ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ЗАПАДНЫЙ МИР ХРИСТИАНСКИМ?

ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ЗАПАДНЫЙ МИР ХРИСТИАНСКИМ?

Как свидетельствуют исторические книги и в полном соответствии с мнением большинства людей, христианизация Европы началась в Римской империи при Константине, а затем уже в VIII веке "апостол германцев" Бонифаций и другие обратили в христианство язычников Северной Европы. Но была ли Европа когда-либо действительно христианизирована?

Хотя на этот вопрос обычно дается утвердительный ответ, более глубокий анализ показывает, что христианизация Европы была в значительной мере мистификацией, что в лучшем случае можно говорить лишь об ограниченной христианизации между XII и XVI веками и что в течение нескольких столетий до и после этого в большинстве случаев происходили идеологизация и более или менее серьезное подчинение церкви; это не означало каких-либо изменений в сердце, то есть в структуре характера, исключение составляют лишь подлинно христианские движения.

В эти четыре столетия Европа начала христианизироваться. Церковь старалась навязать христианские принципы в отношении собственности, цен, оказания помощи беднякам. Возникло - в основном под влиянием мистицизма множество полуеретических сект и лидеров, требовавших возвращения к принципам Христа, в том числе к осуждению собственности. В этом антиавторитарном гуманистическом движении решающую роль сыграл мистицизм, достигший своей кульминации у Майстера Экхарта, и не случайно среди проповедников и последователей мистических учений стали выделяться женщины. Многие христианские мыслители высказывали идеи мировой религии или просто недогматического христианства; ставилась под сомнение даже библейская идея бога. Гуманисты Возрождения, выступавшие как с теологических, так и с нетеологических позиций, в своей философии и в своих утопиях продолжали линию, начатую в XIII веке. Действительно, нет никакой резкой грани между поздним средневековьем ("средневековым Возрождением") и собственно Ренессансом.

Чтобы продемонстрировать дух Высокого и позднего Возрождения, приведу обобщающую картину, данную Фридрихом Б. Артцем.

"В социальных вопросах великие средневековые мыслители придерживались того мнения, что все люди равны перед лицом Бога и что даже самый последний из них бесконечно ценен. В сфере экономики они учили, что работа возвышает человеческое достоинство, а не служит его деградации, что никого нельзя побуждать действовать против его собственного блага и что заработная плата и цены должны устанавливаться на принципах справедливости. Что касается политики, то здесь они учили, что государство основано на принципах морали, что закон и отправление правосудия должны быть проникнуты христианскими идеями справедливости и что взаимоотношения между теми, кто правит, и теми, кем управляют, должны основываться на взаимных обязательствах. Бог благословляет тех, кто управляет государством, собственностью и семьей, и поэтому их следует всемерно использовать для служения божественным целям. Наконец, средневековый идеал подразумевал сильную веру в то, что все нации и народы являются частью одного великого сообщества. Как говорил Гете, "превыше народов человечество", или как писала в 1915 г., в ночь накануне казни, Эдит Кэвелл* на полях своего экземпляра "Подражания Христу"**, "патриотизм- это еще не все".

расстрелянная в Бельгии немцами в первую мировую войну по обвинению в укрывательстве английских офицеров. - Прим. перев.

** "Подражание Христу" - одна из самых популярных духовных книг, созданных католической традицией. Обычно приписывалась Фоме Кемпийскому (ок.

1380-1471).

В последнее время считается доказанным авторство Георга де Гроота (1340-1384).

- Прим. перев.] Действительно, если бы история Европы продолжалась в духе XIII столетия, если бы в ней медленно, но поступательно развивался дух научного познания и индивидуализма, то сейчас мы находились бы в весьма благоприятном положении.

Однако разум начал вырождаться в манипулятивный интеллект, а индивидуализм - в эгоизм. Короткий период христианизации закончился, и Европа возвратилась к своему изначальному язычеству.

Но как бы ни различались концепции веры, один признак характеризует все ветви христианства: это вера в Иисуса Христа как в спасителя, который отдал свою жизнь ради любви к ближним. Он был героем любви, героем без власти, который не прибегал к силе, не хотел править, не хотел ничего иметь. Он был героем бытия, героем, который давал людям то, что имел, делился с ними. Все эти качества глубоко импонировали как римским беднякам, так и некоторым богачам, задыхавшимся в атмосфере собственного эгоизма. Иисус взывал к сердцам людей, хотя с точки зрения разума его в лучшем случае можно считать наивным. Эта вера и героя любви завоевала сотни тысяч приверженцев, многие из которых изменили свою жизнь или сами стали мучениками.

Христианский герой был мучеником, ибо, согласно иудаистской традиции, высшим подвигом является отдать свою жизнь за бога или за ближнего. Мученик являет собой полную противоположность языческому герою, олицетворенному в греческих и германских героях. Цель таких героев завоевание, победа, разрушение, грабеж; а итог жизни - гордость, власть, слава, превосходство в умении убивать (Святой Августин сравнивал историю Древнего Рима с историей разбойничьей шайки). У языческого героя мерилом доблести человека служила его способность достичь власти и удержать ее, он с радостью умирал на поле брани в момент победы.

"Илиада" Гомера - это величественное поэтическое описание деяний прославленных завоевателей и покорителей. Главное, что характеризует мученика, - это быть, отдавать, делиться с ближним, а языческого героя иметь, покорять, принуждать.

(Следует добавить, что формирование языческого героя связано с определенным периодом исторического развития общества, а именно с победой патриархата над матриархатом. Господство мужчин над женщинами - это первый акт завоевания и первое использование силы с целью эксплуатации; во всех патриархальных обществах после победы мужчин над женщинами эти принципы легли в основу мужского характера.)

Какая же из этих двух непримиримо противоположных моделей нашего развития преобладает в Европе? Если мы посмотрим на самих себя, на поведение почти всех людей, наших политических лидеров, то мы не сможем отрицать, что наши представления о добре и наши ценности совпадают с таковыми у языческого героя.

Вся европейско-американская история, несмотря на христианизацию, является историей завоеваний, покорений и стяжательства; самые высокие ценности нашей жизни - быть сильнее других, одерживать победы, покорять других и эксплуатировать их. Эти ценности совпадают с нашим идеалом "мужественности":

только тот, кто способен бороться и побеждать, является настоящим мужчиной; кто не применяет силу для достижения своих целей, слаб, тот не мужчина.

Нет необходимости доказывать, что история Европы - это история завоеваний, эксплуатации, насилия и покорения. Эти факты характерны почти для каждого периода ее истории, и никакой народ, никакой класс не составляет исключения, причем часто дело доходило до геноцида, как, например, в отношении американских индейцев; не являются исключением даже такие религиозные движения, как крестовые походы. Но мотивировалось ли это поведение исключительно экономическими или политическими причинами и были ли работорговцы, правители Индии, убийцы индейцев, англичане, заставившие китайцев открыть свою страну для экспорта опиума, подстрекатели двух мировых войн и те, кто готовит сейчас следующую войну, - были ли все они христианами в душе? Или, может быть, ненасытными язычниками были только их лидеры, тогда как огромные массы населения оставались христианами? Если бы это было так, мы могли бы быть более оптимистичны. К сожалению, это не так. Конечно, часто лидеры более ненасытны, чем те, кто за ними следует, потому что им есть чего добиваться, однако они не могли бы осуществить свои планы, если бы желание завоевывать и побеждать не было бы до сих пор неотъемлемой частью социального характера.

Стоит лишь вспомнить тот дикий, безумный энтузиазм, с которым люди принимали участие в различных войнах за последние два века, - эту готовность миллионов к самоуничтожению ради того, чтобы сохранить репутацию "сильнейшей державы", "честь" или прибыли. А вот еще один пример: посмотрите, какой безумный национализм объединяет людей, следящих за ходом современных Олимпийских игр, которые якобы служат делу мира. На самом же деле популярность Олимпийских игр - это символическое выражение западного язычества. Они прославляют языческого героя: победителя, самого сильного, самого упорного, и при этом не замечают грязной смеси бизнеса и рекламы, столь характерных для современной имитации тех Олимпийских игр, которые проводились в Древней Греции. В христианской культуре место Олимпийских игр могла бы занять мистерия, представляющая Страсти Христовы, но единственная знаменитая современная мистерия, которая разыгрывается в Обераммергау*, стала сенсацией для туристов.

обета каждый год разыгрывают своими силами Страсти Христовы. - Прим.

перев.] А если все это так, то почему же европейцы и американцы не откажутся открыто от христианства как от религии, не соответствующей нашему времени? На то есть несколько причин: так, религиозная идеология нужна для того, чтобы заставлять людей быть дисциплинированными и не подрывать, таким образом, основ общества. Но есть еще более важная причина: люди, твердо верующие в Христа как в величайшего из возлюбивших бога и пожертвовавшего собой, могут обратить свою веру в отчужденное убеждение, что за них любит Иисус. И тогда сам Иисус становится идолом, а вера в него начинает заменять каждому человеку акт любви. Все выражается в простой, до конца не осознанной формуле: "Христос любит за нас; мы можем и дальше следовать образцу древнегреческого героя и все же будем спасены, потому что такая отчужденная "вера" в Христа заменяет подражание Христу".

Само собой разумеется, что христианская вера - это тоже лишь жалкая ширма, скрывающая собственную алчность. И все же я верю, что людям присуща столь глубокая потребность в любви, что, когда они ведут себя как волки, это обязательно вызывает у них чувство вины. Наша мнимая вера в любовь в какой-то степени притупляет в нас боль от бессознательного чувства вины за то, что мы живем без любви.

"Индустриальная религия"

Развитие религии и философии после средневековья носит слишком сложный характер, чтобы рассматривать его в этой книге. Оно характеризуется борьбой двух принципов: христианской, духовной традиции в теологической и философской формах и языческой традиции идолопоклонства и бесчеловечности, которая принимала множество различных форм в процессе развития того, что можно было бы назвать "религией индустриализма и кибернетической эры".

Гуманизм Ренессанса следовал традиции позднего средневековья и был первым периодом высочайшего расцвета "религиозного" духа после средних веков.

Идеи человеческого достоинства, единства человеческого рода как основа всеобщего политического и религиозного единства нашли в нем свое полное выражение.

Эпоха Просвещения XVII- XVIII веков явилась еще одним периодом великого расцвета гуманизма. Карл Беккер (1932) показал, в какой степени философия Просвещения была выражением "религиозной установки", свойственной теологам XIII века:

"Если мы рассмотрим, что лежит в основе этой веры, то увидим, что на каждом шагу эти Философы обнаруживали свои заимствования из средневековой мысли, хотя и не осознавали этого". Французская революция, порожденная философией Просвещения, была не просто политической революцией. По словам Токвиля (приведенным Беккером), это была "политическая революция, имевшая определенные черты религиозной революции (Курсив мой. - Э. Ф.). Подобно исламу и протестантским движениям, она преодолела границы между странами и народами и получила распространение благодаря проповедям и пропаганде своих идей". Описание радикального гуманизма XIX и XX веков будет приведено ниже, при обсуждении гуманистического протеста против язычества индустриальной эры. Однако для того, чтобы иметь основу для такого обсуждения, мы должны обратиться к рассмотрению нового вида язычества, развивавшегося одновременно с гуманизмом и в данный момент исторического развития грозящего нам уничтожением. Первым шагом, который подготовил почву для развития "индустриальной религии", была элиминация Лютером материнского элемента в церкви. И хотя это может показаться ненужным отступлением, я должен кратко остановиться на данном вопросе, ибо он важен для нашего понимания развития новой религии и нового социального характера.

Два принципа лежат в основе организации общества: патрицентрический (или патриархальный) и матрицентрический (или матриархальный). Как впервые показали И. Бахофен и Л. Г. Морган, матрицентрический принцип делает центральной фигурой общества любящую мать. Материнский принцип - это принцип безусловной любви; мать любит своих детей не потому, что они нравятся ей, а потому, что они ее (или другой женщины) дети. Поэтому материнскую любовь нельзя заслужить хорошим поведением, но нельзя и потерять ее, согрешив. Материнская любовь - это милосердие и сострадание (по-древнееврейски "rachan in", корень этого слова rechen, что означает "материнская утроба").

Отцовская любовь, напротив, обусловлена, она зависит от достижений ребенка и его хорошего поведения; отец сильнее любит того ребенка, который больше всего похож на него, того, кого он хочет сделать наследником своей собственности.

Любовь отца можно потерять, но ее можно вновь заслужить раскаянием и смирением.

Отцовская любовь - это справедливость.

Эти два принципа - женский-материнский и мужской-отцовский соответствуют не только существованию мужского и женского начал в любом человеке, но и столь свойственной каждому мужчине и женщине потребности в милосердии и справедливости. Самое глубокое желание человека, по-видимому, добиться такого синтеза, в котором два эти полюса (материнство и отцовство, женское и мужское начала, милосердие и справедливость, чувство и разум, природа и интеллект)

не только утратили бы взаимный антагонизм, но и дополняли и оттеняли бы друг друга.

И хотя такой синтез не может быть в полной мере достигнут в патриархальном обществе, он в какой-то мере существовал в Римско-католической церкви.

Богоматерь, церковь как вселюбящая мать, папа римский и священники как материнские образы - и все это рука об руку с отцовскими элементами строгой патриархальной бюрократии, во главе которой стоял тот же папа, но уже как носитель власти и могущества. Этим материнским элементам в религиозной системе вполне соответствовало отношение к природе в процессе производства: труд крестьянина так же, как и ремесленника, не был враждебен природе. Это была кооперация с природой: не насилие над ней, а преобразование природы в соответствии с ее собственными законами.

В Северной Европе Лютер установил чисто патриархальную форму христианства, опиравшуюся на бюргеров и светских князей. Суть этого нового социального характера в подчинении патриархальной власти: единственным способом заслужить любовь и одобрение стал труд.

За фасадом христианской религии возникала новая тайная религия, "индустриальная религия", укоренившаяся в структуре характера современного общества, но не признаваемая "религией". Индустриальная религия несовместима с подлинным христианством. Она низводит людей до положения слуг экономики и созданных их же руками машин.

Основой индустриальной религии был новый социальный характер. Суть его составляют страх и подчинение могущественной мужской власти, культивирование чувства вины за непослушание, разрыв уз человеческой солидарности из-за преобладания своекорыстия и взаимного антагонизма. В индустриальной религии "священны" труд, собственность, прибыль, власть, даже если эта религия и способствовала развитию индивидуализма и свободы в рамках своих основных принципов. Превращение христианства в строго патриархальную религию сделало возможным выразить индустриальную религию в терминологии христианства.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.