Маркова Л.А. XVI. СОЦИАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ИСТОРИИ НАУКИ

Маркова Л.А.

XVI. СОЦИАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ ИСТОРИИ НАУКИ

1. ДИСКУССИИ ИНТЕРНАЛИСТОВ И ЭКСТЕРНАЛИСТОВ

Если история науки понимается как история научных идей, то исследователь, приступая к ее изучению, наталкивается на двойственность этой истории в следующем смысле:

— с одной стороны, научные идеи существуют независимо от каждого человека в отдельности, от того периода времени, когда они появились на свет, хотя и обладают хронологической последовательностью, они вытекают одна из другой, обосновывая друг друга и образуя единую систему знания;

— с другой стороны, историк не может не учитывать того обстоятельства, что возникают научные идеи в голове ученого и что их появлению способствуют или, наоборот, препятствуют различные события и факторы, не-имеющие, на первый взгляд, никакого отношения к строго логической структуре научного знания.

Они могут относится к области социальных, общекультурных, политических отношений, могут выражать особенности индивидуальной биографии ученого и т.д.

История науки расщепляется на две истории:

объективизированная, независимая от субъекта, история идей;

и

персонализированная, связанная с деятельностью ученого по производству знания, погруженная в контекст социальных, политических, религиозных и прочих отношений.

Такая двойственность истории науки послужила основанием для формирования двух методологических направлений в историографии науки к середине XX в.:

история научных идей,

управляемая внутренне присущими ей закономерностями (интернализм),

и

история науки, детерминируемая внешними социальными факторами (экстернализм).

Между представителями обоих направлений велись активные споры, дискуссии на международных конференциях, симпозиумах, в журналах и другого рода публикациях. В ходе этих дискуссий сложился некий невидимый колледж, члены которого активно общались друг с другом.

Среди наиболее активных участников обсуждений, проводившихся в середине XX в., можно назвать таких историков как

— А.Койре, Р.Холл, Дж.Рэнделл мл., Дж.Агасси, более или менее последовательно разделявших позиции сторонников интерналистского направления;

— Р. Мертон, А.Кромби, Г.Герлак, Э.Цильзель, Дж.Нидам, С. Лилли, придерживающихся социологической интерпретации истории науки.

При анализе высказываний историков в адрес друг друга обращает на себя внимание тот факт, что представители социологической интерпретации истории науки упрекают своих оппонентов в недостаточном внимании к социальным аспектам в развитии науки.

Историки — интерналисты, как считают их оппоненты, уклоняются от решения тех проблем, которые находятся в центре внимания при социологической интерпретации истории науки.

А. Кромби говорит о том, что историки интерналистского направления пренебрегают изучением мотивов и целей науки, изучением распространения и применения научных открытий и т. д.

Г. Герлак ставит в вину историкам-интерналистам, что они игнорируют связь генезиса науки и ее истории с ростом техники, в то время как очевидно, что наука очень многим обязана практическим ремеслам и искусствам. Аналогичным образом Дж.Нидам считает пороком исторических работ интерналистского толка нежелание их авторов признавать тот очевидный факт, что ученые постоянно сталкиваются с практическими проблемами и не могут этого избежать.

В свою очередь, историки интерналистского направления упрекают экстерналистов в том, что они оставляют вне поля своего изучения основное содержание истории науки, а именно, развитие научных идей, которое происходит, по выражению А.Койре, имманентно и автономно.

По мнению Р.Холла, история науки есть, прежде всего, интеллектуальная история и ее никак нельзя объяснить внешними факторами. Р.Холл особенно энергично подчеркивает огромную разницу между двумя подходами в изучению истории науки и неоднократно высказывается об их фундаментальном отличии друг от друга.

Однако такие высказывания о противоположности, несовместимости двух направлений часто определялись искажением позиции противника.

Это особенно четко проявилось в споре Р.Холла и Р.Мертона на Висконсинском симпозиуме (1957 г.)

Когда Р.Холл в ходе дискуссии излагает свое собственное понимание роли ремесла и техники в возникновении науки Нового времени, т.е., когда он выступает в несвойственном ему амплуа историка, изучающего влияние внешних факторов на науку, тогда Р.Мертон полностью с ним соглашается. Когда же Р.Холл воюет против экстерналистов, предварительно изложив их точку зрения, Р.Мертон возражает против преувеличений и искажений и утверждает, что здесь не может быть никакого спора, так как невозможно найти сторонников взглядов, которые Р.Холл приписывает экстерналистам.

Получается, что вроде как и спорить не о чем, что дело только в разных предметах исследования, а это не дает еще повода говорить о противоположности и несовместимости двух подходов. Каждый занимается своим делом и не мешает другому.

2. ОБЩЕЕ ОСНОВАНИЕ В ПОЗИЦИЯХ МЕТОДОЛОГИЧЕСКИХ ОППОНЕНТОВ

Такое миролюбивое завершение противостояния интерналистов и экстерналистов оказывается возможным в силу определенного понимания и теми и другими социальности в истории науки.

Социальность толкуется ими исключительно как воздействие внешних социальных факторов (отсюда и название — экстернализм), таких как экономические, военные, политические, правовые и т.д., на развитие научного знания, которое обладает своими внутренними (отсюда — интернализм) законами, определяющими логическую связь между научными понятиями, всеми элементами эмпирического и теоретического содержания науки.

Представителями и того, и другого методологических направлений в историографии науки признается относительная независимость научного знания, обладающего своей внутренней логикой, от воздействия внешних социальных обстоятельств.

Эти обстоятельства могут ускорить или замедлить развитие научного знания, изменить его направление, но они практически не могут повлиять на внутреннюю логическую и содержательную сторону научных идей.

Это признается всеми:

— интерналисты, реконструируя логику развития научных идей, не ощущают никакой потребности в изучении внешних социальных факторов,

— экстерналисты, предлагая социологические исследования истории науки, не претендуют на анализ самого научного знания.

Среди историков науки существует как бы разделение труда.

Когда делаются попытки объединить исследования того и другого рода, то получаются, как правило, достаточно искусственные произведения, в которых наряду с перечислением следующих друг за другом научных открытий, в таком же хронологическом порядке излагаются события из гражданской истории. Органической внутренней связи между двумя рядами развития не получается. Научное знание в такого рода работах развивается по своим законам, общество — по своим.

В связи с этим можно вспомнить многотомные истории науки Р.Татона, А.Дома или Дж.Сартона.

Понимание социальности, которое присутствует в работах и интерналистов и экстерналистов как нечто само собой разумеющееся, не вызывающее сомнений, предполагает разделение труда в обществе и обмен результатами деятельности. Ученый-естествоиспытатель, промышленник, военачальник, администратор — каждый занимается своим делом и находится в определенных социальных отношениях с представителями других сфер деятельности.

Общение осуществляется главным образом через обмен результатами деятельности.

Когда процесс открытия, изобретения ученым завершен, его задача в том, чтобы представить результаты своего творчества в пригодном для использования виде, использования в самом широком смысле слова — и другими учеными, и представителями других родов деятельности (экономики, политики, культуры и пр.). При этом складываются и соответствующие отношения между людьми. Ученый, получивший новый результат в науке, представляет интерес и ценность в обществе как носитель определенной информации, обладатель знания, которое он может передать другим.

История открытия, а значит, и ученый в своей истории, ученый как личность для успешного функционирования научных результатов в обществе значения не имеют.

Аналогичные требования предъявляются и к человеку, получающему информацию. От него не требуется никаких личных качеств, которые бы помогли ему эту информацию расшифровать, понять ее генезис. А если он такими качествами обладает, то они могут ему даже помешать успешно использовать полученные сведения.

Действительно, если бы ученый стал воспринимать каждую математическую формулу, которая ему нужна в работе, в «истории» этой формулы — в ее возникновении, изобретении, он едва ли смог бы сдвинуться с мертвой точки. Усвоение истории науки, ее прошлых результатов в форме получения готовой информации, не подлежащей проверке, является необходимым элементом всякой научной работы. Тем более такая форма овладения историей необходима и неизбежна в материальном производстве, в быту, в частности, в тех случаях, когда здесь используются результаты научной деятельности.

Для того, чтобы результативно и с толком пользоваться телевизором или холодильником, нам для получения того или иного эффекта вполне достаточно уметь поворачивать и нажимать соответствующие ручки и кнопки. Эти приборы и сделаны в расчете на то, что ими будут пользоваться профаны, не знакомые с их конструкцией и путями изготовления.

Для осуществления того типа общения, о котором сейчас идет речь, человек должен обладать достаточно простыми навыками, а личностные характеристики остаются за скобками, как несущественные и даже мешающие. Отсюда широкие возможности взаимозаменяемости, одни и те же функции в обществе могут выполняться в идеале любым из людей, т.е., другими словами, субъект деятельности постоянен, неизменен. Он индифферентен к своей деятельности, и она никак на него не влияет.

Таким же образом и в истории науки научное знание безразлично к личности ученого, к социальным, культурным характеристикам той эпохи, когда это знание было произведено на свет.

Самое подробное и тщательное изучение историком социальных условий, которые сопутствовали появлению новых научных идей, не выведет исследователя к содержанию и логике научного знания (экстернализм), а скрупулезный анализ внутренней логики научной теории не требует выхода в социальный контекст научной деятельности (интернализм).

Деятельность по производству научного знания во всех ее видах отделяется от получаемого результата. Эта трактовка социальности в истории науки кажется безупречной. Однако у нее имеются свои границы.

3. ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНОЕ ТЕОРЕТИЗИРОВАНИЕ И ПОНЯТИЕ СОЦИАЛЬНОСТИ

Этому типу социальности, который доминирует в Новое время (прежде всего в материальном производстве) и основывается на разделении труда и обмене результатами деятельности, соответствуют и некоторые особенности теоретизирования в классическом естествознании.

В новое время господствующей тенденцией в познавательном отношении человека к природе является взгляд на нее как на противостоящую и чуждую человеку.

Но когда познание внешнего мира, независимого от человека, подлежащего изучению, освоению, использованию, понимается только как процесс, направленный во вне, в своей потенции уводящий в бесконечность, не замыкающийся обратно на человека, тогда очень легко утрачивается всякая необходимость прибегать к социальным моментам для объяснения характера научного знания как такового.

Скальпель естественно-научного знания вскрывает все более глубокие пласты природного бытия, и при этом вполне можно отвлечься от того факта, что сам скальпель (техническая оснащенность науки, материальные ресурсы, экспериментальное оборудование, мыслительные, логические возможности ученого) меняется и совершенствуется. Важно то, что с его помощью добывается знание как таковое, внутреннее содержание и структура которого зависят от характера вскрываемых пластов, а не от особенностей самого скальпеля.

История человеческих отношений, история социума — это предпосылка и необходимое условие появления научного знания, но сколько ни изучай социум, никогда не приблизишься к пониманию структуры и содержания знания, являющегося отражением, воспроизведением объективно и независимо от человека существующей природы.

— Вне человеческого общества научное знание немыслимо, оно порождается человеком, но в идеале оно тем больше приближается к абсолютной истинности, чем основательнее очищается, освобождается от всего человеческого как субъективного, неустойчивого, алогичного, случайного.

— Познающий субъект неизменен, всегда один и тот же, а феноменологический факт, что человечество развивается, трансформируется, следует учитывать только с целью понять, что же нужно исключить из процесса познания, чтобы можно было говорить о получении действительно объективного научного знания о реальном мире.

— Общение ученых между собой независимо от того, принадлежат ли они к разным эпохам или являются современниками, осуществляется как бы вне времени, в квазиодновременном пространстве.

— Наука в своем развитии постепенно освобождается от заблуждений и ошибок, связанных с субъективной стороной познания и бережно хранит крупицы объективной истины о мире, не подвергшиеся влиянию исторически преходящих событий и случайных с точки зрения развития научных идей обстоятельств.

Если исходить из такой точки зрения, социальные отношения между людьми в процессе получения знаний о природе утрачивают исторический характер.

Противоположная же точка зрения, когда признается обусловленность содержательной стороны научных идей социальными обстоятельствами, изменяющимися в ходе своего исторического развития, характеризуется как релятивистская, оправдывающая произвол и хаотичность в истории научных идей. В идеале субъект должен быть освобожден от всех своих исторических характеристик, доведен до точечного объема, до «ничто», не могущего «осквернить» логическую безупречность объективного научного знания.

В этом смысле социальное полностью исключается из развития научных идей.

С другой стороны, установка на понимание природы как на противостоящую человеку, чуждую ему силу, которую надо укротить, покорить, познать с целью максимального использования, приводит к тому, что и научное знание о природе воспринимается в обществе, прежде всего, с точки зрения возможностей его использования в утилитарных целях.

Естественно-научное знание функционирует в обществе как информация, как сигнал к действию, и такую роль оно может выполнять только в качестве готового результата, «черного ящика».

При использовании тех или иных научных результатов в материальном производстве, например, история этих результатов, пути их получения не имеют никакого значения. Можно даже сказать, что функционирование результатов научной деятельности в социуме тем успешнее, чем более строго формально, в соответствии с нормами логики, безотносительно к субъектным аспектам процесса познания, они сформулированы.

4. МЕХАНИЗМ ДЕЙСТВИЯ СОЦИАЛЬНОГО ЗАКАЗА

Описанный выше способ функционирования науки в обществе (через использование ее результатов) лежит в основе действия социального заказа, являющегося могучим средством стимулирования, регулирования научного прогресса.

Допустим, в результате политического, военного развития, или в производстве, сельском хозяйстве вырабатывается некоторая потребность, которую может удовлетворить наука. Например, развитие сельского хозяйства порождает потребность в новых удобрениях.

Наука получает социальный заказ.

При этом обществу безразлично, какими научными средствами этот заказ будет выполнен, важно получить результат научных исследований, который можно успешно использовать в хозяйстве. Ученым, в свою очередь, безразлично для успешного выполнения их работы, какими путями полученный ими заказ был сформирован в обществе. Важен результат некоторого общественного развития, который должен быть воспринят как толчок к деятельности.

Общественное воздействие на науку в этом случае характеризуется следующим образом.

— Как действие внешней силы, стимулирующей движение, но не отвечающей за законы этого движения (неурожай в сельском хозяйстве, вынуждающий химиков интенсифицировать работу в определенной области своей науки, не детерминирует пути и способы рассуждения ученых).

— Внутренняя природа этой внешней силы неважна для понимания законов вызванного ею движения.

— Результат научной деятельности, переданный обществу для потребления, использования, тоже действует как сила, приложение которой вызывает определенное движение (например, применение удобрения ускоряет развитие растений), но законы этого движения не детерминируются приложенной силой (растение может расти быстрее или медленнее, но оно растет по своим биологическим законам, которые не могут определяться новым химическим удобрением).

Такого типа социальные отношения соответствуют логике рассуждения в классическом естествознании.

В механике Ньютона природа сил, вызывающих движение, неизвестна. Эти силы характеризуются только по вызываемому ими действию. Кинематические законы движения не зависят от того, какая сила вызвала данное движение. Движение материальных тел в теории сводится к движению материальных точек, это означает, что кинематические законы движения не учитывают внутреннюю структуру, содержание движущихся тел, те изменения, которые в них вызываются движением.

Способы рассуждения в историографии науки и экстерналистов, и интерналистов аналогичны:

результаты научной деятельности функционируют в обществе, а результаты любого рода общественной деятельности функционируют в науке как внешние силы.

Именно такая форма существования науки в обществе делает возможным социальный заказ.

5. ФИЛОСОФИЯ В ИСТОРИИ НАУЧНЫХ ИДЕЙ

В историко-научных концепциях середины XX в. научное знание в его логике и содержании отделяется демаркационной линией не только от других, по отношению к науке, социальных институтов (производство, политика, военное дело, религия и т.д.), но и от творческой деятельности ученого по производству нового знания, т.е. от всей совокупности обстоятельств, сопутствующих появлению новых идей в науке.

При этом большинство философов и историков науки придерживаются мнения, что творческие процессы не поддаются логической интерпретации, а поэтому они исключаются из всех теоретических историко-научных реконструкций. Они присутствуют в этих реконструкциях только своими результатами, логически оформленными и включенными в существующую структуру научного знания.

Однако такая позиция при изучении развития научного знания все чаще и чаще приводит к серьезным трудностям.

— Приходится, например, признать, что существуют по меньшей мере две истории науки — история уже полученного, добытого, готового научного знания и история изобретения этого знания в головах индивидуальных ученых.

— Приходится признать, что, вопреки феноменологической очевидности взаимосвязи между ученым и теорией, все научное значение как таковое оказывается замкнутым в особом мире идей, изолированном от всего человеческого. Более того, теории в исторической последовательности их возникновения жестко разделены между собой и их, как оказывается, трудно соединить какими-либо логическими, рациональными средствами.

— Наконец, само изучение структуры готового знания, чем последовательнее с точки зрения логики оно осуществляется, тем чаще наталкивается на необходимость включения в предмет изучения личностной деятельности ученого по созданию этого знания.

Кризис позитивизма, философского течения, которое определяло в значительной степени характер теоретичности историко-научных исследований вплоть до середины XX в., привел к пересмотру историками базовых понятий своей дисциплины, в том числе и понятия научного знания в его связи с творческими процессами в голове ученого.

Одним из основных тезисов позитивизма при интерпретации научного знания было отделение этого знания от философии.

Поэтому вытеснение позитивизма из историко-научных концепций началось с критики именно этого положения, являвшегося краеугольным камнем позитивистской методологии.

Среди историков науки первым начал массированное наступление на позитивизм Э.Барт. Его основная работа «Метафизические основания современной классической науки» была опубликована в 1925 г.

Э. Барт полагал, что научное знание в принципе не может быть отделено от философского. По его мнению, интеллектуальная история показывает совершенно ясно, что мыслитель, отвергающий метафизику, в действительности придерживается метафизических понятий трех видов.

— Во-первых, он разделяет идеи своего века относительно основ мироздания.

— Во-вторых, пользуясь в своей работе каким-то методом, исследователь едва ли сможет избежать искушения сделать из этого метода метафизику, т.е. предположить такое устройство мира, которое позволяет применять его метод с успехом.

— В-третьих, человеческая природа такова, что она нуждается в метафизике для своего полного интеллектуального удовлетворения, и ни один великий ум не может уклониться от игры с фундаментальными вопросами, тем более, что они настойчиво и все вновь и вновь возникают перед ним в ходе позитивных исследований или под влиянием вненаучных интересов, таких, например, как религия.

Но поскольку, пишет Э.Барт, позитивистски настроенный ум не приучил себя к систематическому метафизическому размышлению, его спекуляции по такого рода вопросам оказываются часто жалкими, неадекватными и даже фантастическими.

Э. Барт полагал, что невозможно понять современную науку без осмысления ее метафизических оснований в сравнении с метафизическими основаниями средневековой науки.

А. Койре, который знал идеи Э.Барта, продолжил критику позитивизма и еще больше, чем Э.Барт, подчеркивал значение анализа научной революции XVII в. для понимания роли философии в истории научных идей.

Переход от аристотелевской науки к науке нового времени означал, прежде всего, по мнению Койре, смену философских представлений.

Великие мыслители XVII в. должны были не просто открыть законы природы, которые нам кажутся сегодня такими простыми и которые усваиваются без особого труда детьми в школе, они должны были разработать и построить саму систему, которая сделала эти открытия возможными. Они должны были изменить и переделать самый наш интеллект, снабдить его рядом новых понятий, разработать новый подход к бытию, новую концепцию природы, новую концепцию науки, другими словами, новую философию. Сформировался новый стиль мышления, в контексте которого только и может существовать современная наука.

Таким образом, в историко-научной концепции А.Койре

— внимание фокусируется на фундаментальной научной революции, когда формируются новые идеи в конкуренции и борьбе с идеями аристотелевской науки;

— присутствуют не только и не столько результаты научной исследовательской деятельности, сколько процесс возникновения нового научного знания;

— научное знание не отделяется от деятельности по его получению, и в этом случае оно оказывается неотделимым от философии, оказывается погруженным в определенный тип мышления, свойственный конкретной исторической эпохе.

Эти свои идеи А.Койре наиболее полно развил в своем основном труде «Галилеевские этюды», опубликованном в 1939 г.

Как уже говорилось выше, А.Койре был главой школы интерналистов, т.е. он занимался прежде всего историей научных идей, отвлекаясь от воздействия внешних социальных факторов как от несущественного для имманентной логики научного знания. Сам он, как и его оппоненты, не воспринимал свой выход в мир субъекта научной деятельности через философию, строй мышления и научную революцию как прорыв к социальным аспектам истории науки. Он, как и все историки в середине XX в., понимал социальность только как воздействие внешних социальных факторов, и поскольку это воздействие не было существенным для его исследовательских целей и он им не занимался, то он и считал себя противником социологических интерпретаций науки.

Линию А.Койре в историографии науки продолжил Т.Кун.

В своей книге «Структура научных революций» (1962), в предисловии, он специально оговаривает, что не будет заниматься внешними социальными факторами развития науки, и действительно он этого не делает. Между тем, его концепция уже большинством воспринимается именно как социологическая, и основной толчок она дала развитию разного рода социальных течений в историографии науки.

Т. Кун развивает дальше идею А.Койре о строе мышления, соединив это понятие с понятием парадигмы глобального, мировоззренческого характера. Кроме того, понятие парадигмы у Т. Куна предполагает наличие сообщества ученых, которые разделяют приверженность этой конкретной парадигме. Для Т. Куна анализ научного знания не может быть плодотворным, если он не включает в себя анализ деятельности научного сообщества. Субъект научной деятельности занимает прочное место в системе взглядов Т.Куна.

Таким образом, кризис позитивизма и пересмотр ряда его базовых положений, прежде всего, об отделении научного знания от философии, приводят к формированию представлений о новом типе социальности, базирующейся на производстве нового знания субъектом научной деятельности.

6. РАЗНООБРАЗИЕ ФОРМ СОЦИАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ В ИСТОРИИ НАУКИ

В работах экстерналистского толка тоже все чаще внимание сосредоточивается на социальных отношениях, складывающихся вокруг процессов генерирования нового знания.

Р. Мертон, глава школы экстерналистов, неоднократно подчеркивал важность для историка осознать, что никогда никакое знание не излагается в том же порядке, в каком оно было получено. В конечном продукте научной деятельности обычно скрывается тот путь, которым ученый шел к своему открытию. Задача историка изучить разного рода социальные, культурные, психологические обстоятельства, сопутствовавшие работе ученого над открытием.

Подлинная история научных идей — это социальный процесс,

который не может быть понят без обращения к логике научного знания.

— Историка науки должны интересовать в первую очередь такие события и аспекты прошлого науки, которые не включены непосредственно в современное состояние знания.

— История науки должна содержать разумные для своего времени, но ошибочные с нашей современной точки зрения понятия, которые были опровергнуты впоследствии, а также неверные заходы, теперь уже архаические доктрины, как бесплодные, так и плодотворные заблуждения прошлого.

Помимо классических трудов прошлого историк обязан включить в круг своего рассмотрения дополнительно в качестве исходного материала целый ряд других источников. Р.Мертон имеет в виду научные записные книжки и дневники, корреспонденцию, автобиографии и биографии.

Из таких источников историк может почерпнуть сведения о том, как ученый в действительности проводил свои исследования, об интеллектуальных и социальных влияниях, сопутствующих им, о случайных находках идей и данных, о заблуждениях, оплошностях, отклонениях от первоначального плана работы и о всяких других эпизодах, которые редко попадают в опубликованные материалы.

Однако историк никогда не должен претендовать на анализ научного знания самого по себе, это дело естествоиспытателя. Для Р.Мертона важно вычленить научное знание в особую область, четко отграниченную и от социальной структуры самой науки, и от других социальных институтов в обществе.

В этом у Р.Мертона много общего с К.Поппером, который тоже выделяет научное знание в особый мир идей, отделенный четкими демаркационными линиями от двух других миров — мира физической реальности и мира человеческих восприятий и ощущений.

Но если для К.Поппера подлинная история науки есть история научных идей в третьем мире, то для Р.Мертона подлинная история науки — это ее социальная история, история условий осуществления научной деятельности, мотивов исследовательской работы ученого и т.д.

Научное знание, считает Р.Мертон, развивается по своим собственным законам, независимо от социума.

Это развитие — кумулятивно, поступательно, непрерывно.

Все более или менее ценное из прошлого научной дисциплины входит в ее современную теоретическую мысль.

Ученый в своей повседневной работе не нуждается в знании истории тех идей и теорий, которыми он оперирует.

Современная теория как система — это область логики и может быть понята без всякого обращения к истории. Не случайно в качестве эпиграфа к первой главе своей книги «О теоретической социологии» Р.Мертон берет слова А.Уайтхеда: «Наука, которая не решается забыть своих основателей, обречена».

Движущую силу науки Мертон видит в стимулах индивидуальной деятельности ученого.

Главным стимулом он считает стремление ученого к утверждению своего приоритета, который обеспечивает ему профессиональное признание.

Здесь и заключается энергия, движущая систему, институтализированная мотивация, которая может объяснять ориентацию ученых на научную этику и их готовность отвечать ее требованиям.

Соответствующим образом организовано научное сообщество, подчиняющееся своим, специфичным для науки этическим нормативам. Генезис науки Нового времени был возможен лишь при наличии функциональной связи между ее еще только зарождающимися этическими нормами с нормативами поведения какого-либо уже утвердившегося, пользующегося поддержкой общества социального института.

Таким институтом в Англии XVII в. оказался институт религии, но это в значительной степени историческая случайность. Р.Мертон сам приводит пример Италии, где современная наука сформировалась при поддержке других социальных институтов.

Само по себе наличие функциональной связи между наукой и каким-то другим, уже обладающим твердым общественным статусом социальным институтом необходимо, но исполнители ролей могут меняться. Факт благотворного влияния, например, религии на науку является некоторым побочным, неожиданным результатом развития религии, который не могут предвидеть и сами религиозные вожди.

Никаких единых закономерностей развития науки в обществе нет и быть не может.

Каждую историческую ситуацию следует рассматривать особо и выявлять свойственные ей функциональные отношения. В каждом социальном институте предполагается наличие некоторого внутреннего «жесткого ядра» (научное знание в науке, теология в религии), которое существует само по себе и не вступает ни в какие контакты с другими факторами социального порядка.

Движущая сила развития социального института выносится обычно за пределы «жесткого ядра» в сферу мотиваций деятельности, опирающихся на господствующие в обществе ценности. Через эти мотивационные аспекты и осуществляется связь между социальными институтами, в нашем случае — между наукой и религией. Понять научное знание как логическую систему, исходя из взаимодействия науки и общества, для Р.Мертона в принципе невозможно. В этом смысле он гораздо категоричнее, чем А.Койре, защищает невосприимчивость научного знания к любому социальному воздействию.

Таким образом, в исторической и социологической концепции науки Р.Мертона предполагается, что историк и социолог не могут и не должны заниматься научным знанием как некоторой логической системой, это дело естествоиспытателя.

История науки — это социальный процесс, отделенный жесткой демаркационной линией от научных идей.

Все, что связано с субъектом научной деятельности, остается внешним (экстерналистским) по отношению к логике развития научного знания. Но хотя все социальные аспекты истории науки и объединены у Р.Мертона этим общим свойством быть внешними, они подразделяются внутри себя на несколько видов, которые можно различить в том, что было выше сказано.

— Можно говорить о социальных отношениях между разными общественными институтами, такими как наука, религия, производство, политика и т.д.

— Очень важным для понимания истории науки являются отношения внутри научного сообщества, базирующиеся прежде всего на определенных этических нормах поведения.

— Наконец, историку необходимо, проанализировать всю совокупность социальных, психологических, этических, экономических и пр. отношений, которые складываются у ученого в его движении к научному открытию.

Существенно, что вместе с усложнением социальной структуры науки в XX в., особенно во второй его половине, появляется все более четкая дифференциация форм социальных связей. Ответ на вопрос, что же такое социальность в науке и ее истории, перестает быть однозначным и не вызывающим сомнения.

Понятие социальности становится проблемным.

7. МИКРОСОЦИОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Послемертоновская социология науки (70—80 гг.) в значительной степени вобрала в себя идеи Т. Куна, а это прежде всего означало отказ от жестких демаркационных линий между социумом и знанием.

Это делается на том основании, что, по мнению микросоциологов, продукты научной деятельности нельзя понимать как схватывающие, воспроизводящие в себе нечто существующее в природном мире. Скорее, они выкованы, сконструированы, преобразованы в лаборатории из чего придется. К.Кнорр-Цетина один из наиболее ярких представителей микросоциологических исследований, называет внешними для науки, несущественными для ее понимания отношения природа — научное знание, а внутренними для науки, выражающими ее суть — социальные отношения внутри научной лаборатории.

По мнению К.Кнорр-Цетины, теория как продукт научной деятельности является специфической конструкцией, несущей на себе печать ситуационной случайности и структуры интересов, вплетенных в процесс, породивший ее. Продукты науки не могут быть адекватно поняты без анализа процедуры их конструирования. Это значит — то, что случается в процессе конструирования, небезразлично к результатам, которые мы получаем.

Это означает также, что продукты науки должны рассматриваться как внутренне структурированные в процессе производства, независимо от вопроса об их внешнем структурировании через установление их соответствия или несоответствия с реальностью.

Такая исходная постановка вопроса сразу же исключает из рассуждений К.Кнорр-Цетины о науке познавательное отношение человека к действительности.

— Деятельность ученых в лаборатории, которая воплощает для К.Кнорр-Цетины науку в целом, замыкается на саму себя без выхода на внешний мир как предмет познания.

— Научные результаты, включая эмпирические данные, характеризуются прежде всего как итог процесса производства.

— Процессы производства включают в себя цепочки решений и обсуждений, предполагающие необходимость выбора. Каждый выбор делается на базе предыдущего набора процедур выбора, и в свою очередь является основанием для последующих селекции.

Сложность научных конструкций, появляющихся в результате разнообразных выборов, которые делаются учеными в конкретной лаборатории, побуждает нас считать маловероятным, чтобы продукты научной деятельности были получены одним и тем же способом при разных обстоятельствах, считает К.Кнорр-Цетина. Это значит, очень мало вероятно, чтобы процесс производства результата можно было повторить. Это стало бы возможным только в том случае, если бы большинство процедур выбора было жестко фиксировано или осуществлялось сходным образом.

Любое новшество в науке К.Кнорр-Цетина рассматривает как итог социального взаимодействия и обсуждения.

Инновация и ее принятие — это моменты временной стабилизации внутри процесса конструирования знания, который в своей основе — социальный процесс. В этот процесс, по мнению К. Кнорр-Цетины, должны быть возвращены пространство и время.

Именно поэтому в последние годы в микросоциологии приобрели большое значение понятия ситуации и зависимости от контекста. Когда ученый оформляет свой результат в научную статью, он деконтекстуализирует продукт своей работы. Чтобы восстановить контекстуальность науки, мы должны пойти в лабораторию, считает К.Кнорр-Цетина, и наблюдать процесс производства знания. Тогда научный метод можно видеть как локализованную форму практики, а не как парадигму универсальности, не обладающую своим конкретным местом. Научный метод укоренен в социальном действии так же, как и другие формы социальной жизни.

В отличие от Р.Мертона, К.Кнорр-Цетина не признает права на существование за пределами лаборатории гносеологической проблематики. Проводимый ею социологический анализ исчерпывает, по ее мнению, все характеристики науки и является самодостаточным. К.Кнорр-Цетина принадлежит к новому поколению социологов науки, для которых характерен уход от понимания науки как познавательной деятельности, и при этом они погружаются в анализ социальной деятельности в лаборатории, которая преднамеренно очищается по возможности от всех следов логической всеобщности и философской рефлексии.

Научное знание — это совсем не то, что мы привыкли с ним связывать. Его нельзя вынести за пределы лаборатории в некую совершенно чуждую ей область необходимого и объективного. За пределами лаборатории знание неизбежно сохраняет на себе печать именно этой лаборатории и именно этих конкретных условий его производства.

Таким образом, в микросоциологии мы видим еще один способ понимания социальности в науке как совокупности социальных отношений внутри лабораторий, отношений, которые складываются в процессы конструирования знания.

Такая постановка вопроса является прямым вызовом социологии Р.Мертона, где знание отделяется от всего, что сопутствовало его возникновению в голове ученого, от любого социального контекста.

8. НАУЧНОЕ СООБЩЕСТВО

Признание во второй половине XX в. многообразия форм социальности в науке означает повышенное внимание исследователей к субъекту научной деятельности, будь то отдельный ученый, научное сообщество или исследовательская лаборатория.

Совершенно другое положение вещей мы видим в начале прошлого века, в период становления прогрессистской, кумулятивистской историографии науки. Отдельный человек для О.Конта, например, — это ничто в социальном плане, человечество — это все. Человеческое существо — это прежде всего, биологическое существо, подчиняющееся в своем развитии вечным и неизменным природным законам. Изменчивость, историзм возможны только в области социального, поэтому именно социология дает исторический метод.

Отсюда соответствующий взгляд и на ученого: индивидуальная деятельность ученого исключается из сферы социального, признаки социального распространяются только на общество в целом, и на историю науки, в частности.

Деятельность ученого по производству научного знания в лучшем случае психологический процесс.

В значительной степени в связи с таким асоциальным пониманием деятельности ученого вопрос о внутренней социальности науки не ставился. Деятельность ученого по производству нового научного знания и складывающиеся на этой основе отношения между учеными воспринимались как нечто отличное от социальных отношений в сфере политики или производства, и никакой социальной специфики в них не усматривалось.

Для этого были вполне реальные основания в формах существования науки в обществе:

— наука еще не сформировалась как социальный институт;

— вся социальность науки сконцентрировалась на ее границах, в ее отношении с другими общественными институтами.

Во второй половине XX в. специальным предметом изучения становится внутренняя социальность науки, оформившаяся прежде всего в научном сообществе.

Особенно полно и глубоко понятие научного сообщества проанализировано Т.Куном в его книге «Структура научных революций».

Включение именно этого понятия в куновскую концепцию истории науки навлекло на ее автора особенно ожесточенный огонь критики. Куна обвиняли в иррационализме на том основании, что он вместо логического объяснения того, почему научное сообщество отвергает старую теорию и принимает новую, выдвигает социальные и психологические аргументы.

Действительно, в его книге имеются утверждения, что переход к новой теории может быть основан лишь на вере в ее будущую плодотворность или на смутном эстетическом чувстве, что главной составляющей убеждений, которых придерживается научное сообщество в данное время, всегда являются личные и исторические факторы — элемент, по видимости, случайный и произвольный.

Критика в адрес Куна по этому вопросу не случайна, здесь на самом деле кроется серьезная опасность оказаться за пределами логики и рациональности. Основная трудность, которая встает на пути исследователей научного сообщества, состоит в том, что вновь и вновь возникает и не поддается преодолению демаркационная линия между социальными отношениями внутри научного сообщества и содержательной стороной научных идей.

В научном сообществе присутствуют очень разные формы социальных отношений.

— Речь может идти об отношениях начальника и подчиненных, ученых и неученых, финансистов, менеджеров и т.д.

— Тщательному анализу подвергаются этические нормы поведения ученых, мотивация их деятельности, цели, которыми они руководствуются в выборе профессии и в своей работе.

Важно отметить, что эта группа социальных отношений, хотя и является специфической именно для научного сообщества как некоторой социальной структуры, тем не менее с содержательной стороной научных идей связана лишь очень опосредованно.

Наряду с отношениями этого типа следует выделить способ общения между учеными в ходе решения и обсуждения сугубо научных проблем.

— В этом отношении каждый ученый выступает уже не как занимающий определенное служебное положение, не как руководствующийся какими-то вненаучными целями, а как представляющий определенную логическую позицию в научном споре, как сторонник той или иной научной парадигмы-теории.

Другими словами, отношения между учеными в данном случае выражают собой отношения между теориями, между разными научными позициями. Ученый ведет себя определенным образом по отношению к своему коллеге именно в силу своей убежденности в истинности тех или иных научных положений.

Если анализируется достаточно фундаментальная для развития научных идей ситуация (ситуация научной революции, например), то ученые в споре друг с другом как бы персонифицируют различные способы логической интерпретации.

При этом критерием того, в какой мере тот или иной ученый выражает в научном споре действительно логическую позицию, а не какие-то свои субъективные, случайные для развития науки особенности личности, является возможность замены его вымышленным персонажем, как это имеет место в «Диалогах» Г.Галилея или в «Доказательствах и опровержениях» И.Лакатоса.

Все эти различения однако не приводят сторонников Т. Куна к решению центральной проблемы: как избежать релятивизма, т.е. изменения научного знания при переходе от одного научного сообщества к другому, от одних социальных условий к другим.

НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ

Важнейшим итогом анализа социальности науки в XX в. стало ее понимание как некоторой трудности, как определенного препятствия на пути создания целостных концепций науки и ее развития. Если в середине века в спорах интерналистов и экстерналистов неявно предполагалось, что все имеют в виду примерно одно и то же, и рассуждая о социальности в науке, расходятся только в оценке ее роли, то в последние десятилетия признается существование разных видов социальности, которые изучаются, разрабатываются, сопоставляются, сравниваются.

Социальность становится проблемой.

Это объясняется прежде всего особенностями развития самой науки во второй половине XX в.:

— наука превращается в сложный социальный организм, включающий в себя социальные структуры разного типа (научно-исследовательская лаборатория, университет, проблемная группа, научное сообщество, невидимый колледж);

— само научное знание меняется и в своей дисциплинарной структуре, и в своих логических, содержательных характеристиках, причем направление этих изменений позволяет говорить в определенном смысле о его гуманизации.

С другой стороны, движение мысли внутри дисциплин, изучающих науку (история, философия, социология), подводит исследователей к толкованию социальности науки как явления неоднозначного, требующего дифференцированного подхода и анализа как некоторой проблемы. Можно выделить несколько уровней в изучении социальной природы науки:

— во-первых, влияние внешних социальных факторов на науку;

— во-вторых, изучение внутренней социальности науки, причем эта социальность понимается в двух смыслах: как общественный институт, наподобие производственного, военного, политического и т.д., и как имманентное сообщество ученых, занятых деятельностью по производству нового знания;

— в-третьих, взаимодействие внутренней социальности науки с внешней:

как соотносятся результаты внешних социальных воздействий на науку и результаты деятельности в рамках внутренней социальности науки;

— наконец, как переносятся (и переносятся ли вообще) особенности внутренней социальности научного сообщества, занятого производством знания, на логическую структуру и содержание самого этого знания.

Последняя проблема — самая трудная для современной историографии науки, а также для философии и социологии науки. Внутренняя социальность каким-то образом уничтожает логику и истину в трудах многих современных исследователей науки, и это заставляет переосмыслить заново эти столь существенные для науки понятия.

Выход к проблематике такого рода обусловлен резкой переориентацией исследователей науки конца XX в. относительно взаимодействия науки и общества.

— Для историографии науки прошлого века в целом характерно рассмотрение взаимоотношения наука — общество в плане зависимости общественного развития от развития научных идей. Научные идеи выступают как двигатель развития общества.