(β) Критика позиций, занимаемых верой

(?) Критика позиций, занимаемых верой

Прежде всего просвещение утверждает момент понятия, состоящий в том, что понятие есть действование сознания; оно выставляет против веры утверждение, что ее абсолютная сущность есть сущность ее сознания как некоторой самости, или что эта сущность порождена сознанием. Для верующего сознания его абсолютная сущность, точно так же как она есть для него в себе, не есть в то же время в виде какой-то чуждой вещи, которая в нем находилась бы, неизвестно как и откуда; его доверие состоит именно в том, что оно находит себя в абсолютной сущности как «это» личное сознание, а его послушание и служение — в том, что оно своим действованием порождает ее как свою абсолютную сущность. Об этом, собственно говоря, просвещение только напоминает вере, когда она просто (rein) провозглашает в-себе[-бытие] абсолютной сущности по ту сторону действования сознания. — Но так как просвещение хотя и привносит к односторонности веры противоположный момент ее действования в противовес бытию, о котором она здесь только и думает, но само свои мысли не объединяет, то оно изолирует чистый момент действования и высказывает о в-себе[-бытии] веры, что оно есть лишь нечто порожденное сознанием. Но изолированное действование, противоположное этому в-себе[-бытию], есть случайное действование и как действование представляющее есть порождение фикций — представлений, которые не существуют в себе; и оно так и рассматривает содержание веры. — Но и наоборот, чистое здравомыслие говорит точно так же противоположное этому. Утверждая момент инобытия, который понятие заключает в себе, оно провозглашает сущность веры как такую сущность, до которой сознанию нет дела, которая находится по ту сторону его, ему чужда и им не признана. Для веры она есть постольку, поскольку она, с одной стороны, ей доверяет и в ней имеет достоверность себя самой, а с другой стороны, поскольку пути ее неисповедимы и бытие ее непостижимо.

Далее, когда просвещение рассматривает предмет почитания веры как камень и дерево или как какую-нибудь иную конечную антропоморфическую определенность, оно утверждает этим по отношению к верующему сознанию право, которое признается и самим верующим сознанием. Дело в том, что так как последнее есть раздвоенное сознание того, что оно обладает потусторонним действительности и чистым посюсторонним этого потустороннего, то в нем фактически имеется также и то воззрение на чувственную вещь, по которому она обладает значимостью в себе и для себя; но оно не сводит вместе обеих этих мыслей о сущем в себе и для себя, которое для него есть то чистая сущность, то обыкновенная чувственная вещь. — Даже чистое сознание веры подвержено воздействию со стороны последнего воззрения; ибо различия ее сверхчувственного царства, так как оно не постигнуто в понятии, составляют ряд самостоятельных форм, и их движение есть некоторое [историческое] событие, т. е. они суть только в представлении и им присущ модус чувственного бытия. — Просвещение, с своей стороны, точно так же изолирует действительность как некую покинутую духом сущность, определенность, как некоторую неподвижную конечность, которая в духовном движении самой сущности была бы не моментом, не ничем и не в себе и для себя сущим нечто, а была бы чем-то исчезающим.

Ясно, что так же обстоит дело и с основой знания. Верующее сознание само признает некоторое случайное знание; ибо оно имеет отношение к случайностям, а сама абсолютная сущность есть для него в форме некоторой представляемой обыкновенной действительности; тем самым верующее сознание есть также некоторая достоверность, коей самой истина не присуща, и оно признает себя таким несущественным сознанием, находящимся по сю сторону духа, удостоверяющегося в себе и подтверждающего самого себя. — Но этот момент оно забывает в своем духовном непосредственном знании об абсолютной сущности. — Просвещение же, которое напоминает о нем, помнит в свою очередь только о случайном знании и забывает «иное», — помнят только об опосредствовании, которое происходит благодаря чуждому третьему, и не помнит о том опосредствовании, в котором «непосредственное» для самого себя есть третье, благодаря чему опосредствует себя с «иным», т. е. с самим собою.

Наконец, рассматривая действование веры, просвещение находит несправедливым и нецелесообразным отказ от наслаждения и имущества. — Что касается несправедливости, то просвещение получает согласие верующего сознания в том, что само это сознание признает действительность обладания собственностью, защиты ее и наслаждения ею; оно тем более обособленно и упорно ведет себя в утверждении собственности и тем грубее предается своему наслаждению, что его религиозные действия, выражающиеся в отказе от владения и потребления, совершаются по ту сторону этой действительности и этой ценой приобретают ему свободу для той стороны. Такое служение в виде пожертвования естественным побуждением и наслаждением на деле лишено истины в силу этой противоположности; наряду с пожертвованием имеет место сохранение [их] при себе; такое пожертвование есть только знак, которым действительное пожертвование осуществляется лишь в малой доле и который поэтому фактически только представляет его.

Что касается целесообразности, то просвещение находит нелепым отдавать какую-то долю имущества и отказываться от какого-то потребления, чтобы чувствовать себя и оказаться свободным от имущества и потребления вообще. Верующее сознание само понимает абсолютное действование как некоторое всеобщее действование; не только деятельность его абсолютной сущности как его предмета есть для него некоторая общая деятельность, но и единичное сознание должно оказаться полностью и вообще свободным от своей чувственной сущности. Но отдать какую-нибудь долю имущества или отказаться от какого-нибудь отдельного наслаждения не означает этого всеобщего действия; и так как в действии перед сознанием по существу должно было бы встать несоответствие между целью, которая есть общая цель, и осуществлением, которое есть единичное осуществление, то такое действие оказывается такой деятельностью, в которой сознание не участвует, и тем самым она оказывается, собственно говоря, слишком наивной, чтобы быть действием; слишком наивно соблюдать пост, чтобы освободиться от удовольствия принятия пищи, слишком наивно, подобно Оригену, лишать тело других удовольствий, чтобы доказать, что с ними уже покончено. Само действие оказывается внешним и единичным действованием; но вожделение ушло корнями внутрь и есть нечто всеобщее; удовольствие [удовлетворенного] вожделения не исчезает ни с исчезновением средства, ни путем единичного лишения.

Но просвещение, с своей стороны, изолирует здесь внутреннее, недействительное от действительности, как оно вопреки внутренней сущности веры удержало в ее созерцании и благоговении вещную внешность. Оно усматривает существенное в умысле, в мысли, и этим делает ненужным действительное осуществление освобождения от природных целей; напротив, сама эта внутренняя сущность есть формальное, которое находит свое осуществление в естественных влечениях, оправдываемых именно тем, что они внутренни, что они принадлежат всеобщему бытию, природе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.