3. ПОЭЗИЯ КАК ВОЗВЫШАЮЩИЙ ОБМАН

3. ПОЭЗИЯ КАК ВОЗВЫШАЮЩИЙ ОБМАН

Перейдем теперь ко второй части поставленного выше вопроса, к «фантастичности» сублимирующих образов. Для неверующего, напр. для Ренана, образ Христа, и особенно Христа

* Точнее сказать, творческая энергия, имеющая своею конечною целью разрушение (напр., Петр Верховенский в «Бесах»).

54

воскресшего, есть, конечно, только «возвышающий обман», однако, несомненно, возвышающий в предельной степени. Прекрасные фантазии и образы искусства, конечно, сублимируют, но не обманывают ли они нас? Не лучше ли держаться за трезвые указания разума? Не дороже ли его «низкие истины» всякого «возвышающего обмана»?

Такие сомнения покоятся на полном непонимании магической силы воображения, на игнорировании подсознания. Классический рационализм Декарта, Мальбранша, Спинозы всегда считал воображение (imaginatie) чем–то низшим по сравнению с разумом, считал источником заблуждений: бессознательно–фантастическое, конечно, не может выдержать сравнения с сознательно–разумным.

Великий поэт думает как раз наоборот:

Тьмы низких истин нам дороже Нас возвышающий обман ².

В этом парадоксе дана гениальная оценка сублимирующей фантазии, присутствующей во всяком истинном творчестве *. Множество плоских гимназических сочинений было написано на тему этого двустишия. Главное недоразумение заключалось всегда в непонимании парадоксального выражения «обман». Оно, конечно, не может означать лжи, мистификации, надувательства. Акт обмана, как безнравственного действия, никого не может «возвышать» и не может быть нам «дорог». Дело идет, очевидно, об «обмане» в другом смысле: образы фантазии «обманчивы» по сравнению с истинами опытной науки или трезвого житейского разума. «Обманчивы», но ценны, потому что возвышают (сублимируют). Вся поэзия представляет собой такой «возвышающий обман». Однако он имеет свой собственный критерий истинности, критерий истинной ценности, «художественной правды». Этим критерием будет подлинность сублимации: то, что действительно возвышает, перестает быть «обманом» в каком–либо смысле, ибо в своем сублимировании и формировании рождает новую эмпирическую реальность. Фантастически–обманчивый образ ваятеля, сублимирующий и формирующий кусок камня в статую прекрасной женщины, перестает быть «обманом» и становится полноценной и полновесной реальностью. Правда, «здравый» рассудок может высказать довольно инфантильную «низкую истину», что это каменная женщина, а не настоящая и потому «обман»; истину, на которой основана мечта о прекрасной Галатее. Однако мечта эта в принципе исполнилась: существует искусство, создающее полную реальность; такова архитектура: когда выстроен храм или дом, то уже нельзя сказать, что это «не настоящий» храм или «не настоящий» дом.

* Всякое настоящее творчество есть поэзия в широком смысле слова; поэт по–гречески значит «творец», искусство обнимает всю сферу технического творчества, и мастер всякого дела есть «искусник» своего рода. Политика есть «царственное искусство» для Платона.

55

То же относится и к музыке — она вполне реальна. Но то же относится и к творчеству в самом широком смысле, напр. творчеству техническому (изобретению) и социальному (социальное «строительство»): оно создает новую подлинную реальность, а никак не обман.

Когда Леонардо–да–Винчи, этот поразительный фантаст, изобретатель и поэт, воображал летательную машину, то это был, конечно, лишь полет воображения, «возвышающий обман», которому легко было противопоставить «тьму низких истин», доказывающих, почему могут летать птицы и не могут летать люди. Но теперь «сублимация» удалась и полет перестал быть мечтою и обманом.

Таков закон творчества во всей его широте (поэзии в широком смысле): оно творит из мечты, из фантастического образа, из невозможного. Но здравый смысл называет невозможное «обманом»; он научился жить среди «низких истин» ежедневности, но зато ничего не изобретет, ничего не выдумает; да и как может выдумать что–либо тот, кто разумно говорит: «Все это выдумки, пожалуйста, не выдумывайте!»