2. Природа интеллекта: дуализм разума и тела

2. Природа интеллекта: дуализм разума и тела

При всем вышесказанном естественно-научные данные об эволюции живых организмов не являются для религии непреодолимым препятствием. Любой достаточно изобретательный богослов может легко признать теорию эволюции, не поступившись особо своими убеждениями: достаточно просто назвать эволюцию «инструментом бога». Если еще святым отцам Церкви вроде Оригена или Климента Александрийского не было трудным допустить аллегорическую природу сюжета о шестидневном сотворении, то и признание сотворения человека из красной глины легко можно окрестить «богословской аллегорией». Святой престол Ватикана уже признал эволюцию, да и некоторые православные богословы вроде Андрея Кураева к этому вполне готовы.

Однако есть естественно-научные представления, которые делают невозможным и бессмысленным само основание религии как таковой: это проблема природы интеллекта и сознания. Христианская патристика, как это уже было сказано, заимствует очень многое у эллинской метафизики, в особенности у Платона. Именно Платон является автором рассуждений об абстрактном Благе, о соотношении идеального и чувственного миров и о бессмертной нематериальной душе, содержащей индивидуальность (дух в иудаизме и в раннем эллинизме понимался буквально, как дыхание, прерывающееся со смертью). Для христиан принципиально важен незначительный метафизический нюанс, отличающий их от платоников и прочих «гностиков»: в патристике источником искажения блага является иудейское грехопадение, а не материя сама по себе, и телесность также составляет часть индивидуальности; для стороннего наблюдателя это различие между каноном и ересью незначительно. Буддизм с присущими ему представлениями о перерождениях и достижении нирваны также является традицией веры в метафизическую идентичность. В Новое время Декарт изложил свои представления о человеческой душе и сознании во втором и пятом размышлениях из «Размышлений о первой философии», став классиком дуалистического толкования природы телесности и интеллекта («протяженное» и «мыслящее», res extensa и res cogitas).

Метафизический дуализм имеет длинную историю и распространен далеко не только в европейских культурах, а также в Азии, Индии, на Дальнем Востоке, у цивилизаций Нового света и среди архаичных племен региона Амазонки и Тихого океана. Возможно, фундаментальные корни подобных представлений восходят к культу предков и убеждениям о том, что спящие и мертвые находятся где-то еще, но не рядом (буквальные географические «территории мертвых» за пределами местообитания племени, на другом берегу Нила, в Аиде, Шеоле или погребальных курганах). Это фундаментальный мотив человеческой культуры. Как я уже об этом говорил, все это вместе взятое связано с тем, что можно назвать «коммуникативная ошибка мозга»: людям свойственно переносить навыки влияния при помощи коммуникации (угрозами и просьбами) на все вокруг, включая «причинивший боль» молоток, «общаться» с домашними животными, «одушевлять» предметы и события, считать главным признаком «интеллектуальности» способность к коммуникации (вновь вспоминаются исследования китообразных Тимоти Лири, «игра в имитацию» Алана Тьюринга и проект SETI Карла Сагана и Френсиса Дрейка).

Метафизический дуализм как представление о природе человеческих интеллектуальных способностей получил наиболее полное философское развитие в трудах знаменитого математика и философа Рене Декарта. Как я уже упоминал, Декарт изложил свои представления о человеческой душе и сознании во втором и пятом размышлениях из «Размышлений о первой философии»[127]. Такой дуализм полагает человеческие интеллектуальные способности недоступными естественно-научному исследованию. Это наиболее ранняя позиция в дискуссии об интеллекте, наряду с которой в философии есть множество других, например, теория тождества, буквально воспринимающая слова вроде «сознание», но отождествляющая эти слова с какими-либо принципами работы мозга, и элиминативизм П. Черчленда, отрицающий «ментальные явления» и рассматривающий теории, содержащие упоминания ментальных объектов, как ложные. Одной из наиболее интересных и подходящих для нашего разговора является теория о категориальной ошибке в работах Гильберта Райла и Дэниела Деннета, непосредственного соратника Ричарда Докинза.

Вот что пишет Дэниел Деннет о кажущейся бесполезности философии сознания: «история [философии сознания], когда она рассматривается под широким углом зрения, кажется бесплодным качанием маятника от дуализма Декарта к материализму Гоббса, идеализму Беркли, а затем обратно к дуализму, идеализму и материализму, с немногими изобретательными, но неправдоподобными приспособлениями и изменениями терминологии»[128]. Проблема исследования природы человеческих интеллектуальных способностей, и в особенности того, что в обычной речи называется «сознание», как раз и заключается в неопределенности предмета говорения: естественная наука получает знание о работе мозга, но область интроспективного недоступна эмпирическому исследованию. Не ясно, как эмпирические данные вообще могут быть соотнесены с традиционным говорением о сознании, если могут быть вообще. Неопределенность предмета говорения порождает и целый жанр высказываний о несводимости «интроспективного» к материальному. Деннет пишет, что картезианскому дуализму, идеализму или эпифеноменализму свойственны внутренние противоречия наподобие проблемы взаимодействия картезианских «протяженного» и «мыслящего», где такое взаимодействие физического и нефизического либо невозможно, либо ведет к нарушению принципов сохранения. Что же касается теории тождества физических процессов в мозгу и «сознательных предметов», то такое тождество просто постулируется, в противовес метафизическим соображениям. Деннет пишет, что ситуация с подобными гипотезами напоминает заведомое отнесение феноменов неопознанных летающих объектов к области метеорологии, в противовес вымыслу о пришельцах (хотя на самом деле феномены НЛО могут объясняться иначе, например как ошибки в отчетах и фальсификации энтузиастов). В том и другом случаях (с НЛО и с сознанием) имеет место предрассудок, направленный против веры в сверхъестественное. Такой предрассудок может казаться правдоподобным, но он не позволяет ни получить новое знание о природе спорных явлений, ни решить проблему прояснения значения высказываний (утверждение о том, что Солнце не является колесницей Аполлона, не влечет за собой новое знание о термоядерном синтезе).

Сам Деннет утверждает, что теория тождества является ошибочной, но это, в свою очередь, не влечет за собой дуализм. Вслед за Гильбертом Райлом Деннет высказывается в пользу того, что понятия материи и сознания относятся к различным логическим категориям, а их отождествление есть «категориальная ошибка». В целях поиска обоснований утверждения о «категориальной ошибке» подвергается анализу употребление имен существительных в различных контекстах. Так, слова, предназначенные для обозначения конкретных предметов повседневного быта, могут быть употреблены в наибольшем множестве контекстов. Слова, обозначающие абстракции, в наибольшей степени ограничены в употреблении. Деннет ссылается на Куайна, где тот упоминает слова sake и behalf в составе идиом for the sake of и in my behalf[129]. Все подобные идиомы функционируют в языке как одно слово. Бессмысленно искать sake или отождествлять с каким-либо предметом behalf. «В этих случаях аргументы Райла очевидны: например, категориальной ошибкой будет попытка физиолога изолировать и идентифицировать силу (the dint) определенного мускульного напряжения, что отнюдь не означает, будто сила есть скрытое, нефизическое сопровождение такого напряжения»[130]. Логика самого Деннета, которую он иллюстрирует примером с употреблением слова «голос», в разных контекстах обозначающего связки, колебания, физические способности исполнителя, здесь и далее становится очевидной: «будет достаточно, если все, что может быть сказано о голосах, может быть перефразировано, объяснено или иначе соотнесено только с утверждениями о физических вещах»[131]. В целях ясности следует перефразировать утверждения, содержащие подобные «голосу» или «сознанию» имена существительные, при этом сами слова «голос» и «сознание» уже не будет необходимости соотносить с физическим объектом.

Вместе с тем Деннету, в отличие от Райла, недостаточно утверждения о различных категориях существования. Если слово «голос» не отождествляется ни с горлом, ни с легкими, ни с потоком воздуха, это еще не означает, что нет другого предмета, с которым голос может быть отождествлен. Вопрос вида «что такое голос?», следовательно, может быть исключен не перебором неподходящих ответов, а объявлением этого вопроса плохо сформулированным и потому не допускающим никакого ответа[132]. Деннет вводит подразделение имен существительных на референциальные, то есть такие, какие указывают на существующие (в строгом узком смысле, который определяет сам автор: относительно которых могут быть заданы вопросы о принадлежности к тем или иным логическим категориям или о тождестве другим вещам) вещи, и нереференциальные, такие как «миля» или «голос». «Нереференциальные слова и фразы будут тогда такими, которые во многом зависят от определенных контекстов, в частности они не могут правильно употребляться в контекстах тождества…»[133] Очевидно, что для нереференциальных имен существительных нет смысла искать соответствующие физические предметы, поскольку такие имена существительные вообще не работают в контекстах тождества (что можно проверить подстановкой в соответствующие контексты) и употребляются только в очень ограниченных контекстах, если вообще не являются составными частями идиом. Деннет предлагает рассматривать предложения ментального языка, то есть содержащие слова вроде слова «сознание», как объединенные (как идиомы), но не на основании предрассудка относительно ментального языка, в качестве пробы, испытания синтаксиса таких предложений. Объединение предложений ментального языка обеспечивает возможность их анализа безотносительно требований теории тождества. Здесь Деннет ссылается на функционалистские соображения Хилари Патнэма: «предложение, что частный ментальный опыт, например мышление об Испании, тождественен с частным физическим состоянием, требует, чтобы все существа, действительно размышляющие об Испании, находились в определенном физическом состоянии, которое исключает как наиболее неправдоподобную возможность, что существа с биохимией, отличной от нашей, или же с иной нервной системой могли думать об Испании»[134]. Деннет стремится решить не естественно-научную проблему, а лишь аналитическую: его задача «не в том, чтобы отождествить мысль Тома об Испании с некоторым физическим состоянием его мозга, но точно определить те условия, при которых можно уверенно сказать, что все предложение „Том думает об Испании“ истинно или ложно»[135].

Аргументы Деннета важны для нас по следующим причинам. Мы привыкли говорить о психической жизни человека в определенных терминах. Наш способ говорить о психической жизни, о сознании и сознательной деятельности можно назвать «ментальным языком». Это не обязательно язык, пригодный для точного и понятного описания устройства человеческого мозга. Вспомните, о чем говорил Айер: задача аналитической философии напоминает задачу переводчика, только перевод осуществляется с метафизически нагруженного обыденного языка на язык точных наук. Словосочетания и целые предложения «ментального языка» могут представлять собой идиомы. Весь жанр рассуждений о духовной жизни человеческого существа может быть не более, чем набором сложившихся идиом. В таком случае отождествление существительных такого «ментального языка» с какими-либо физическими объектами может не иметь смысла. Предложения, включающие такие слова, как «сознание», могут быть переформулированы в целях исключения идиоматических конструкций, которые и вносят путаницу. Деннет не пришел к окончательному выводу о том, что все слова «ментального словаря» являются референциальными или нереференциальными, но предложил логический способ проверки отдельных слов при помощи подстановки в разный контекст. Объединение предложений (в качестве идиоматических) не исключает ни возможности анализа этих предложений, ни вероятности того, что некоторые из слов в составе таких предложений могут оказаться референциальными, то есть в итоге могут быть отождествлены с физическими объектами. Все дело лишь в том, что и обратное, то есть заведомое отнесение слов «ментального словаря» к категории референциальных, то есть таких, которые могут быть включены в контекст тождества, является собственно категориальной ошибкой. Само имплицитно присущее проблеме «сознания и тела» допущение референциальности слов «ментального словаря» произвольно.

Короче говоря, когда мы в нашей повседневности говорим о наших чувствах, мыслях, сознании и воображении, о нашем психологическом состоянии и о тому подобном, мы вынужденно используем историческое наследие нашего языка. Воспринимать наш рассказ об интроспекции и внутреннем монологе буквально — было бы ошибкой. Говоря о душе, духовности и прочих подобных вещах, мы, в сущности, имеем в виду нечто другое, более конкретное: поведение, состояние мозга, гормональный уровень, память.

Анализ картезианского дуализма как продукта категориальной ошибки влечет за собой еще один вывод: недостаток знания об исследуемом предмете заменяет аналогия, которая снабжает не до конца известные явления той же логикой развития и категориальным аппаратом, что и известные нам феномены. В данном случае категорическая ошибка — это характеристика тех явлений, в связи с которыми мы употребляем слово «сознание» и другие слова «ментального словаря», как «непротяженных» по аналогии с эмпирическими объектами, которые являются протяженными. Подобная характеристика сама по себе произвольна: не ясно, почему вообще относительно «сознания» следует говорить о самом качестве протяженности как таковом. Картезианский дуализм представляет собой не истинную или ложную теорию относительно эмпирической действительности, а художественный вымысел, миф. Такой миф не обладает объяснительными преимуществами, не позволяет получить новое знание, но приносит эмоциональное удовлетворение от разрешения или избавления от проблемы, то есть способствует экономии умственных сил, как о том писал Мах.

Что же на этот счет можно сказать с позиции науки? Полного знания об устройстве памяти, способности к распознаванию, решению задач и обучению у нас нет, хотя некоторые нейронные сети (математические модели взаимодействия нейронов и прикладные реализации таких моделей) уже преуспели в некоторых из задач вроде распознавания образов или решения простых задач. Но логическое основание исследований существует уже давно.

В противовес дуализму современное естествознание — это физикализм, то есть полная редукция всего, что подразумевается в обыденной речи под «интеллектом» или «сознанием» к функционированию, устройству и содержанию памяти человеческого мозга. Современная нейробиология и медицина накопили слишком много экспериментальных свидетельств, некоторые из которых хорошо известны еще с XIX века: от наблюдений случаев амнезии при черепно-мозговых травмах до эксперимента японских исследователей под руководством Мияуоки (Miyawaki Y., 2008) по реконструкции зрительных образов на основании исследования активности человеческого мозга при помощи метода магнитно-резонансной томографии. В последнее время широкую известность получили нейробиологические исследования Эндрю Ньюберга, который интерпретирует свои исследования активности участков коры головного мозга при религиозных действиях, молитвах и медитациях как демонстрацию того, что так называемый религиозный опыт — продукт работы мозга. В экспериментах Ньюберга участвовали тибетские буддистские монахи и францисканские монахини. Во время их медитаций и молитв у подопытных снижалась активность в теменной доли мозга, предположительно отвечающей за ориентацию в пространстве и чувство демаркации между человеком и окружающим миром. Это прекрасно объясняет знаменитое чувство «объединения с», которое представляется универсалией мистического опыта в самых разных традициях: от объединения с нетварными энергиями апофатического бога у восточных христианских мистиков вроде Паламы и объединения с Единым у неоплатоника Плотина до достижения нирваны в буддизме и чувств шаманов, которых изучал Мирча Элиаде. Даже вымышленные рыцари-джедаи в серии фильмов «Звездные войны» Джорджа Лукаса «объединяются с Силой» (becoming one with the Force). По мысли нейробиологов, это результат работы мозга. Его можно истолковывать как вариант нормы, а можно — как нарушение работы мозга, которое функционально подобно нарушению работы поджелудочной железы или кишечника. Оно может быть приятным для испытующих его людей, но и разрушительные биохимические зависимости от никотина, этилового спирта или опиатов также приятны. Не исключено даже, что предрасположенность к религиозному опыту можно будет ингибировать, как кинетозы («морскую болезнь») в самолетах или в транспорте на горных серпантинах. Если же воспринять данную особенность мозга отдельных людей как вариант нормы, возникает другой вопрос: почему такую форму работы мозга следует считать чем-то ценным? Особенность не обязательно дает ее носителю какие-то преимущества перед большинством других людей. Вспоминаются гомосексуальные люди. Почему одна девиация, не имеющая патологического характера, заслуживает всяческого одобрения, а вторая — всяческого порицания, если обе в итоге совершенно безразличны для общественных интересов?

Если физикалистские гипотезы современной нейробиологии будут подтверждены окончательно и все стороны работы мозга, включая воображение и воспоминания, будут экспериментальным образом связаны с определенными сторонами функционирования человеческой центральной нервной системы, вопрос религий будет окончательно решен: сами мысли о существовании метафизической индивидуальности будут признаны ложными, не соответствующими очевидным фактам. Для того же христианства это будет означать полный и окончательный крах всего богословия, всех положений сотериологии и христианской антропологии, включая мысли о свободе воли и спасении. В рамках религиозных учений и традиций нет возражений против физикализма естественных наук, просто потому что апологетика никогда не готовилась к прогрессу нейробиологии, но такие возражения есть в современной философии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.