Глава 3 БАКАЛАВР ПРИРОДЫ

Глава 3

БАКАЛАВР ПРИРОДЫ

Трансцендентализм повлиял на формирование идей Торо о связи человека с дикой природой. Трансценденталисты имели четкую концепцию о месте человека во Вселенной. Человек разделен между объектом и сущностью. Физическое существование, материальная жизнь человека связывает его со всеми материальными объектами природы, но его душа имеет возможность подняться выше «материального» состояния. Интуиция позволяет человеку проникнуть в мир трансцендентного, постичь духовные истины. Каждый человек, согласно учению трансценденталистов, имеет эту способность, но процесс самосознания настолько труден, что немногими людьми реализуется:

«Человеку не под силу быть натуралистом для непосредственного созерцания природы… он должен смотреть сквозь и через нее».

Трансценденталисты соглашались с деистами в том, что природа является средой для религий, приближаясь к воззрениям некоторых поэтов-романтиков, например, английского поэта Вильяма Вордсворта, верившего в наличие моральных импульсов, излучаемых полями и лесами.

Трансцендентальная концепция человека соотносится с привлекательностью природы, искра божественности имелась как в дикой природе, так и в человеческом сердце. Общественное мнение современного Торо американского общества опасалось, что изначальная греховность человеческой природы выйдет из-под контроля человека, если он будет оставаться в вакууме дикой природы. Отправившись жить в лес, человек может потерять духовную природу и превратиться в животное — считали в большинстве своем современники Торо. Трансценденталисты, напротив, верили в первоначальную доброту человека и аргументировали возможность богопознания и нравственного совершенствования посредством общения с дикой природой.

«Я люблю Природу отчасти потому, что она — противоположность человеку, убежище, где можно от него укрыться. Ни один из его институтов не проникает сюда и не имеет над ней силы. Здесь царит иное право. Среди природы я могу дышать полной грудью. Если бы мир был только царством человека, я не смог бы распрямиться во весь рост и потерял бы всякую надежду. Мир человека для меня — оковы; мир природы — свобода… Счастье, которое дарит нам Природа, сравнимо лишь с тем, которое доставляют искренние слова любимого нами человека».

В одной из своих работ Торо пишет:

«Лес наполнен таким же живым духом, как и человек». Концепция Торо о дикой природе была революционна тем, что оказалась лишена всякой дискриминации дикой природы. Хотя Торо и не использовал термина «экоэтика», он являлся ее идеологическим основателем. Тезис Торо «лучше дарить жизнь, чем смерть» стал кредо природоохранного движения.

Дикая природа по Торо — «вечный источник жизни». Торо один из первых объявил, что свобода — одна из главных ценностей природы:

Каждая сосновая иголка наполнена сочувствием и помощью. Я четко ощущал присутствие чего-то родственного даже в сценах, которые мы привыкли называть дикими и страшными, и то, что самым близким мне по крови и самым гуманным был вовсе не человек, и что никакое место не будет для меня чужим.

Здоровье вы найдете не в обществе, а в природе, общество всегда больно, и даже самое лучшее общество — самое больное.

Торо одним из первых стал призывать к экосаботажу. В частности, он предлагал ломать плотины на реках, мешающие рыбе нереститься. Философ считал, что природный закон нужно ставить выше национального, т. е. никакое законодательство не может запретить моральное право любого организма на существование.

Торо провозглашает важную идею о том, что ценность дикой природы лежит в ее нетрадиционности, а не в рыночной полезности. «Жизнь — это дикая среда. Наиболее живое является наиболее диким», — заявлял экофилософ. Недаром у Торо наряду со словом «красивый» часто употребляется слово «дикий», а приближение к дикой природе он понимал как приближение к духовному началу. Мир дикой природы непорочен — вот один из главных выводов Торо. Этот мир красив и морально совершенен. Человек своей экономической деятельностью вносит в него порок и безобразие.

У Торо нетронутость, дикость, первозданность природы оказываются критериями гармоничности. Природа требует к себе бережного, благоговейного отношения; нарушение ее гармонии пагубно отражается на нравственности людей. Дикая природа допускает лишь «созерцательное» освоение; человек не должен ни подчинять, ни изменять дикую природу.

Практически во всех своих работах, но прежде всего в «Дневниках», «Чернике», «Уолдене» и «Прогулках» Торо восхваляет ценность и первозданность дикой природы. Ничего подобного люди не читали. Все споры о дикой природе велись с использованием романтических или патриотических аргументов. В «Уолдене» он писал:

Зрелище дикой природы стало удивительно обычным. Я ощущал и доныне ощущаю, как и большинство людей, стремление к высшей, или, как ее называют, духовной жизни и одновременно тягу к первобытному, и я чту оба эти стремления.

Большинство людей не заботится о природе и променяло бы свою долю ее красоты за определенную сумму, если это хоть как-то улучшит их жизнь, а многие даже за стакан рома. Слава Богу, люди не могут летать и уничтожать небо так же, как и землю. На данный момент мы можем за это быть спокойны. Именно потому, что некоторым на это наплевать, мы должны продолжать все защищать от вандализма немногих.

Отношение Торо к природе было во многом определено его в целом негативным отношением к урбанистической цивилизации. Быстрые темпы развития промышленности и усиление материалистического мировоззрения вынуждали Торо и многих его современников тревожиться за будущее. Это беспокойство проявлялось на фоне сильной веры в технический и технологический прогресс. Торо опасался, что технологическая цивилизация уничтожит лучшие образцы жизни. Развитие философии дикой природы коррелирует с ростом неудовлетворенности философа своим обществом: «Вещи в седле, и едут верхом на человечестве». Торо говорил о коммерческом вирусе, заразившем эпоху.

В отличие от многих романтиков, Торо не удовлетворялся лишь провозглашением любви к дикой природе, желая понять ее ценность. По мнению писателя, первичная ценность природы состоит в том, что она выступает источником творческой силы и вдохновения, а утрата человеком связи с природой делает его слабым. Как в природе, так и «в литературе нас привлекает только дикое, нецивилизованное, свободное и дикое мышление».

Современные поэты и философы также получают выгоду, поддерживая контакт с дикой природой. Как неисчерпаемый оплодотворитель интеллекта, она не имеет себе равных… Не только ради силы, но и для красоты поэт должен время от времени путешествовать тропой лесоруба и индейской дорожкой, напиться из какого-то нового и более бодрящего фонтана Муз в каком-то потерянном уголке дикой природы.

Развивая идеи о ценности дикой природы, Торо не избежал банальных утверждений и бездоказательных суждений, однако использованные им метафоры и сравнения поражают своим уровнем. Например, рассуждая о величественности как таковой, он вспоминает, что Ромула и Рема вскормила волчица, после чего дает определение Америки как современной волчицы.

Торо не был безоблачным оптимистом, ему свойственны умеренность и осторожность в суждениях, в прогнозах:

Я верю, что Адам в раю не чувствовал себя так уютно, как житель лесной глубинки в Америке… Остается только посмотреть, как поведет себя западный Адам в дикой природе.

Пропагандируя ценность свободной жизни, Торо чувствовал большое уважение к цивилизации, понимал необходимость баланса. Писатель размышлял о первобытности и цивилизованном состоянии человека; в молодости первому он отдавал предпочтение, находя в нем меньше зла. Первобытность «стоит свободно и раскованно в природе, является ее жителем а не гостем». Однако более пристальное изучение жизни индейцев развеяло его примитивистские рассуждения. Оказалось, что вместо гармоничного существования в лоне природы индейцы, «неуклюжие» индейцы «грубо и нерационально используют природу». «Цивилизованный» человек, конечно, от индейцев не отставал:

На одного, что приходит с карандашом для этюдов, приходится тысяча с топорами и ружьями… Дикари, как и цивилизованные нации, имеют свои высокие и низкие идеалы… Возможно ли свести вместе выносливость дикарей и интеллектуальность цивилизованного человека? Иначе говоря, могут ли люди жить, сохраняя все преимущества цивилизации, не страдая от недостатков?

Идеальный трансцендентально мыслящий человек занимает центральную позицию, притягивая и дикое, и благородное. Торо на собственном примере демонстрирует наличие в человеческой природе инстинктов, направленных как на «высшее, духовное понятие жизни», так и на «примитивное, грубое и первобытное». Торо чувствовал, что живет чем-то, средним между жизнью дикаря и цивилизованного человека. По мнению философа, цивилизованный человек должен в конце концов зачахнуть, как культурное растение, за которым не осуществляется должный уход. Оптимальное человеческое существование по Торо возможно, если человек в состоянии чередовать жизнь в дикой среде с цивилизацией или выбирать «частично культивированную местность», или иным путем поддерживать контакт с обоими краями спектра. С этой концепцией Торо произвел интеллектуальную революцию в американском обществе, изменив общественное мнение таким образом, что последнее стало находить в дикой жизни более привлекательности, чем неприятных сторон.

Природа рассматривается Генри Торо как идеал красоты и морального совершенства. В общении с ней писатель видит неиссякаемый источник очищения души, средство обретения гармонии с космическим порядком. Призвание философии состоит в осмыслении человеческих проблем, формировании идеальных личностных качеств: любви к мудрости, независимости, великодушия и веры. Мудрость, реализуемая в соответствующем философском образе жизни, является интуитивно- эмоциональным приятием нравственных норм. Торо стремился к наполнению каждого мгновения жизни сокровенным смыслом и духовным содержанием. Общение с природой является, по Торо, средством выявления глубинной человеческой предназначенности:

Лес наполнен таким же живым духом, как и человек. Здоровье вы, обнаружите не в обществе, а в природе. Общество всегда больно, и даже самое лучшее общество — самое больное. Поползень и красная белка — компания более вдохновляющая, чем общество государственных мужей и философов…

В дикости обнаруживается сохранение мира. Я люблю дикое не меньше, чем нравственное. Жизнь — дикая среда. Наиболее живое является наиболее диким».

Как и Р. У. Эмерсон, Торо относится к природе как к началу начал, единственно способному вернуть человеку самого себя:

Земля — не осколок мертвой истории, не пласты, слежавшиеся, как листы в книге, интересные для одних лишь геологов и антиквариев; это — живая поэзия, листы дерева, за которыми следуют цветы и плоды; это — не ископаемое, а живое существо; главная жизнь сосредоточена в глубине, а животный и растительный мир лишь паразитируют на поверхности. Небеса находятся у нас под ногами, а не только над головой.

Большое внимание Торо уделял практике заповедания. По его мнению, возле каждого города «должен быть парк или первозданный лес в 500 или 1000 акров. Эти места должны принадлежать общественности, и к ним она должна относиться с почтением».

Уникальность рассуждений Генри Торо состоит в том, что он пошел дальше Адама Смита и Карла Маркса, сводящих ценности дикой природы к безграничным возможностям ее использования. В противовес христианам и иудеям, обесценившим природу, Торо хотел восстановить в природе святость, создать мифологию новой дикой природы:

Те, кто покупает ягоды и фрукты, как и те, кто растит их на продажу, не знают их истинного аромата. Узнать его можно лишь одним способом, но к нему прибегают немногие. Если хочешь узнать, как вкусна черника, спроси у пастуха или у перепелки. Кто никогда не собирал черники, тот напрасно думает, что знает ее вкус… Неповторимый аромат и вкус ее исчезают вместе снежным налетом, который стирается с нее в рыночной повозке, и она превращается в простой фураж.

Иногда я заходил в сосновые рощи, стоящие подобно храмам или флотам в море, с полной оснасткой, волнистыми сучьями и струящимся светом, настолько мягким, зеленым и тенистым, что друиды могли покинуть свои дубы, чтобы начать поклоняться этим соснам…

Удивительно, как ценится лес даже в наш век и в нашей новой стране — ценность его устойчивее цены золота. При всех наших открытиях и изобретениях никто не проходит равнодушно мимо кучи дров. Лес так же дорог нам, как нашим саксонским и норманнским предкам. Они делали из него луки, а мы делаем ружейные стволы.

В отличие от большинства людей, Торо провозглашает важную идею о том, что ценность дикой природы лежит в ее нетрадиционности, а не в рыночной полезности. Недаром у Торо наряду со словом «красивый» часто употребляется слово «дикий», а приближение к дикой природе он понимал как приближение к духовному началу. Мир дикой природы непорочен — вот один из главных выводов. Этот мир красив и морально совершенен. И только человек своим присутствием и своей деятельностью вносит в него порок и безобразие.

Нетронутость, дикость, первозданность природы оказываются критериями гармоничности, поэтому природа требует к себе бережного отношения: нарушение ее гармонии пагубно отражается на нравственности людей. Дикая природа допускает лишь «созерцательное» освоение; человек не должен ни подчинять, ни изменять дикую природу.

В «Уолдене» Торо писал:

Зрелище дикой природы стало удивительно обычным. Я ощущал и доныне ощущаю, как и большинство людей, стремление к высшей, или, как ее называют, духовной жизни и одновременно тягу к первобытному, и я чту оба эти стремления.

Лучшие свойства нашей природы, подобные нежному пушку на плодах, можно сохранить только самым бережным обращением. А мы отнюдь не бережны ни друг к Другу, ни к самим себе.

В «Прогулках» писатель продолжает:

Дайте мне жить там, где мне хочется. Пусть с одной стороны будет город, а с другой — дикая природа. Я все чаще ухожу из города и удаляюсь на природу.

Когда я говорю «Запад», я имею в виду дикую природу. А те- перья подошел наконец к своей главной мысли: сохранение нашего мира зависит от того, сохраним ли мы дикую природу. Каждое дерево посылает свои живые ткани в поисках этой природы. Города ввозят ее и платят за нее любую цену. В поисках ее люди бороздят океаны. В лесах, в диких местах добывают лекарства и травы, которые повышают наш тонус. Наши предки были дикарями. История о Ромуле и Реме, вскормленных волчицей — не просто фантастическая легенда. Основатели каждого государства, которое достигло могущества, впитывали живительную силу из подобного источника, близкого к дикой природе.

Надежда и будущее ассоциируются для меня не с обработанными полями и лужайками, не с городами, а с непроходимыми топями и болотами… Для меня нет богаче цветника, чем густые заросли карликовой андромеды, которые покрывают эти нежные места на поверхности земли.

Спасение города не в его праведниках, а в окружающих его лесах и болотах. Цивилизованные страны — Греция, Рим, Англия— держались тем, что на их территориях некогда росли первобытные леса.

В эссе «Черника» Торо пишет:

Реки и водопады, луга и озера, холмы и скалы, горы, леса и древние деревья — все они прекрасны. Они очень ценны, и ни доллары, ни центы не стоят их… Они учат людей больше, чем высшие школы, проповедники или любая современная система образования.

Я нахожу, что молодые горожане плохо понимают, в чем ценность дубов и сосен, кроме чисто внешнего впечатления. Может, нам пригласить человека с лекцией по ботанике о дубах, например, вместо того, чтобы разрешать их рубить. Что равносильно тому, чтобы учить детей латыни и греческому языку, сжигая книги, написанные на этих языках. Часто бывает, что основная ценность города — это городской лес, который нужно сохранять в его первозданном состоянии.

В произведениях Торо содержится немало прямых призывов к охране природы. В «Прогулках» он заявляет, что наилучшая часть земли не есть частная собственность, ландшафтом не владеет никто. В 1861 году, ближе к концу своей жизни, он сожалел о том, что «большинство людей не заботится о природе и променяло бы свою долю ее красоты за определенную сумму».

Ралф Эмерсон оказал огромное влияние на экософское учение Генри Торо, разделяя практически целиком его взгляды в этой области. Эмерсона считают учителем Генри Торо и Джона Мюира, также известного американского теоретика-эколога, как и Торо, мало известного в кругу постсоветских экологистов.

Торо учил ценить дикую природу за ее неэкономические ценности. Нравственное воздействие природы на любого человека не ограничивается ее потребительскими качествами, которые на самом деле минимальны. Ни одно из растений или животных не может быть «вредным» или «бесполезным». Просто достоинства их еще не известны или не востребованы. Эмерсон считал, что все деревья есть «незаконченные люди», и это учение получило дальнейшее развитие в произведениях Генри Торо.

«Русским Торо» часто называют Николая Михайловича Карамзина (1766–1826), поскольку, подобно Торо в Соединенных Штатах, он первым в российской культурной традиции стал воспевать дикую природу — ее первозданность и священность: «Дикость для меня священна; она возвеличивает дух мой. Рощи мои будут целы, пусть зарастают они высокою травою!».

Экософские идеи, созвучные высказанным Эмерсоном и Торо, в разные годы и в разных странах были развиты Альбертом Швейцером (Франция), Иваном Парфеньевичем Бородиным, Григорием Александровичем Кожевниковым (Россия), Эдвином Бернбаумом (США) и другими. Генри Торо в числе этих мыслителей считают одним из основателей экологической этики, учения о таком отношении к природе, которое неотъемлемо от священного, религиозного чувства человека. Идея священного превращается в этическую природоохранную идею, составляя смысл и определяя содержание экологической этики.

Экософия противоположна и враждебна ресурсизму, выражающему принцип отношения к природе как средству для удовлетворения человеческих потребностей, имеет принципом «наибольшее благо для наибольшего количества людей в течение наибольшего времени» и развивает теорию «рационального использования» природных ресурсов. Экософия отвергает исключительность экономической составляющей в отношении к природе, учит, что дикая природа имеет внутреннюю ценность, цель и собственные права.

Для сторонника «рационального использования природных ресурсов» природа остается противником, которого надо покорить с помощью технологий. А экология — инструментом, при помощи которого поддерживается такая идея дикой природы. Торо предвосхитил многие природоохранные идеи известных в настоящее время экофилософов, основателей различных школ и направлений, отвергающих ресурсизм как путь, влекущий к угрозе полного уничтожения дикой природы, а впоследствии и человеческой цивилизации, связанных между собой многочисленными тонкими, в том числе трансцендентными связями. Такие идеи мы находим в творчестве русского экофилософа Николая Федоровича Щебины, проповедовавшего холизм, любовь и сострадание ко всему живому и неживому, восхвалявшего красоту и свободу дикой природы, отрицавшего власть человека над природой.

Этика, эстетика, наука и религия образовали объединенную систему природоохранной идеологии Мюира, последователя Эмерсона. Мюир развил идею Эмерсона о том, что «не существует объекта настолько отвратительного, чтобы сильный свет не сделал его красивым», Мюир верил, что любой, кто попадает на вершины Сьерры, будет помогать защищать их. Генри Торо также верил в мистические способности дикой природы вдохновлять и преображать человека, дарить ему жизненные силы, наполнять ее смыслом.

Экология является не только отраслью научного знания в системе биологических наук, но и понятием-символом эпохального значения мировой цивилизации и культуры, ее новым животрепещущим философско-мировоззренческим ориентиром и новым измерением. Экологическая философия вообще представляет собой продукт продолжающейся дифференциации философского знания, возникший в первой трети XX столетия, и ставший, благодаря своему интегральному потенциалу, перспективной точкой роста современной философии, равно как и многообещающим ориентиром более продвинутой экологизации науки, производства и всех предметных отраслей и уровней образования. Во времена Торо понятий «экология» и «экологическая философия» не существовало.

Эмерсона и Торо не называют основателями экологии лишь потому, что несколькими десятилетиями позже сформировался минимум ключевых понятий, позволявших утверждать начало новой научной дисциплины. Однако ни одно из экологических изданий, рассматривающих историю возникновения и развития экологии, не может обойтись без упоминания этих имен, стоящих в самом начале списка основоположников дискурса, вслед за Геккелем и Дарвином. В США Джильберта Уайта, Ральфа Уолдо Эмерсона и Генри Дэвида Торо считают «отцами экологии», Торо называют даже «теологическим экологом». Эрнст Геккель ввел термин «экология» в биологическую науку в 1866 году. Лишь сопоставив дату написания «Уолдена» и эту дату, можно понять революционность воззрений Торо, оставшихся долгие годы непонятыми современниками.

«Поползень и красная белка — компания более вдохновляющая, чем общество государственных мужей и философов».

С этого тезиса начинается Торо-экофилософ. Экологическая философия незаметно рождается Торо из размышлений о социальных противоречиях в обществе и развивается последовательно автором в довольно стройную систему взглядов, которые не утрачивают своей связи с социальной проблематикой на всем пути их изложения.

Торо первым в западной культурной традиции стал говорить о дикой природе как о нравственной и свободной сущности, которую именно за это и нужно ценить. По его мнению, дикая природа представляет собой иную, отличную от нашей цивилизацию. Лес занимает в ней особенное место, уничтожение дерева представляет собой трагедию: дерево становится «всего лишь древесиной». Наиболее широко известен тезис Торо, звучащий как« В дикости состоит сохранение мира». Торо утверждал: «Я люблю дикое не меньше, чем нравственное».

Писатель полагал, что технократическая цивилизация предлагает людям суррогат жизни, но не саму жизнь. Копии — неизбежный, вынужденный продукт потребительского общества, который в результате естественного развития такового общества начинает со временем претендовать на первозданность подлинника. Когда происходит такая подмена, человек теряет способность отличать одно от другого.

Я люблю природу отчасти потому, что она — противоположность человеку, убежище, где можно от него укрыться… Среди природы я могу дышать полной грудью. Если бы мир был только царством человека, я не мог бы распрямиться во весь рост и потерял бы всякую надежду. Мир человека для меня — оковы; мир природы — свобода.

Торо предчувствовал, что вскоре человек начнет войну с окружающей средой, потеряет чувство меры, а вместе с ним и подлинную, полноценную свободу жизни.

Я уверен, что природа обладает особого рода искуснейшим магнетизмом, который направляет нас на верный путь, если мы, отключив мысли, предаемся ее власти.

Торо критически относился к демократическим ценностям, обладал способностью постигать меру вещей мира природы и человеческого сообщества. Эмерсон говорил о нем так: «Он был человеком редкой, тонкой и абсолютной религиозности».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.