ТРИНАДЦАТЫЙ ДОКЛАД. Берлин, 11 июня 1908 г

ТРИНАДЦАТЫЙ ДОКЛАД. Берлин, 11 июня 1908 г

В наших последних рассмотрениях во время этих вечерних встреч цвайга мы указывали с различных сторон на существование полного тайн взаимодействия между человеком и духовными мирами, духовными существами, которые, собственно, непрерывно находятся вокруг нас и не только находятся вокруг нас, но в известном отношении непрерывно пронизывают нас и с которыми мы непрерывно живем. Но вы не должны думать, что существует только такое, можно сказать, более грубое отношение между человеком и окружающими его существами, как это было указано в последних докладах. Но также и благодаря разнообразной деятельности и занятиям, относящимся больше к области человеческой мысли, образуется известное отношение между человеком и духовным миром.

В двух предыдущих докладах мы должны были указать на существ, в известном смысле, низшего порядка. Но мы знаем из более ранних докладов, что мы имеем дело также и с такими духовными существами, которые стоят выше человека, и что имеются также отношения и связи между человеком и возвышенными духовными существами. Мы упоминали о том, что есть такие высокие духовные существа, которые в отличие от человека имеют своим низшим членом эфирное тело, и которые, так сказать, обитают в нашем окружении. Для обыкновенного взгляда они невидимы, благодаря тонкой эфирной природе своего эфирного существа, так что человеческий взгляд проходит сквозь них. И затем мы приходим к еще более высоким духовным сущностям, низшим членом которых является астральное тело, и которые, таким образом, представляют собой для человека еще менее плотную телесность.

Все эти существа стоят в известном отношении к человеку; и что сегодня для нас особенно важно: человек может что-то делать, для того чтобы в своей жизни здесь, на земной арене, вступить в совершенно определенные отношения к этим существам. Смотря по тому, как поступают и что делают люди в условиях своей жизни, они устанавливают те или иные отношения к высшим мирам, как бы маловероятно это ни казалось человеку современной, как говорят, просвещенной эпохи, которая, однако, совсем не просвещена относительно многих глубоких истин жизни.

Возьмем прежде всего существ, которые имеют своим низшим членом эфирное тело, и в этом тонком эфирном теле окружают нас, живут вокруг нас, посылают вниз к нам свои воздействия и откровения. Поставим этих существ духовно перед своей душой и спросим себя: может ли человек сделать что-нибудь здесь на Земле, или, лучше сказать, делали ли люди что-нибудь с давних времен для того, чтобы эти существа могли иметь связующее звено, своего рода мост, благодаря которому они пришли бы к более интенсивным воздействиям на всего человека? — Да, люди с давних пор делали это! Мы должны углубиться в известные ощущения и представления, которые могли воспринять в последних докладах, если мы хотим составить себе более ясное представление об этом.

Итак, представим себе, что эти существа живут в духовных мирах и как бы простирают оттуда свое эфирное тело. У них нет такого физического тела, какое имеет человек. Но существует такая физическая телесность, посредством которой они могут привести свое эфирное тело, так сказать, в связь с нашей земной сферой, такая земная телесность, которую мы можем, так сказать, установить На нашей Земле, и которая образует связующую нить, так что эти существа спускаются своим эфирным телом к этой земной телесности и имеют в ней случай задержаться среди людей. Таким поводом для духовных существ задерживаться среди людей служат, например, древние греческие храмы, готические соборы. Когда мы устанавливаем в нашей земной сфере эти физически действительные формы с их соотношением линий и сил, эти храмы, а также художественные произведения скульптуры, то мы создаем для этих существ возможность прильнуть и войти своим эфирным телом во все эти художественные формы и линии. И искусство есть истинное и действительно связующее звено между человеком и духовными мирами. Вплоть до всех пространственно являющихся художественных форм, имеем мы на Земле физические телесные образования, к которым спускаются существа своим эфирным телом.

Но существам, которые имеют своим низшим телом астральное тело, нужно уже что-то другое здесь на Земле как связь между духовным миром и нашей Землей. И такой связью являются музыкальные и фонетические искусства. Пространство, наполненное звуками музыки, дает повод для легкоподвижного, определенного в себе астрального тела высших существ изжить себя в этом пространстве. Так искусства и то, чем они являются для человека, получают весьма реальное значение. Они образуют магнетические силы притяжения для духовных существ, которые, согласно своей миссии, своей задаче, хотят и должны что-то сделать с человеком. При таком взгляде на вещи углубляется наше чувство по отношению к человеческому художественному творчеству. Но наше чувство может еще более углубиться, если человеческий источник художественного творчества и с тем вместе художественные наслаждения мы воспримем с точки зрения духовной науки. Если мы хотим это сделать, то должны несколько более подробно рассмотреть различные формы сознания человека.

В разных случаях мы уже неоднократно указывали, что в бодрствующем человеке мы имеем перед собой физическое тело, эфирное тело, астральное тело и Я, в спящем человеке мы имеем лежащее в постели физическое и эфирное тело, и вне физического и эфирного тела его астральное тело и Я. Для наших сегодняшних целей будет хорошо, если мы несколько подробнее рассмотрим эти два состояния сознания, сменяющиеся для каждого человека в течение двадцати четырех часов. Мы имеем в человеке прежде всего физическое тело, потом эфирное или жизненное тело, потом то, что мы называем в более грубом смысле слова душевным телом, которое принадлежит к астральному телу, но связано с эфирным телом. Это есть тот член человека, который имеют также и животные в физической жизни, здесь на физическом плане. Далее — вы можете прочесть это в моей «Теософии» — то, что объединяют обычно под названием Я, но что является, собственно, трехчленным существом: душа ощущения, душа рассудочная или душа характера и душа сознательная, и мы знаем, что душа сознательная, в свою очередь, связана с тем, что мы называем Самодух или Манас. Если мы представим себе это многосоставное строение человека, то можем сказать:

То, что мы называем душой ощущения и что вообще принадлежит, без сомнения, к астральному телу и имеем астральную природу, — это, вообще говоря, выделяется, когда вечером человек засыпает; но часть душевного тела все же остается в постели, связанная с эфирным телом. В основном, душа ощущения, душа рассудочная и душа сознательная выделяются у спящего человека. У бодрствующего человека все это связано, и все это действует в нем одно на другое. Следовательно, то, что происходит в физическом теле, действует на все внутреннее: на душу ощущающую, душу рассудочную и также на душу сознательную. Все, что в обычной, в сущности, довольно беспорядочной и хаотической жизни действует на человека, те неупорядоченные впечатления, которые он воспринимает с утра до вечера — подумайте только о том, какие впечатления вы воспринимаете, когда идете в шуме и грохоте большого города, — все эти впечатления продолжают свои воздействия в тех членах, которые при бодрствующем сознании связаны с физическим и эфирным телами. Ночью внутреннее существо человека — душа ощущающая, душа рассудочная, душа сознательная — находится в астральном мире, черпает в нем себе силы, гармонии, которые были потеряны им в дневной бодрственной жизни из-за хаотических впечатлений дня. Тогда то, что в более широком смысле называют Я-душой человека, пребывает в более упорядоченном, более духовном мире, чем во время дневного бодрствования. Утром это душевно-внутреннее существо человека выделяется из этой духовности и погружается в тройственную оболочку физического тела, эфирного тела и ту часть астрального тела, которая, собственно, связана с эфирным телом и остается связанной с ним также и ночью.

Да, если бы человек никогда не спал, то есть никогда не черпал бы себе укрепляющих сил из духовного мира, то в конце концов все, что живет в его физическом теле и вносит силы в его физическое тело, было бы совершенно подточено. Но благодаря тому, что каждое утро в силы физического тела погружается укрепленная внутренняя душевность, восстанавливается снова порядок и происходит, можно сказать, возрождение сил в этом физическом теле. Таким образом, человеческая душевность приносит из духовного мира для каждого из членов человеческого существа то, что продолжает действовать, когда душевное существо, выходившее ночью вовне, является связанным с внешним орудием физического тела.

И то, что происходит во взаимодействии между внутренней душевностью и чисто внешним физическим орудием, может пронизать, если человек восприимчив к гармониям в духовном мире, ночью физическое тело в его силах — но не в его веществах — теми силами, которые можно было бы назвать «силами пространства». В силу того, что в нашей современной культуре человек так далеко отошел от духовного мира, именно эти пространственные силы мало в нем проявляются. Там, где внутреннее душевное сталкиваются с самым плотным членом человеческого существа, силы должны быть действительно достаточно крепкими, чтобы они могли проявиться в грубом физическом теле. В эпохи более тонко воспринимавших культур души несли в своей внутренней душевности душевные импульсы и легче пронизывали ими физическое тело; и тогда люди чувствовали, что через физическое пространство во все стороны направляются силы, что физическое пространство отнюдь не есть безразличная пустая пространственность, но что оно во всех направлениях пронизано силами. Существует чувство этого распределения сил в пространстве; оно порождается описанными выше соотношениями. Вы можете представить это себе в следующем примере.

Возьмите одного из художников великой эпохи искусства, когда люди еще имели ясное чувство этих сил, действующих в пространстве. У такого художника вы могли бы увидеть, как он рисует в пространстве группу, состоящую из трех ангелов. Вы стоите перед картиной, и у вас является непосредственное ощущение: эти три ангела не могут упасть, совершенно естественно, что они парят, так как они взаимно поддерживаются силами, действующими в пространстве. Люди, которые благодаря указанному взаимодействию между внутренней душевностью и физическим телом усвоили себе эту внутреннюю динамику, эти люди чувствуют: так это должно быть, три ангела держатся в пространстве. Вы найдете это именно у многих более старых художников, у новейших гораздо меньше. Можно очень высоко ценить Неклина, но фигура, которая парит над его «Пьетой», вызывает у каждого такое чувство, что она может ежеминутно свалиться вниз; она не держится в пространстве.

Все эти разнонаправленные силы, которые человек ясно ощущает в пространстве, суть реальности, действительности — и из этого чувства пространства рождается все архитектурное искусство. Истинное подлинное искусство архитектуры проистекает не из чего другого, как из того, что в направлении линий, уже имеющихся в пространстве, закладываются камни или кирпичи, и таким образом делается видимым, благодаря внесению материи, то построение, которое идеально, духовно уже распределялось в пространстве. В наиболее чистом виде это чувство пространства имел греческий зодчий, который в своем храме во всех его формах выражал то, что живет в пространстве, что можно почувствовать в пространстве. Тот простой факт, что колонна поддерживает горизонтально или наклонно расположенные линии тел, есть воспроизведение содержащихся в пространстве духовных сил. И весь греческий храм есть не что иное, как заполнение материей того, что живет внутри пространства. Поэтому греческий храм есть чистейшая архитектоническая мысль, кристаллизованное пространство. И как бы странно это ни показалось современному человеку, греческий храм, являясь сложенной из мыслей физической телесностью, дает возможность тем существам, которых греки почитали как своих богов, воистину коснуться своим эфирным телом линий посвященных им зданий и обитать в них. Больше чем простой фразой являются слова, что греческий храм есть место, где обитает бог. Для того, кто действительно чувствует эти вещи, особенность греческого храма состоит в том, что мы можем представить себе: далеко кругом и в нем самом нет ни одного человека. Греческий храм не нуждается в человеке, который взирал бы на него или находился бы в нем. Представьте себе греческий храм, который стоит одиноко и вокруг во все стороны нет ни души. Тогда он больше всего суть то, чем он должен быть. Тогда он — место обитания бога, который может в нем жить в этих формах. Только так поймем мы греческое зодчество, чистейшее архитектурное искусство в мире.

Египетская архитектура, выраженная, например, в пирамиде, есть нечто совсем другое. Сейчас мы можем только коснуться этих вещей. Здесь пространственные отношения, пространственные линии располагаются так, что в своих формах они показывают пути души, воспаряющей в духовные миры. Исходя из путей, по которым душа направляется из физического мира вверх в мир духовный, даны нам те формы, которые выражаются в египетской пирамиде. Так в основе каждого рода архитектурного стиля мы имеем мысль, которую можно понять только исходя из духовности.

В романской архитектуре, которая имеет округлую арку и создает свои храмы таким образом, что в них имеется центральная часть и боковые приделы, а также поперечная часть и апсида, и, таким образом, все в целом имеет форму креста, увенчанную куполом — во всем этом мы имеем идею пространства, выросшую из идеи места погребения. Романское здание мы не можем мыслить подобно греческому храму. Греческий храм есть место обитания бога. Романский храм нельзя мыслить иначе, как только так, что он представляет собой место погребения. К нему необходимо принадлежит крипта, склеп; в нем не просто собираются люди, стоящие непосредственно в жизни, но его нужно мыслить так, что это есть место, объединяющее в себе все чувства, которые связаны с хранением и обереганием умерших.

В готическом здании вы имеете опять-таки нечто другое. Насколько правильно, что греческий храм мы можем представлять себе в совершенно безлюдной местности — и он будет все же наполнен, ибо он есть место, где обитает бог, — настолько же готический собор с его стрельчатыми арками немыслим без заполняющей его толпы верующих. Он не есть нечто завершенное. Когда он стоит один, то он не закончен. К нему принадлежат находящиеся в нем люди с их сложенными руками, сложенными наподобие стрельчатых арок. Он есть нечто целое только тогда, когда его пространство заполнено чувствами благоговения верующих. Это суть действенные, появляющиеся в нас силы, которые ощущаются в физическом теле как чувство вживания в пространство. Истинный художник чувствует таким образом пространство и передает его архитектонически.

Если мы перейдем теперь выше, к эфирному телу, то мы снова будем иметь то, что душевная внутренность усваивает себе ночью в духовном мире и приносит с собой, когда опять погружается в эфирное тело. Истинный ваятель, истинный скульптор ощущает то, что таким образом отражается в эфирном теле, и запечатлевает это в живых образах. Это уже не идея пространства, а скорее тенденция, показать и выявить в живых формах то, что ему представляется в природе. То, что греческий художник более осознанно знал тогда, например, о Зевсе, было принесено из духовного мира, оно оживало и чувствовалось при соприкосновении с эфирным телом.

Далее происходит такое же взаимодействие с тем, что мы называем душевным телом. Когда душевная внутренность соприкасается с душевным телом, то тем же путем возникает чувство направления проводимой линии, первых элементов живописи. И благодаря тому, что утром душа ощущающая соединяется с душевным телом и пронизывает его, возникает чувство в отношении гармонии красок. Так имеем мы три первые формы искусства, которые работают с внешними средствами, которые черпают свой материал из внешнего мира.

Но благодаря тому, что каждую ночь в астральный мир уходит душа разумная или душа ума, происходит опять-таки нечто другое. Когда в смысле духовного знания мы употребляем выражение «душа рассудочная» или «душа разумная», то мы не должны думать о сухом, трезвом рассудке, который представляют себе, когда в обычной жизни говорят о рассудке. Для духоведения «рассудок», «разум» есть чувство для восприятия гармонии, которая не может быть воплощена во внешнем веществе, чувство восприятия пережитой внутренней гармонии. И поэтому мы говорим «душа разумная» или «душа ума». И когда каждую ночь душа разумная или душа ума погружается в гармонию астрального мира и утром снова осознают себя их в астральном теле — в том самом астральном теле, которое возвращается из духовных миров, но которое ночью у современного человека не сознает своего собственного внутреннего существа, — тогда происходит следующее. Ночью душа разумная или душа ума живет в том, что мы всегда называли «гармониями сфер», внутренней закономерностью духовного мира, той гармонией сфер, на которую указывала древняя пифагорейская школа, и что обладающий восприятием в духовных мирах постигает как отношения великого духовного мира. На это указывал также Гете. Начало своего «Фауста» он перенес на небо и выразил это в словах:

Солнце озвучивает по древнему способу

В братских сферах соревнованья песнь,

И свое предписанное путешествие

Полнозавершает оно с громовым ходом.

(Фауст, I, Пролог в Небесах)

И он сохраняет тот же образ, когда во второй части, где Фауст снова поднят в духовный мир, он пишет слова:

Колоссальный шум возвещает приближение Солнца.

Слушайте! Слушай бурю Хоры!

Звучно будет для Духа-ушей

Уж новый день рожден.

Скальные врата скрипят грохоча,

Феба колеса катятся треща,

Какой шум приносит Свет!

Барабанит, трубит,

Глаз жмурится, и ухо изумляется,

Неслыханное не слышится.

Проскальзывает к венчикам цветов,

Глубже, глубже, безмолвно чтоб обитать,

В скалах, под листвой;

Относится это к вам, то есть вы глухой!

(Фауст, II, 1-й акт, Привлекательная местность)

Это значит, что ночью душа живет в этих звучаниях сфер; и эти звучания сфер вспыхивают в ней, в то время как астральное тело осознает само себя. В творчестве композитора мы имеем не что иное, как процесс, в котором восприятия ночного сознания пронизывают дневное сознание, становятся воспоминанием, воспоминаниями об астральных переживаниях и, в частности, о переживаниях души разумной или души ума. Все, что человечество знает как музыкальное искусство — все это суть отпечатки, отображения того, что переживается бессознательно в гармониях сфер, и быть музыкально одаренным означает не что иное, как иметь такое астральное тело, которое в дневном состоянии является восприимчивым для того, что пронизывает его звучанием всю ночь. Быть немузыкальным, это значит иметь астральное тело в таком состоянии, что эти восприятия не могут состояться. В музыкальном искусстве человек переживает звучание духовного мира. И так как музыкальное искусство вносит в физический мир то, что может быть почерпнуто в астральном мире, то я и сказал, что оно приводит человека в связь с теми существами, которые имеют своим низшим членом астральное тело. С этими существами человек живет ночью; их деяния он переживает в гармонии сфер и выражает их в дневной жизни в своей земной музыке так, что эти гармонии сфер появляются в земной музыке как теневой образ. И когда то, что составляет элемент этих духовных существ, вливается здесь в земную сферу, проникает, парит и живет в нашей земной сфере, то они имеют возможность погрузить свое астральное тело в волнующееся море музыкальных звучаний, и таким образом благодаря искусству создается мост между этими духовными существами и человеком. Мы видим тогда, как на этой ступени возникает то, что мы называем музыкальным искусством.

Что же воспринимает душа сознательная, погружаясь ночью в духовный мир, не имея при этом возможности сознания в современном цикле развития человечества? Она воспринимает слова духовного мира. Она получает сообщения, которые нашептываются ей, которые она может получить только из духовного мира. Ей нашептываются слова, и когда эти слова переносятся в дневное сознание, то они появляются как основные силы поэтического искусства, поэзии. Так поэзия есть теневой образ того, что душа сознательная переживает в духовном мире во время сна ночью. И мы можем представить себе, что благодаря своей связи с высшими мирами — только благодаря ей — человек создает в пяти искусствах: в архитектуре, в скульптуре, живописи, музыке и поэзии — отражения, открытия духовной действительности здесь на нашей Земле. Разумеется, это происходит только тогда, когда искусство поднимается над чисто внешним, чувственным созерцанием. В простом подражании внешнему, в том, что в грубом смысле называют теперь натурализмом, нет ничего поэтического, что было бы принесено человеком из духовного мира. И это чисто подражательное внешнее искусство, которое мы сегодня имеем во многих областях, есть лишь доказательство того, что люди потеряли связь с божественно-духовным миром. Человек, который всеми своими интересами сливается с внешним физическим миром, в том, что признают и допускают только внешние органы чувств, действует благодаря этим интересам к внешнему физическому миру на свое астральное тело с такой силой, что оно становится слепым и глухим, когда ночью оно находится в духовном мире. Тогда могут раздаваться самые прекрасные звучания сфер, могут нашептываться самые высокие звуки слов, но оно ничего не приносит с собой в дневную жизнь! И такой человек насмехается над идеалистическим, над спиритуальным искусством и говорит, что искусство существует лишь для того, чтобы фотографировать внешнюю действительность, потому что только тогда оно имеет под ногами что-то реальное, подлинное.

Так говорит материалистически чувствующий и ощущающий человек, потому что он не знает реальностей духовного мира. Но истинный художник говорит другое. Он скажет, например: когда передо мной звучит оркестр, то я слышу говорящие мне тоны изначальной музыки, которая звучала уже, когда еще не было никакого человеческого уха, чтобы слушать ее. Он может также сказать: в том, что звучит в симфонии, лежит познание духовных миров, которое выше, значительнее всего, что может быть доказано логически и разъяснено в цепи умозаключений.

Оба эти высказывания сделал Рихард Вагнер, который хотел дать почувствовать человечеству, что там, где выступает истинное искусство, необходимо должен быть подъем над внешне-чувственным. Когда духовнонаучное воззрение говорит: в человеке живет нечто превышающее человека, нечто сверхчеловеческое, которое должно появиться все более и более совершенным в будущих инкарнациях, — то Вагнер передает это ощущение в словах: Я не хочу таких фигур, которые двигались бы по сцене как обыкновенные люди земной повседневности! — Он хочет людей, которые поднимались бы над повседневностью. Поэтому он берет мифические образы, которые имеют в себе более всеобъемлющее содержание, чем обыкновенные люди. Он ищет сверхчеловеческое в человеческом. Всего человека в целом, со всеми духовными мирами, которые изливают свой свет и озаряют человека физического круга Земли, хочет представить Рихард Вагнер в искусстве. Две фигуры стояли перед ним в несколько более раннем прошлом: Шекспир и Бетховен. Шекспир является ему в своих художественно-гениальных видениях таким, что он сказал: собрав все, что Шекспир дал человечеству, я вижу, что у него ходят по сцене фигуры, которые совершают поступки, действия. Действия — в данном случае слова суть также действия, — совершающиеся после того, как душа пережила в чувстве то, что не может быть представлено внешне в пространстве, то, что она имеет уже за собой. Душа пережила целую шкалу чувств от страдания и боли до радости и блаженства, и ощутила, как из того или другого нюанса проистекает то или иное действие. В драме Шекспира, считает Рихард Вагнер, все проявляется только в своем результате, когда оно принимает пространственный образ, когда оно становится внешним поступком. Это есть драматика, которая может показывать только лишь выведенное вовне внутреннее переживание; и человек может, самое большее, только предчувствовать, что живет в душе, когда перед глазами совершается это действие.

Рядом с этим перед ним встал образ симфониста, и он увидел в симфонии выражение того, что живет в душе во всей шкале ощущений от страдания и боли до радости и блаженства во всех нюансах. Это выражается в симфонии, говорил он себе, но не становится действием, не выходит вовне, в пространство. И он поставил перед своей душой образ, который вызвал в нем ощущения, что однажды это внутреннее как бы взорвалось в художественном творчестве, чтобы излиться вовне. Бетховен остается в своих творениях в музыкальном пространстве, из которого он вырывается только раз, в Девятой симфонии, где чувство вздымается с такой силой, что прокладывает себе путь словом.

Из этих двух видений искусства в его душе возникла идея соединить Бетховена и Шекспира! — И мы должны были бы пройти длинный путь, если бы захотели показать, как посредством своеобразного применения оркестра Рихард Вагнер пытается установить великое созвучие между Бетховеном и Шекспиром, чтобы внутреннее изживалось в звуке и в то же время вливалось в действие. Разговорный язык был для него недостаточным, так как он является средством для выражения событий физического плана. Только та речь, которая может быть дана в звуках пения, становится для него средством выражения того сверхчеловеческого, что перерастает физически-человеческое в человеке.

Теософия вовсе не должна высказываться только в словах, проявляться в мыслях. Теософия есть жизнь. Она живет в мировом процессе, и когда говорится, что она должна слить в одном великом потоке различные разъединенные душевные человеческие течения, го мы видим, как это же чувство живет в художнике, который стремится объединить отдельные выразительные средства искусства, чтобы в отдельном нашло себе выражение то, что живет в целом. Рихард Вагнер не хочет быть только музыкантом, только драматургом, только поэтом. Все, что мы видели изливающимся вниз из духовных миров, становится для него средством для соединения в физическом мире с чем-то еще более высоким, так как у него есть предчувствие того, что люди переживут, когда будут все больше и больше вживаться в предстоящую человечеству эпоху развития, в которой Самодух или Манас присоединится к тому, что человек принес с собой из древних времен. И предчувствие великого импульса человечества, объединяющего то, что проявилось в период разъединения, выступает у Рихарда Вагнера в слиянии отдельных средств художественной выразительности. В нем жило предчувствие того, какой будет человеческая культура, когда все, что душа переживает, будет погружено в принцип Самодуха или Манаса, когда вся полнота души будет погружена в духовные миры. С духовноисторической точки зрения имеет глубокое значение, что в искусстве для человечества зажглась первая утренняя заря того будущего, в котором все, что было завоевано человеком в отдельных областях, сольется в одной, общей культуре. В известном смысле, искусства суть провозвестники духовности, открывающейся в чувственном мире. И гораздо важнее отдельных высказываний Рихарда Вагнера в его прозаических сочинениях то общее настроение, которое в них живет, их все проникает, настроение религиозной мудрости, благоговения, которое особенно ярко сказалось в его гениальной статье о Бетховене, где вы должны читать главным образом между строк, но где вы можете почувствовать дыхание возвещающей о себе здесь утренней зари.

Так видим мы, что духовнонаучная точка зрения может углубить понимание того, что выполняет и делает человек. Мы видели сегодня, как в области искусств человек создает то, благодаря чему, если можно так сказать, около него могут жить боги; создает в земной области место для пребывания богов. Если духоведение должно довести до сознания человека, что духовность связана с физической жизнью, то искусство, без сомнения, осуществило это на деле в физической жизни. И духовное искусство будет всегда пронизывать нашу культуру, если только люди будут погружаться своими душами в духовность. Благодаря таким рассмотрениям, то, что обычно сообщается в духовной науке как учение, как мировоззрение, расширяется до степени импульсов, которые пронизывают нашу жизнь и могут сказать нам, что необходимо и что должно быть. В музыкально-поэтическом искусстве Вагнера впервые взошла первая звезда, которая посылает свет духовной жизни Земли. Вес больше и больше должен расширяться этот жизненный импульс, пока вся жизнь не станет отражением души.

Все, что выступает перед нами, может стать отражением души. Не берите это внешне, но примите как то, что может быть почерпнуто из духовной науки. Припомните, как в прошлых столетиях в каждом дверном замке, в каждом ключе нас встречало то, что было отражением чувств и ощущений ремесленника. То же будет, когда в человечестве снова выступит истинная духовная жизнь, и все, что предстает нам внешне, снова явится как отражение души. Профанация сооружений останется профанацией только до тех пор, пока человек не способен запечатлеть в них дух. Дух может быть запечатлен во всем. Перед нами может вспыхнуть образ вокзала, задуманного художественно. Сейчас у нас этого нет. Но когда будут снова чувствовать, чем должны быть формы, тогда почувствуют, что и локомотив можно оформить архитектонично, и что вокзал мог бы быть тем, что относится к локомотиву как внешняя оболочка того, что выражает локомотив в своих архитектонических формах. Но они выступят как две части одного общего целого, только когда мы будет мыслить их архитектонично. Но тогда будет также небезразлично, как мы воспринимаем правую и левую сторону в формах.

Когда человек узнает, как во внешнем выражается внутреннее, тогда наступит также новая культура. Было время, когда еще не существовало никакой романской архитектуры, никакой готики, тогда те, кто несли в своей душе новую восходящую культуру, сходились в глубине катакомб древнего римского города. И то, что в них жило, что только в скудных формах могло быть запечатлено в древних подземных пещерах, как вы находите это на гробницах, это начинало тогда восходить и стало потом тем, что является нам в романской арке, в романской колонне, в апсиде. Мысль была внесена в мир. Если бы первые христиане не носили в душе этих мыслей, то перед нами не выступило бы то, что стало потом мировой культурой. Теософ чувствует себя теософом только тогда, когда сознает, что носит в своей душе будущую культуру. И пусть тогда другие скажут ему: что же ты уже сделал? — он скажет себе: да, но что сделали христиане катакомб, и что из этого стало!

Постараемся же то, что живет в нашей душе во время наших собраний как некоторый импульс ощущения, расширить в духе, подобно тому, как мысли христиан могли бы расшириться в чудеса арок позднейшего собора. Представим себе это в часы, когда мы сидим здесь все вместе, расширенным во внешний мир, вынесенным в мир. Тогда мы несем в себе те импульсы, которые мы должны иметь, если мы сознаем, что теософия должна быть не пристрастием отдельных сидящих здесь людей, а тем, что должно быть внесено во внешний мир. Души, которые сидят здесь в своих телах, найдут, когда воплотятся опять, уже осуществленным многое из того, что теперь живет в них. Унесем же с собой на летний отдых эти мысли с нашего последнего в настоящем сезоне собрания. Преобразуем эти духовнонаучные мысли так, чтобы они могли действовать как культурные импульсы. Постараемся наполнить нашу душу этими ощущениями и чувствами, и будем жить в них навстречу летнему сиянию Солнца, которое являет нам внешне, в физическом, действенную космическую силу. Тогда наша душа будет все больше и больше способна и готова нести во внешний мир то, что она переживает в духовных мирах. Это принадлежит к развитию теософа. И таким образом мы продвинемся вперед и окрепнем, если возьмем с собой эти чувства и ощущения на летний отдых.