Феодальный чиновничий менталитет

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Феодальный чиновничий менталитет

После того, как стало понятно отличие тоталитарного строя от демократического, можно чуть подробнее рассмотреть и сравнить особенности менталитета двух общественных систем. Существенных отличий несколько и все они проистекают из различного соотношения полномочий между властью и обществом. В феодальном обществе власть старше общества, поэтому наиболее экономичным вариантом многоступенчатой власти становится местничество (наместничество). Сюзерен своему вассалу (наместнику) дает в полное подчинение «удел», с практически неограниченной властью в нем. Вассал сам кормится с этого удела и «отстегивает» оговоренную часть доходов (дань) сюзерену. Аналогично, крупный удельный князь имеет своих вассалов на тех же условиях, и т. д. Так система тиражируется до самого низа. Это общая культура и принципиальный подход для всего феодального общества, что проявляется и в иных вариантах управленческой системы. К примеру, в России до семнадцатого века включительно узаконенной нормой для должностных лиц (писарей, дьяков и пр.) было так называемое «кормление от дел», т. е. государственные чиновники были переведены на хозрасчетные отношения с просителями. Борьба с такой системой, после ее отмены, началась с времен Петра Первого, но полностью не могла быть успешной из-за причины ее породившей, старшинства власти над обществом.

В демократическом обществе подход к организации власти принципиально иной. Государственный служащий, чиновник, живет на зарплату, которая платится из бюджета, происходящего из налогов, т. е. лишний раз система заботится об утверждении старшинства общества над исполнительной властью. Соответственно взяточничество, т. е. попытка чиновника навязать свою волю члену общества, минуя законы, вымогательство, т. е. попытка власти стать над обществом – это один из страшнейших грехов буржуазного права. Петр Первый в свое время был поражен обилием налогов в Голландии. В рыбе, которую им подали в трактире, насчитали тридцать семь налогов. Но обилие налогов означает не их большую величину, а четкое целевое распределение, регламентация обществом расходования бюджета с целью минимизации обобщенных налогов, и исключения произвола исполнительной власти. Петр Первый умение собирать налоги усвоил, но буржуазный механизм расходования бюджета посчитал излишеством. Сегодня главный российский чиновник по сбору налогов восхищается Петровским умением собирать налоги. Вот ведь какой был молодец, и войны вел и бюджет был наполнен. Для невежественного узковедомственного посткоммунистического чиновника такое восхищение понятно, ему и невдомек, что практически все наши сегодняшние проблемы происходят из системы организации общества того периода, соотношения между властью и обществом, и завышенных налогов, системы их взимания и использования.

Умея наполнять бюджет, Петр Первый благодаря этому успешно решал свои сиеминутные задачи. Но за каждое такое успешное решение надо платить чем-то другим, и сегодня это делаем мы. За удачи Петра Первого трехсотлетней давности, как это ни парадоксально звучит, расплачивается в том числе и наше поколение. Введение мобилизационной системы организации общества в условиях напряженной войны оправдано. Но после того, как война окончена, надо систему демократизировать, минимизировать обобщенные налоги. Этого не сделал ни Петр, ни его преемники. Им нравилась комфортная ситуация с наполненной казной. Кроме этого конечно сказалась политическая ситуация, которая фактически на два века втянула в войну Россию и Турцию. Если бы руководство страны было грамотным, то должно было понимать, что победы просто так, ни за что не даются, кто-то все равно платит. Это перенапряжение двух государств вроде бы и не обрушило их экономики, но создало на долго систему повышенного обобщенного налогообложения, чем задержало прогресс и привело к отставанию от Западной Европы. Т. е. многолетняя война с Турцией это колоссальное политическое поражение царской России, ее государственной машины. Советское общество вроде бы официально осуждало злоупотребления, коррупцию и т. д. Однако была узаконена система, когда, к примеру, продавцы в магазине, на достаточно тяжелой и грязной работе получали очень низкую зарплату, предполагалось, что они дополучат свое другими способами. Узаконенная система распределителей и прочих механизмов раздачи материальных благ чиновничеству, при относительно невысокой на общем фоне зарплате, это тот же очень похожий механизм дополнительного кормления от должности. Таким образом, этот элемент феодального менталитета, пусть и в несколько измененной, современной форме, достаточно прочно присутствует в нашем российском общественном сознании.

В современном достаточно энерго и технически вооруженном обществе существенно повышается роль проверяющего чиновника: эколога, пожарника, санитарного врача и т. д. Без этих служб сегодня не может обойтись ни буржуазное общество, ни феодальное. И здесь перед обществом встает, как всегда бывает в рыночных отношениях (они являются естественными и потому постоянно возникают даже в феодальном обществе), задача поиска тонкой грани между общественной потребностью: беречь окружающую среду, сохранять здоровье людей, соблюдать технику безопасности и задачей не сделать производство слишком дорогостоящим за счет усложнения и следовательно удорожания всех этих дополнительных систем. Во-первых, само общество ищет эту очень тонкую грань в выборе норм, понимая их значение (это все та же задача минимизации обобщенных налогов). К примеру, немцы такую грань для себя нашли, тем, что и экологическая ситуация в стране достаточно благополучна, и их товары на мировом рынке вполне конкурентоспособны. А в советском обществе экологические нормы выбросов, установленные чиновником, стоящим над обществом и его интересами, намного (в разы) строже немецких. Ясно, что при их соблюдении наши товары принципиально не могут быть конкурентоспособными с остальным миром. Во-вторых, это сам чиновничий подход к отношению с производствами. Буржуазное законодательство по этому набору вопросов организовано так, что проверяющий чиновник требует от хозяина производства соблюдения норм, но при этом отлично понимает, что производство это то, благодаря чему общество существует и платит налоги в том числе на его чиновника содержание, поэтому никогда не будет производство душить. А сегодняшний российский постсоветский проверяющий чиновник с властным феодальным менталитетом, ставящим себя выше общественных интересов, об этом в принципе не думает, и с рвением бросается выполнять любую самую абсурдную норму или инструкцию путем запретов, чтобы продемонстрировать свою власть, и ему совершенно неважно, что при этом он разрушает производство. О возможных злоупотреблениях, неизбежно возникающих на этой почве, я вообще не говорю.

Сходная ситуация сегодня возникает и со всякого рода чиновниками-мытарями: налоговой инспекцией, налоговой полицией, всякими фондами, ОЭПом и т. д. Преследование и пресечение преступности, естественно, необходимо, но борьба с этим злом требует и напряжения сил и риска для жизни и здоровья, а вот выжимание соков из производства, которое законно открыто, но в силу тяжелейших экономических условий имеет долги, гораздо спокойнее, безопаснее, а поскольку имеешь дело с законопослушными людьми, то оказывается и эффективнее. И вся эта система очень даже нормально работает, начиная с выборных чиновников, определяющих размер налогов, и заканчивая мелкими местными чиновниками, сдирающими шкуру с производителя, и разрушающими остатки российского производства. При этом в последнее время эта тенденция распространилась и на сельское хозяйство. Т. е. менталитет феодального чиновника, это один из разрушительных инструментов для экономики. Феодальная чиновничья машина, стоящая над обществом, его интересами, в вершине своей создает законы и инструкции для всего общества, а в нижней части этой машины чиновники-исполнители с рвением и советской любовью к запретам, чтобы продемонстрировать свою власть над обществом, да еще мимоходом и покормиться от дел, бросаются эти антиобщественные указания исполнять. Другой разрушительный набор элементов общественного сознания феодального общества связан с системой управления производством. В буржуазном обществе производством руководит хозяин, который бережет ресурсы, все сбереженное, и наоборот истраченное это его доходы или расходы. В феодальном обществе производством руководит наместник, который сопричастен собственности своего «удела», но не в полной мере, и степень его сопричастности может изменяться по воле сюзерена, вплоть до отстранения от дел. Отсюда проистекает ряд особенностей чиновничьего феодального менталитета. Ему необходимо как можно больше и быстрее перекачивать из собственности, к которой он сопричастен, в свою безусловную собственность. Часть этого делается официально в пределах оговоренных правил игры, но часть явно иными способами, которые можно назвать злоупотреблениями.

Во-первых, он совершенно не заинтересован в засвечивании перед начальством имеющихся резервов, т. е. ему выгодно сдерживать развитие, и как вариант даже специально разрушать. Один из основных механизмов злоупотреблений, ссылаясь на объективные причины, организовывать разрушение и завышать в отчете величины потерь, кладя несколько процентов «спасенных» таким образом в свой карман. Это был очень распространенный механизм злоупотреблений в Советское время, и сегодня остается основным элементом «кормления» для определенного социального слоя чиновников. Руководство некоторых полностью рухнувших бывших советских предприятий колоссально обогатилось, распродав их с молотка практически полностью в свой карман.

Во-вторых, это подход временщика, когда удельный князь выжимает из «своего удела» все соки, за это уходит на повышение в новое качество, бросая старый удел умирать. Сегодня это перешло в аналогичную, но чуть другую форму. Руководство предприятия, находящегося на грани краха, не выплачивает зарплату работникам или платит гроши, абсолютно не тратится на развитие, восстановление, ремонт, технику безопасности и т. д., а все перекачивает в свой доход. То что предприятие рухнет ему почти безразлично, поскольку оно реально не его, а только его сегодняшний «удел», который завтра таковым запросто перестанет быть, а то, что перекачено в свой доход, безусловно свое. Поэтому сегодня очень распространенное явление, когда зарплата директора предприятия с замами превышает в разы фонд зарплаты всех остальных сотрудников, работающих в не выдерживающих никакой критики условиях. Даже, если руководители предприятия приватизировали его себе, то и в этом случае такая тенденция в хозяйствовании относительно распространена, поскольку из-за общей государственной нестабильности надежнее деньги перекачать в свой карман и положить на заграничный счет, чем вкладывать в российское пусть и свое производство.

В-третьих, это уже специфический советский ведомственный подход, относящийся к современному варианту феодализма при относительно высоком уровне развития техники и общественного разделения труда, когда чиновник, выполняя свою узковедомственную задачу, разрушает вокруг не принадлежащего его ведомству во много раз больше, чем создается позитивного. Следствие этого подхода – экологические и экономические проблемы. В буржуазном варианте производства такие тенденции тоже имеют место, когда решая свои задачи хозяин наносит вред общественному, к примеру, сбрасывая неочищенные отходы в реку или атмосферу, но в феодальном варианте это развито на порядки сильнее. Отсюда в частности такие гигантские разрушительные проекты типа направления северных рек на юг, гигантские гидроэлектростанции на равнинных реках с огромными затапливаемыми экономически благодатными территориями и полным нарушением экосистем.

Определенная специфика советского чиновничьего менталитета состояла в том, что в обществе была узаконенная двойная мораль. С одной стороны двигатель чиновничьей карьеры – эгоизм, но с другой – официальная идеология, довлеющая над всеми сторонами жизни, этнический принцип деления на «свой-чужой», узаконивали в чиновничьей среде набор постоянно декларируемых высоконравственных лозунгов и штампов. Таким образом для вхождения в господствующий класс страны требовался достаточно высокий уровень эгоизма, позволяющий перешагнуть внутри себя некоторый нравственный барьер (или не иметь его изначально), связанный, как минимум, с готовностью к публичной лжи, очевидной всем. А высокие чиновничьи посты в советском обществе требовали иного уровня эгоизма, легко оправдывающего более серьезные преступления. В сталинское время надо было уничтожать «врагов народа», тот кто не выполнял плана по этой борьбе сам становился врагом. В брежневское – воровать, чтобы чиновничье окружение считало своим и не опасалось, что заложит. И обеспечивалось все это жестким механизмом отбора, не пускавшим на верх системы нормального человека. А если все же система давала сбой, и в эту среду попадал человек с более высокими моральными ценностями, то он рассматривался, как враг всей системы. За принадлежность к привилегированной среде надо платить нравственным единством с ней. Это могло быть даже забавно смотреть на то, как клоуны правящие нами сегодня, по отношению друг к другу употребляют характеристики типа: нравственность, порядочность, совесть, значения которых явно лежат за пределами понимания их среды, если бы не было так страшно за страну, которая многие десятилетия находится в непрерывном потоке чиновничьего лицемерия, тянущего ее в пропасть.

Список особенностей советского чиновничьего менталитета может быть продолжен и дальше, но основное представление о нем уже сформулировано. Главное, что чиновничье сознание рассматривает общество, народ, страну, как нечто чуждое, отдельно стоящее, что можно и должно использовать как дойную корову, диктовать ему свои условия, паразитировать на нем, собирать с него дань. Если исходить из того, что именно система управления должна быть нацелена на созидание, поскольку трудящаяся часть общества только выполняет то, что требует от нее управленческая машина, то такой тип чиновника вполне можно классифицировать, как чиновника-люмпена. А отсюда весь комплекс постсоветских чиновничьих подходов от установленных величин налогов и форм их взимания, до чиновничьей приватизации и механизмов дележа государственного бюджета.