духа

(?) Череп как внешняя действительность духа

Прежде всего, что касается соотношения внутреннего с этим его внешним, то ясно, что его, видимо, надо понимать как отношение причинной связи, так как соотношение одного в-себе-сущего с другим в-себе-сущим как соотношение необходимое есть отношение причинной связи.

Далее, для того, чтобы духовная индивидуальность оказывала воздействие на тело, она сама как причина должна быть телесной. Но то телесное, в котором эта индивидуальность выступает как причина, есть орган, однако не орган действования по отношению к внешней действительности, а орган действования сущности, обладающей самосознанием, внутри себя самой, вовне же — лишь по отношению к своему телу; не сразу можно усмотреть, что за органы это могут быть. Если бы речь шла только об органах вообще, то сразу пришел бы на ум орган труда вообще, а также орган полового влечения и т. д. Однако такие органы следует рассматривать как орудия или как члены тела, которые дух как один крайний термин имеет в виде среднего термина по отношению к другому крайнему термину, представляющему собой внешний предмет. Здесь же имеется в виду орган, в котором индивид, обладающий самосознанием, сохраняется для себя как крайний термин по отношению к своей собственной, ему противоположной действительности, не обращаясь вместе с тем вовне, а рефлектируясь в своей деятельности, орган, у которого сторона бытия не есть бытие для другого. В физиогномическом соотношении, правда, орган также рассматривается как наличное бытие, рефлектирующее в себя и истолковывающее действование; но это бытие есть предметное бытие, и в результате физиогномического наблюдения получается, что самосознание противостоит именно этой своей действительности как чему-то безразличному. Это безразличие исчезает оттого, что сама эта рефлектированность в себя оказывает воздействие; благодаря этому указанное наличное бытие сохраняет необходимое соотношение с ней; но для того, чтобы она могла оказывать воздействие на наличное бытие, она сама должна обладать некоторым бытием, но не предметным в собственном смысле, и она-то и должна быть указана в качестве этого органа.

В обыденной жизни считают, например, что гнев как такого рода внутреннее действование помещается в печени. Платон [26] приписывает печени даже нечто более высокое, что, но мнению некоторых, есть даже самое высокое, а именно прорицание или дар провозглашать святое и вечное, не прибегая к помощи разума. Но движение, которое имеется у индивида в печени, сердце и т. д., нельзя рассматривать как движение индивида, целиком рефлектированное в себя, а скорее оно заложено ему уже в тело и обладает животным наличным бытием, обращенным наружу к внешнему проявлению.

Нервная система, напротив того, есть непосредственный покой органического в его движении. Хотя сами нервы опять-таки суть органы сознания, уже погруженного в своем направлении вовне, но головной и спинной мозг можно рассматривать как пребывающую внутри себя — не предметную и не выходящую также наружу — непосредственную наличность самосознания. Поскольку момент бытия, которым располагает этот орган, есть бытие для другого, наличное бытие, он есть мертвое бытие, уже не наличность самосознания. Но это бытие внутри себя самого, согласно своему понятию, есть текучесть, в которой непосредственно растворяются образующиеся в ней круги и ни одно различие не выражается как сущее различие. Между тем, подобно тому, как сам дух не есть нечто абстрактно-простое, а есть система движений, в которой он различает себя в моментах, но в самом этом различении остается свободным, и подобно тому, как он вообще расчленяет свое тело по различным отправлениям и каждую отдельную часть тела определяет только для одного отправления, — точно так же можно представить себе и то, что текучее бытие его внутри-себя-бытия есть бытие расчлененное; и по-видимому, его так и нужно представлять, потому что рефлектированное в себя бытие духа в головном мозгу само, в свою очередь, есть только средний термин его чистой сущности и его телесного расчленения, средний термин, который в свою очередь должен тем самым иметь у себя [нечто] от природы обоих и, следовательно, со стороны последней — также сущее расчленение.

У духовно-органического бытия есть в то же время необходимая сторона некоторого покоящегося устойчивого наличного бытия; первое должно отойти обратно как крайний термин для-себя-бытия и иметь против себя второе как другой крайний термин, который тогда есть предмет, на который воздействует первый крайний термин как причина. Если же головной и спинной мозг есть названное телесное для-себя-бытие духа, то череп и позвоночный столб есть другой выделенный крайний термин по отношению к нему, т. е. прочная покоящаяся вещь. — Но так как каждому, когда он думает о собственном месте наличного бытия духа, приходит на ум не спина, а только голова, то в исследовании знания, вроде данного, мы можем довольствоваться этим (для него не слишком плохим) основанием, чтобы это наличное бытие ограничилось черепом. Если бы кому-нибудь пришла на ум и спина, — поскольку ведь иной раз и через нее знание и действование то вколачиваются, то выколачиваются, — то это ничуть не доказывало бы — потому что доказывало бы слишком много, — будто спинной мозг нужно сопричислить к местообитанию духа, а позвоночник — к соответствующему наличному бытию; ибо с таким же успехом можно припомнить, что бывали и другие излюбленные внешние пути подхода к деятельности духа, для того чтобы ее пробудить или обуздать. — Итак, позвоночный столб отпадает, если угодно, по праву; и не хуже других натурфилософских учений построение, по которому череп один не содержит, правда, органов духа. Ибо это уже раньше было исключено из понятия этого отношения, и вследствие этого череп был отнесен на сторону наличного бытия; или если не позволительно напоминать о понятии вещи (Sache), то ведь опыт учит нас, что посредством глаза как органа мы видим, но посредством черепа не убивают, не крадут, не сочиняют стихов, и т. д. — Поэтому и следует воздержаться от выражения «орган» для того значения черепа, о котором нам еще предстоит говорить. — Ибо хотя принято говорить, что для разумного человека важнее всего не слова, а суть дела, но из этого не следует, что суть дела можно обозначать неподходящим для нее словом; ибо это — несообразность и в то же время обман, когда воображают и утверждают, будто не хватает только надлежащего слова, и скрывают от себя, что фактически недостает самой сути дела, т. е. понятия; если бы последнее имелось, нашлось бы для него и надлежащее слово. — Прежде всего здесь определилось только то, что подобно тому, как мозг есть живая голова, череп есть caput mortuum.