Толпа

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Толпа

В процессе своего становления и развития народ проходит качественно различающиеся между собой ступени-состояния. Одним из таких социально-психологических состояний, уже, давно привлекшем к себе внимание историков, философов, социальных психологов, является состояние толпы. При этом надо иметь в виду, что понятие «толпа» в литературе Нового и Новейшего времени употребляется в двух смыслах — широком и узком. Широкий смысл его мы уже, по сути дела, обозначили: под толпой понимается социально-психологическое состояние, либо предшествующее формирование народа, либо означающее его деградацию. В узком смысле толпой называют группу людей, стоящих друг к другу «лицом к лицу» или находящихся в «непосредственном соприкосновении», а не любое сообщество людей, такое, как нация, каста, общественный класс, вообще какой-нибудь «коллектив, слишком большой, чтобы собраться вместе»[186]. Интересно, что первоначально, например, у Платона, широкий и узкий смысл совпадали — проектируемое им идеальное государство должно было представлять собой маленький полис численностью около 5 тыс. человек с тем, чтобы все знали друг друга, и они-то и есть «охлас», то есть толпа, власть которой (охлократия) расценивается Платоном как наихудшая форма государственного правления. Впоследствии, с образованием так называемых «больших обществ», узкий и широкий смысл рассматриваемого понятия разошлись довольно значительно.

И тем не менее во многих существенных своих характеристиках понятие толпы как более или менее ограниченной группы лиц и толпы как социально-психологического состояния народа накладываются друг на друга. Возьмем хотя бы такие черты толпы, как легкая возбудимость, способность развить относительно большую энергию (правда, на непродолжительное время), неустойчивость и мобильность в сочетании с трудной предсказуемостью действий, шараханьем из крайности в крайность. Согласуется ли эта характеристика с встречающейся в литературе оценкой толпы, как спящих, апатичных, рутинных, косных масс? Анализ показывает, что в данном случае мы имеем дело не с несовместимостью или нарушением логического закона тождества, а с разными этапами в развитии самой толпы. Свойства апатичности, рутинности и т. п. относятся к еще не пробужденным массам. Пробудившись же, массы не в одночасье перестают быть толпой. Тогда-то и рождаются «малые толпы» — стихийные бунтари и мятежники.

Превращение широких народных масс из толпы в народ является одним из наиболее значимых результатов цивилизационного процесса. Под этим углом зрения предстоят еще большие междисциплинарные исследования механизма такого превращения с использованием всего обширного историко-философского наследия. В частности, начавшийся еще в 60-е годы пересмотр точки зрения на место и роль народнической идеологии в истории русской и вообще социологической мысли должен быть продолжен и распространен на их концепцию толпы. Главный недостаток этой концепции заключен отнюдь не в обращении к понятию «толпа». Более того: тщательный, глубокий анализ характерных черт масс, стоящих на уровне толпы, является несомненной заслугой народников и важной ступенью в развитии «социологии масс», берущей свое начало еще от Ф. Бэкона (в частности, от его рассуждений о предрассудках толпы и площади). Беда же народничества — в неспособности научно определить механизм превращения толпы в народ. Для народничества толпа, по сути дела, всегда остается толпой, даже в том случае, если она пробуждена критически мыслящими личностями и идет за ними: она движется и действует именно как толпа — идет за критически мыслящей личностью куда угодно. Отследить процесс превращения толпы в народ, представляющий, в отличие от толпы, совокупность личностей — задача, поставленная марксизмом в ходе критики народничества, до конца не решена и сегодня.

А между тем как раз сегодня ее решение чрезвычайно актуально, ибо позволит понять, кто же мы по своему нынешнему социально-психологическому состоянию, способны ли мы, как народ, оказать определяющее воздействие на выбор пути нашего дальнейшего исторического развития. Если отбросить ложный стыд, то мы в лучшем случае где-то на начальном этапе превращения из толпы в народ, способный на прогрессивные преобразования. Многие десятилетия сталинизма и застоя основательно поработали над тем, чтобы народ, поднявшийся к вершинам социального творчества, народ-энтузиаст, народ-победитель вернуть к состоянию толпы. В этом направлении воздействовали не только насильственная коллективизация и голод, массовые репрессии — воздействовала вся социально-психологическая обстановка, сложившаяся в связи с господством бюрократического режима, «казарменного социализма». Элементы ханжества, лицемерия, утрата личной инициативы, приспособленчество, привычка жить по указке сверху, подозрительность и недоверие к людям получили широкое распространение. А ведь это и есть те психологические черты, которые наряду с апатией, рутинностью, непробужденностью, во многом характеризуют состояние толпы. Именно это наше состояние тормозит проведение любых реформ — как прогрессивных, так и реакционных. В то же время оно создает реальную основу для возникновения бунтов — локальных или всеобщих, но всегда необузданных и жестоких.

Выползание из состояния толпы отнюдь не прямолинейный процесс. Ведь движет его прежде всего самовоспитание масс на собственном социальном опыте, а опыт этот далеко не однозначен и включает в себя наряду с положительными моментами (существенными сдвигами в политическом сознании масс) и моменты отрицательные. К последним относятся нарастающая в массах тенденция «опоры на собственные ноги», то есть интенсификации своей трудовой деятельности, подключения к спекуляции, использования протекционистских связей во имя самого элементарного выживания.

Пока социальная философия не понимала и не признавала определяющей роли экономического фактора, материального производства в жизни и развитии общества, она не могла прийти и к выводу о решающей роли в историческом процессе тех, кто производит материальные блага, — народных масс. В таком случае историю должны творить выдающиеся, «критически мыслящие» личности законодатели, полководцы, ученые и т. д. Суть этих элитарных теорий не меняется от того, что в одних случаях (например, у объективного идеалиста Гегеля) герои выступают орудием всемирного духа, а в других случаях (в концепциях субъективно-идеалистических) провозглашается независимость героев от исторической необходимости.

Субъективно-идеалистическая точка зрения на народ неоднократно использовалась в истории идеологами и политиками для реакционных выводов. Фридрих Ницше, например, исходил из того, что народ — «бесформенный материал, из которого творят; простой камень, который нуждается в резчике»[187]. И Ницше выпестовал образ этого резчика — героя, сверхчеловека, стоящего над большинством и попирающего мораль этого большинства. Главный принцип и движущий мотив деятельности такой личности — воля к власти, ради этого все позволено, все средства оправданы. Подобные выводы Ницше были впоследствии взяты на вооружение идеологами фашизма, равно как и его нападки на демократическую идеологию как якобы закрепляющую «стадные инстинкты».

Разумеется, к выяснению роли народных масс необходимо подходить диалектически, конкретно-исторически, учитывая специфику каждого данного этапа общественного развития. Роль народных масс не есть понятие равнозначно применимое к любым формациям и цивилизационным волнам: здесь прослеживается резкая «амплитуда колебаний» — от организованной и идеологически оформленной борьбы пролетариата до «пьедестальной», по оценке К. Маркса, роли рабских выступлений.