1. Классическое международное право и «суверенное равенство»

1. Классическое международное право и «суверенное равенство»

Кант осуждает захватническую войну[58] и ставит под сомнение право суверенного государства вести войну — jus ad bellum. Такое «право», в котором, собственно, ничего «нельзя мыслить»[59], составляет структурообразующее ядро классического международного права. В этом своде правил, сложившихся на основе обычаев и договоренностей, отразились контуры европейской системы государств, окончательно оформившейся в результате Вестфальского мира и существовавшей до 1914 года. Субъектами международного права признавались (за исключением особого случая — Святого Престола) только государства, а до середины XIX века — только европейские государства. Поэтому классическое международное право, созданное для исключительного участия «наций» в его использовании, было конститутивным (в буквальном смысле этого слова) и для «межнациональных» отношений. Национальные государства представлены участниками стратегической игры, потому что:

— они обладают той мерой реальной независимости, которая позволяет им принимать решения, исходя из собственных преференций, и действовать автономно;

— следуя императивам «борьба с угрозами» и «самоутверждение», национальные государства исходят исключительно из собственных преференций (понятых в качестве «национальных интересов»); то же самое касается обеспечения безопасности граждан [национальных государств];

— каждое национальное государство может вступать в коалицию с любым другим национальным государством, и все они конкурируют, опираясь на военный потенциал, ради усиления своей политической власти [в мире].

Международное право устанавливает правила игры[60] и определяет:

(a) качества [государственных институтов], которые необходимы для участников: суверенное государство должно эффективно контролировать свои социальные и территориальные границы, а также поддерживать в их пределах право и порядок;

(b) условия доступа [к мировой политике]: суверенитет отдельного государства базируется на международном признании;

(с) и сам статус: суверенное государство может заключать договоры с другими государствами. В случае конфликта оно вправе объявить другим государствам войну без разъяснения причин (jus ad helium), но ни одно государство не имеет права вмешиваться во внутренние дела других государств (запрет на интервенцию). Из этих основоположений получается ряд следствий:

— не существует супранациональной инстанции, которая санкционирует нарушения международного права и наказывает за них;

— суверенное государство может нарушить нормы благоразумия и эффективности, но оно не может нарушить норм морали; его образ действий рассматривают как морально нейтральный;

— иммунитет, которым пользуется государство, распространяется на его представителей, чиновников и функционеров;

— суверенное государство оставляет за собой право юридического преследования за преступления, которые были совершены во время войны (в соответствии с jus in bello);

— стороны, ведущие войну друг против друга, должны оставаться нейтральными по отношению к третьим странам.

Нормативное содержание классического международного права исчерпывается установлением равенства суверенных государств, которое (независимо от различий в численности населения, размеров территории, реальной политической или экономической мощи) основывается на обоюдном взаимном признании субъектов международного права. Такое «суверенное равенство» куплено ценой признания войны в качестве механизма урегулирования конфликтов, т. е. ценой высвобождения военного насилия. Это исключает введение вышестоящих инстанций для беспристрастного правоприменения и правоосуществления. Этим объясняется «мягкий» характер права, действенность которого в конечном счете зависит от суверенной воли сторон, заключающих договор. Действенность международных соглашений принципиально обусловлена возможностью для суверенных партнеров в случае надобности заменить право политикой.

В классическом международном праве политическая власть, положенная в его основание, рефлектирует о себе иначе, чем она это делает во внутригосударственном праве. Государственная власть, которая поднимает значение прав граждан, сама опирается на право. На национальном уровне идет процесс взаимного проникновения государственной власти, которая окончательно конституируется только в формах права, и права, которое указывает на власть государства применять санкции. Такое взаимное проникновение права и власти отсутствует в международной сфере. Здесь сохраняется асимметричное отношение между правом и властью, потому что международно-правовое регулирование соответствующих основополагающих констелляций между государствами — это скорее их отражение, а не нормативное упорядочивание; право формирует общение между суверенными государствами, но не усмиряет его.

Поэтому классическое международное право исходя из собственных предпосылок может оказывать стабилизирующее воздействие лишь в той мере, в какой формальное уравнивание субъектов международного права обеспечено фактически достигнутым политическим равновесием власти. При этом всегда подразумевается, что стороны, участвующие в войне, в общем-то придерживаются молчаливого согласия относительно морально табуированных границ применения насилия в ходе военных действий. Кант оспаривает оба допущения, исходя из эмпирических оснований. Пример раздела Польши всегда перед глазами, он показывает «химеричность» миротворческой функции равновесия сил[61]. Моральный скандал — это не только жестокости «карающих войн и войн на уничтожение». Уже кабинетные войны, проводимые с регулярными войсками, несовместимы «с правами человека, присущими каждому из нас», потому что государство, которое нанимает своих граждан для того, «чтобы они убивали или были убиты», низводит их до простых машин[62].