АНАЛИЗ МИФОВ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

АНАЛИЗ МИФОВ

Было бы ошибкой думать, что мифы – это чистый вымысел, составленный кем-то с заранее определенной целью. Скорее это представления, давно ожидавшие своего часа в некоторых книгах и некоторых умах, пока вдруг не обнаружилась их пропагандистская ценность. Возьмем к примеру идею о том, что отдельные вещи реальны, а классы и системы – абстракции; такая мысль изложена Стюартом Чейзом в книге "Тирания слов". Это очень древнее учение. Его можно найти в греческой философии, но лучше всего оно представлено в средневековой теории, называющейся номинализмом; в свое время она сыграла революционную роль в развитии философии. Теория эта никогда не была верной. В XIV в. она была революционной потому, что была направлена против феодального строя. В XX в. в том виде, в котором она использована мистером Чейзом, она реакционна, потому что применялась в борьбе против антифашистского движения.

Или возьмем мысль Герберта Спенсера, что бедность – признак биологической неприспособленности. Нельзя сказать, что Спенсер создал свою теорию с сознательным намерением оправдать экономическую конкуренцию. Просто его поразило сходство между жизнью джунглей и экономическими отношениями в середине XIX в. Он решил, что законы джунглей можно не без оснований перенести на общество и в соответствии с этим разработал свою идею. Итог его трудов был встречен шумным одобрением, но, думаю, до конца дней ему и в голову не пришло, что он всегда был пропагандистом.

Более того, в некоторых мифах содержится зерно истины, только среди огромного числа двусмысленностей и искажений это зерно совсем теряется. Однако сам миф все равно сохраняет некоторую атмосферу правдивости. Эти мифы обладают значительным преимуществом по сравнению с другими мифами, которые нужно хорошенько подогреть, прежде чем в них вспыхнет огонек убедительности. Например, в каком-то смысле человеческая природа действительно неизменна и в каком-то смысле верно, что все имеет две стороны. Но выводы, естественно вытекающие из этих верных утверждений, прямо противоположны тем, которые от них хотят. Создатели мифов, оседлавшие эти учения, могут вдруг обнаружить, что под ними непокорные скакуны, готовые выбросить их из седла при малейшей оплошности.

В известном смысле так обстоит дело со всеми мифами, – и наполовину истинными и целиком ложными. Одна из самых приятных задач критика – показать, что даже если миф истинен, он или не доказывает того, что от него требуют, или доказывает прямо противоположное. Рассмотрим теорию, что жизнь – борьба, в которой выживает приспособленный и погибает неприспособленный. Эта теория призвана продемонстрировать неуместность выдачи пособий по безработице и социального обеспечения вообще, так как подобные меры помогают выжить неприспособленным за счет приспособленных. Сам Спенсер именно на этом основании возражал против всеобщего образования. А теперь предположим, что жизнь – это действительно борьба и что обнищавшие массы, объединившись, свергают власть богачей. Отсюда должно следовать (не так ли?), что обнищавшие массы самым убедительным образом доказали свою приспособленность и неприспособленность богачей. Иными словами, теория Спенсера оправдывает как революцию, так и статус-кво. Если вы оправдываете насилие, выдавая его за обычное положение вещей, то вы не имеете права заранее намечать, кто будет победителем. Во всяком случае, теория, одинаково оправдывающая прямо противоположные действия, в своем существе должна быть бессмысленной.

Несмотря на различное происхождение, мифы пропагандируются одинаковыми средствами. При всем их разнообразии они текут по одним и тем же каналам сообщения: печать, радио, библиотеки, публичные выступления. Они формируют те взгляды, в свете которых беспристрастно толкуются новости. Все знакомятся с новостями, но никто не знакомится с этими взглядами. Мысль о том, что все имеет две стороны, можно счесть разумной, хотя и расплывчатой, и вот в соответствии с ней комментатор начинает доказывать, что у реакционеров наряду с недостатками есть и достоинства, а у демократов наряду с достоинствами – недостатки. С мнением, что человек по своей природе всегда останется эгоистом, также можно согласиться как с разумным, и в соответствии с ним наш комментатор принимается выкидывать из новостей любой намек на благородство, самопожертвование или общественное сознание – по крайней мере, среди демократов.

Вся профессия обозревателя ведь и держится на предположении, что люди говорят не то, что думают. Если бы слова общественных деятелей можно было всегда (или часто) принимать за чистую монету, обозревателям нечего было бы истолковывать, за исключением действительного хода исторических событий. Но это потребовало бы от них знания истории и лишило положения людей, знакомых б "внутренней информацией". А внутреннего нет без внешнего, и нет тайных истин без скрывающего их покрова. Обозреватели текущих событий должны поэтому заранее предполагать существование такого покрова и убеждать своих слушателей, что он – порождение лживой природы человека.

Результаты этого поразительны. За один год журналист может написать около 350 статей, если учесть оплачиваемый отпуск. За десять лет он может написать 3500 статей, а за двадцать – 7000. При норме по 500 слов на статью общее количество составит 3 500 000 слов, а журналист будет все еще писать полный сил или по крайней мере просто писать. Так вот, есть журналисты, которые, достигнув таких высот, ни разу во всех 7000 статей и в 3 500 000 слов не сказали ни одного доброго или сердечного слова о человечестве. Слово за словом, предложение за предложением, печатные строки, как длинные змеи, расползлись по всей земле и уже дотягиваются ядовитыми жалами до звезд. Но ни разу ни словом, ни фразой, ни печатной строкой эти сочинители не помогли людям в борьбе против угнетателей, ни разу не проявили ни малейшего сочувствия к слабым и чудовищно обманутым. "Стоит ли кусать руку, которая нас кормит", – скажут они. Они не посмели бы укусить, даже если бы могли, и не смогли бы, если бы захотели; потому что от сытости челюсти слабеют.

Поскольку социальные мифы лежат в основе оценки событий и изложения политики, то ясно, что мы никогда не сможем верно понять ни этой оценки, ни этой политики, пока не рассеем иллюзорной подоплеки и не заменим ее истиной. Справиться с этой задачей могут в первую очередь философы, но именно от ее решения они до сих пор всячески уклонялись. Вот почему их книг почти не читают, а их аудитории стыдливо пустуют. Да и кому охота размышлять над тем, "вкраплены ли ценности в структуру вселенной", в то время как редакторы, комментаторы и политики сомневаются в том, заслуживает ли простой смертный кружки молока в день? И кому охота обсуждать вопрос о дружественности вселенной, в то время как дипломаты ласкают взором атомную бомбу?

Растрачивая энергию на обсуждение иррелевантных вопросов, философы забыли о своих традициях, особенно о тех, которые процветали в XVII и XVIII вв. Ибо в то время и великие, и второстепенные философы в пух и прах разносили все мифы, на которых Держалось феодальное общество. От этого баснословного сооружения, чье основание вросло в землю, а вершина касалась небес, они не оставили камня на камне. С того дня, как Декарт сделал подкоп под главные ворота, и до тех пор, пока Кант не взорвал пороховой склад, работа велась усердно, рьяно и даже весело. Защитники крепости отчаянно сопротивлялись, но были бессильны против смертельных выстрелов Вольтера и энциклопедистов, пригвоздивших их к стенам их собственных укрытий.

Как удалось разрушить это здание? Путем показа внутренней абсурдности мифов и их несоответствия фактам. Путем искоренения из физического мира и человеческой истории всех представлений о чудесах. Ведь реальное существование чудес, нарушающих нормальный ход событий, явно превратило бы мир из системы в хаос, вырвало бы его из-под контроля человека и подчинило прихоти какого-либо сверхъестественного существа, бога или дьявола. Для такого мира подошло бы колдовство, а не наука. Колдун восторжествовал бы над физиком.

В социальных мифах XX в. тоже скрыто немало чудес. Если бы, например, человек с "белой" кожей только по этой причине оказался добродетельнее и умнее человека с "черной" кожей, то перед этим чудом померкло бы даже пребывание Ионы во чреве кита. Если бы биологическая эволюция в самом деле прошла сложный путь от древних пресмыкающихся через миллиарды промежуточных форм жизни к венцу творения, промышленным магнатам, то это чудо затмило бы чудо Иисуса Навина, остановившего Солнце. Если бы истина действительно была тем, за что ее каждый принимает в данный момент, и если бы все проблемы решались с помощью словаря, тогда весь мир стал бы настолько чудесным, что в нем ровно ничего нельзя было бы понять, включая и сами чудеса.

Философский анализ социальных мифов будет у нас идти тем способом, который я предложил в начале этой главы. Прежде всего попытаемся установить действительный смысл мифа, если таковой имеется. Потом сравним этот смысл с объективными данными всех относящихся к делу наук. После выявим, какие утверждения миф заранее предполагает и какие из него следуют. И, наконец, необходимо ясно показать воздействие мифов на поведение человека, задаваясь вопросом, как верящий в истинность мифа поступит в том или ином случае. В конечном счете должно стать ясным, что миф не соответствует фактам, что в нем либо утверждаются, либо подразумеваются нелепости и что он либо парализует стремление к усовершенствованию мира, либо вызывает противоположное стремление. Иными словами, мифы превращают верящих в них людей в эскапистов – или в штурмовиков.

В этой книге собраны и проанализированы, конечно, далеко не все мифы. Однако, я думаю, их можно считать основными и наиболее распространенными. Они носят подлинно философский характер, так как принадлежат к наиболее широким обобщениям и из них следует множество конкретных выводов. Более того, они связаны со многими проблемами классической философии, поэтому каждый, кто знаком с историей мышления, легко поймет механизм их построения.

Два мифа, "О том, что искусство нельзя смешивать с политикой" и "О том, что каждый должен заботиться о себе сам", связаны с теорией ценностей; первый миф затрагивает эстетическую, а второй – этическую проблему. Четыре других – "О том, что все имеет две стороны", "О том, что все зависит от взгляда на вещи", "О том, что все проблемы носят чисто словесный характер" и "О том, что слова не могут мне повредить" – относятся к теории познания и почти исчерпывают эту область. Последние четыре имеют явное отношение к природе человека и общества. Если брать все человеческое знание в целом, то эти мифы являются обобщениями меньшего масштаба, но в своей области их можно считать основными, т.е. если бы они были не мифами, а истиной, то смогли бы перевернуть все то, что считается современным знанием в этой области.

А теперь, я думаю, пора пригласить читателя заглянуть в глубь вопроса, независимо от того, стал ли он философом по выбору, по случаю или по склонности.